Молодой Ленинград 1981

Играли в парке, в центре города. Вышли из автобуса и потянулись через улицу, где у входа в кинотеатр Игорь нетерпеливо кружил между скамеек.

— Ну, даете! Согласны на баранку без боя? Бегом! Те уже разделись!

Он ошибался. «Смена» только что подошла, и еще последние втягивались в узкую дверь раздевалки. Их пустили в длинный, невысокий зал в подвальном помещении, до отказа забитый гимнастическими скамейками. Показали, где раздеваться, — две скамейки, протянувшиеся от угла по стене. Рядом, вдоль второй стороны угла, переодевалась «Смена». Ничего особенного. Такие же парни, даже чуть помельче; держатся только поуверенней и форма шикарная — белые с обрезанными рукавами футболки с названием команды, пущенной затейливым шрифтом по груди, синие с черной каймой трусы.

Витька не спеша подвязывал гетры и разглядывал соперников, ища по номерам своего опекуна. Вот он, «двойка». Пониже и пошире — не сковырнешь. Но ноги коротки. Сделаю! Тот тоже присматривался, но Витька не поворачивался спиной — пусть поищет.

— Все сюда! — хлопнул в ладоши Игорь. — Живее! Михаил, кончай копаться!

— Вечно он… У-у, тютя!

Арбуз суетливо затягивал шнурки, сильно потянул, оборвал, чуть не плача, взглянул на команду.

— Да свяжи ты концы! — вырвалось у Витьки, но он тут же отвернулся.

Игорь уже говорил:

— …играют дружно, в пас, но только в центре. Дальше все идет одним краем, левым. «Десятый» у них хорош. Юрик, возьми его и не отходи ни на шаг. Валет подстраховывает. Толич…

…за мяч, за тренера, за отца. А раньше ты не знал? Даже и не догадывался? А тот разговор, самый первый, когда тебя привел отец? Не понял? А за что же тебя взяли под крылышко Чир с Женькой? А за что тебя ненавидит Рыжий? А за что презирают остальные? Ну, эти-то ладно, они продали его и теперь отыгрываются на тебе. Подонки! Положим, что так. Но что нам до других. Сам-то ты кто? Хороший — плохой, добрый — злой; что ты за человек, Михаил Григорьевич?..

— …оттянешься и с Костей возьмешь центр. Встречайте жестко, но не фолите. И не дай бог заведетесь. Первых с поля погонят вас. Ну, ни пуха ни перышков. Пошли!..

Поле выглядело ужасно: ни травинки, лишь утоптанная земля, густо посыпанная мелким гравием. Кеды скользили, и Витька позавидовал Фоме, догадавшемуся пододеть тренировочные под трусы. Его снесли в первую же минуту, он только успел протолкнуть мяч мимо выставленной ступни, а сам проскочить не сумел. Его попросту зацепили за ногу в прыжке, он грохнулся во весь рост и еще метра полтора проехал на боку. Сразу вскочил, остановил отброшенный ему мяч и, не разбегаясь, сильно пробил на правый край. Нога болела, кожа на бедре почернела и треснула…

Мишка стоял на отведенном ему месте и жевал длинный стебелек, сорванный по пути от раздевалки. Они, как обычно, растянулись в линию, только не параллельно воротам, а наискосок. Юрик уходил к центральной линии, преследуя своего подопечного, а Валет с Прыщом подтягивались к нему, не давая образоваться дыре. Они смещались вперед и вправо, вправо же ушел и Костя, став рядом с Фомой, и на левом краю, если не считать мелькавшего у тех ворот Рыжего, Мишка остался один. Он развернулся вполоборота к бровке, чтобы не мешало солнце, изредка проглядывавшее в просветы, и, уставившись перед собой, застыл. С момента выхода из раздевалки его охватило странное оцепенение, он двигался точно в полусне: поворачивался, когда его окликали, останавливался, налетев на спину переднего, и здесь, на поле, ноги сами несли его, машинально повторяя вдолбленное и заученное; сам же он выключился из игры. Он словно разделился на две, матрешкой составленные одна в другую части: с миром соприкасалась внешняя, та, что видела, слышала, ощущала, двигалась, но все это совершалось само собой; сам же он затворился внутри, почти полностью оборвав связь с окружающим.

Игра переходила на их половину, и Витька по своему краю тоже потянулся назад. За центр он не стал переходить, и мяча ему не было видно, но толпа смещалась к боковой, и Витька спокойно наблюдал за игрой.

Не так уж они и страшны. Играют дружно, но передерживают мяч, и нападение — не блеск. В штрафной суетятся, сами идти не решаются — все пытаются играть через «десятку», левым краем. И хорошо. Не дай бог пойдут через Арбуза — эту дырку не залатаешь. Вот и сейчас — мяч у ворот, а ему хоть бы хны, стоит столбом. «Десятку» надо взять плотно и не Юрику — слишком тяжел, а Толичу. Пусть прилипнет и не отходит. А Юрик подстрахует или Валет. Кому удобнее. Ну а впереди уж мы побегаем.

Мяч был уже у Лехи. Он махал свободной рукой, гоня всех вперед, и начинал разбегаться, готовясь к удару…

Мишке мало приходилось двигаться. Он сам себе определил полосу, которую считал обязанным прикрывать и вступал в игру в тех редких случаях, когда мяч оказывался в его зоне — от бровки до штрафной. Но и тогда он не торопился к нападающему, старался расположиться так, чтобы вынудить того свернуть вправо. То, что этим он позволял белым беспрепятственно проникать в штрафную, его не беспокоило. Сейчас Мишка играл только за себя, и главным для него было — не пропустить никого за спину, не проиграть единоборства, не дать повода упрекнуть его впоследствии — с тебя началось. Он левый защитник и обязан держать свой край; себя обойти он не давал, а за штрафную отвечали Прыщ с Валетом.

Алик протащил мяч до лицевой, там его зажали в угол; он все-таки извернулся и пробил, но попал в защитника. Доставать мяч из кустов бросились вперегонки малолетки, толпившиеся за воротами. Полузащита подтянулась, Фома с Костей затесались среди белых на одиннадцатиметровой отметке, а Витька стал на углу вратарской. Если у Алика получалось, мяч приходил как раз на дальнюю штангу. Его держали двое — «двойка», которого он еще до начала игры определил как своего опекуна, и «шестой». Оба были коренасты, твердо стояли на ногах и стерегли Витьку с выучкой хороших сторожевых псов. Только, если первый выпучивал глаза с бульдожьей искренностью, второй угрюмо и цепко следил из-под нависшей челки. Закрутить не удалось: вместо дуги мяч пошел по прямой и вылетел из штрафной…

…и предатель! Нет, почему же; он купил тебя, а товар оказался с гнильцой. Не ты, успокойся. Это отец не дал ему обещанного. Так кто же он? А важно ли это? Важно: узнав, кто он, я могу сказать о себе — я не это. Ну и что? Главное — он сделал то, что сделал. А что сделал бы ты? Как ты поступил бы на его месте? Не знаю, но не так. Уверен? Да, я знаю, что если человек доверяется другому, то тот берет на себя ответственность за доверившегося, и благородный человек не должен, не имеет права…

Фома передержал мяч, и Витьку успели прикрыть. Пас пошел направо, а Витька остановился и наблюдал за Аликом, упорно пробивающимся вдоль бровки. Тот знал и умел одно — проскочить вперед, хоть на полступни опередив защитника, и подать в штрафную. Там кто-то должен был замкнуть. Кто — Алика не интересовало. Следить должны были за ним.

Витька сдвинулся к середине. У ворот уже столпились и свои, и чужие. Втискиваться в эту кучу было бесполезно. Он рассчитывал подобрать отскочивший мяч и, уклонившись влево, проскочить к воротам. Мяч влетел в штрафную и тотчас выскочил в поле. Витька перехватил мяч, опередив защитников на несколько метров и, не теряя времени, пробросил себе на ход. Он успевал обогнуть все еще скучившихся игроков — они стояли слишком плотно, чтобы рассыпаться разом, — и выскочить на точку. Уже входя в штрафную, он неожиданно почувствовал, что не может бежать; мяч укатывался все дальше, а он оставался на месте, точно ступни вдруг вросли в землю, тянулся следом и грохнулся ничком, не успев и выбросить руки. На этот раз он приложился лбом и некоторое время лежал без движения, смутно различая голоса вверху. Затем он перевернулся и сел. Фома наскакивал на «шестерку», а тот уходил в сторону, оборонительно выставив локоть. «Как он достал?» — подивился Витька, но тут же вскочил оттаскивать Фому. Сюда пробирался судья.

Его снесли на самой линии, и сперва Витька решил ударить по воротам, но не нашел никакой щелочки в стенке и пустил мяч поперек поля, под удар набегающему Косте. Тот не ждал передачи, засеменил, подбирая ногу, и мяч, срезавшись, ушел к угловому флагу…

…не злой, справедливый, знаешь, что хорошо, а что плохо, но они разберутся и без тебя — кулаками. А ты не можешь ни драться, ни бегать, ни… ничего, что нужно им. А ведь считал, что прижился. И как же ты так опростоволосился?! Они же смеются над тобой и кличку придумали унизительнейшую — Арбуз. Сам посуди — ну какой же ты им свой?!.