Молодой Ленинград 1981

— Чушь же городишь! — не выдержал Витька.

— Чушь?! — Фома попытался оглянуться и, уткнувшись щекой в грязную подошву, сообразил, что все еще держит Витькины ноги на плечах. — А ну, убери! Ишь барин нашелся! Черная работа ему не по нраву!

Игорь попытался одернуть Фому, но в спор вступило еще несколько человек: он капитан, имеет право. Витька встревожился:

— Да будет вам! Еще не хватало поругаться в игре! Хорошо, я тоже отойду, но кого-то надо оставить. Пусть Алька там торчит.

— Лучше я отойду, а Рыжего в отрыв. Он быстрее.

— Нет уж, — Фома вошел во вкус капитанства, — у тебя сзади надежно, а у Рыжего дыра.

Витька поймал взгляд Игоря и покачал головой. Фома порет чушь, да ему и нет никакого дела, кто где стоит, лишь бы самому давали шарик почаще, и завелся он оттого, что Рыжему достался пряник, а ему кнут. Но нажимать нельзя. Ребята нервничают — они переигрывали и должны были забить, им просто не везло — и только ищут повод повздорить. Плохо еще, что дело сошлось на нем да на Арбузе: тут уж они своего не упустят. Главное сейчас — вывести команду, а там поглядим — игра покажет. И скорей бы на поле. Там все ясно и понятно; пусть Фома пока поизгиляется, а на поле капитан он, и они это видят и обращаются к нему, и все идет по-прежнему, будто и не было никакого Арбуза. Если бы только можно было играть вечно…

Судья позвал на поле. Поначалу поднимались неохотно, подолгу отряхивая и оправляя одежду, потом заторопились.

Белых заметно накачали в перерыве, их тренер и после свистка оставался у бровки, докрикивая последние наставления, пока его не отогнал судья. Они сразу насели на ворота, даже защитники подошли почти вплотную к центральной линии, потянув за собой Алика. Но им слишком не терпелось: после одной-двух передач мяч верхом влетал в штрафную, а там свои, также без разбору, выбивали куда бы подальше. Алька пытался бороться, но караулить одного вчетвером несложно, — ему едва давали коснуться мяча. Витька очутился в дурацком положении: уйдя далеко на свою половину, он не успевал помочь Алику; правым краем «Смена» по-прежнему почти не играла, и торчать здесь столбом мог один Арбуз; в центре же и без него хватало народу. Все они там, и белые, и красные, носились, толкались и лупили по мячу без всякого толку. Белые били штрафной. От «стенки» мяч отскочил Косте, и тот в первый раз поднял голову, прежде чем ударить. С мячом Витька не успел бы оторваться и, не останавливая, с лету перевел его по диагонали, направо, а сам, выстрелив с места, помчался что было духу. Алик ушел от защитников, но, вместо того чтобы срезать напрямую к воротам, по привычке повел мяч вдоль бровки, опять забиваясь в угол. До лицевой он все-таки дотянул и прострелил, да Витька опоздал, прыгнул, когда мяч уже пролетел вторую штангу, и ударить не сумел — промахнулся; неудачно выброшенная при приземлении рука подвернулась, и он вслед за мячом выкатился с поля…

Рыжий не успел вернуться, Прыщ видел, как он встает и отряхивается у тех ворот, а белые были рядом. Валет провалился, и на него вышли сразу двое. Он кинулся к шедшему с мячом, но тот, подпустив его вплотную, отдал мяч влево, а сам проскочил вперед и, загородив собой дорогу, завопил: «Жми! Держу!» Прыщ отпихнул блокировавшего и пустился догонять. Белый, услышав погоню, заспешил и пробил метров с двенадцати. Леха кинулся под удар, но бивший зарыл носок в землю, и мяч, не торопясь, поскакал в угол. В тот самый момент, когда Прыщ догнал его, Леха, вытянувшись по земле, уцепился за мяч. Пробеги он мимо, Леха забрал бы мяч; не успей Леха, он выбил бы мяч в поле; а так — шарик вяло выскользнул из Лехиных рук и аккуратно опустился на ногу набежавшей «десятке»…

Мишка смотрел, как Леха, размахивая руками, наскакивает на Прыща, и втихомолку радовался своей непричастности. У него был порыв кинуться на помощь, когда он увидел Валета, стоявшего на колене с вытянутой в сторону ногой и испуганно оглядывавшегося на обошедших его белых, но промедлил, и теперь был этим доволен. Успеть бы он не успел, а только впутался бы понапрасну, и его сейчас костерили бы вместе с Прыщом, а может, и только его — тот все-таки свой.

Второй гол тоже забили не по его вине. Он подобрал мяч после неточной передачи белых и, опасаясь неудачно пробить — упустить мяч за боковую или, того хуже, попасть в нападающих, отдал мяч Прыщу, считая, что тот сумеет распорядиться, а Прыщ зачем-то пытался с ходу переправить еще дальше, Валету, но отдал неточно, и белые, перехватив мяч, расстреляли ворота в упор. На этот раз Леха промолчал. Злобно выбил мяч к центру и, натянув кепочку на глаза, опять стал под перекладину.

— Слушай, — спросил Валет, — а с чего он вдруг тебе отдал? Ты же спиной к полю был, да и прикрывали тебя.

— Спроси у него!

— Нет, правда. Что он — совсем чокнутый?

— А пошел он! — выдавил Прыщ сквозь зубы.

Поставив мяч на центр, Фома оглянулся на Витьку:

— Все, доигрались!

— Подожди ты, — белые стояли рядом, и Витька говорил по возможности спокойнее, — подожди, не паникуй. Бегать надо быстрее — и вкатим. Еще не вечер!

— Чего уж там? Продули — и точка! — Фома небрежно пихнул мяч и, развернувшись, пошел к своим воротам.

Команда разваливалась. Белые, выйдя вперед, откровенно тянули время, неспешно разыгрывая мяч в середине, и атаковали больше правым краем, найдя, наконец, дыру и давая отдохнуть набегавшейся «десятке», а красные и не пытались им препятствовать. Они все сгрудились у ворот и довольствовались тем, что выбивали мяч из штрафной, уже совершенно не заботясь — кому он достанется. Алика Витька потерял из виду, тот преспокойно торчал на месте, заслоненный белыми футболками, а Фома с Костей, которым полагалось связать оба края, засели с остальными в штрафной. Витька пытался уговаривать, но от него отругивались, и каждый кивал на Арбуза — сначала, мол, его уговори, а потом и с нас спрашивай. В конце концов он и сам застрял у середины, изредка срываясь, когда мяч пролетал уж совсем близко.

Игорь встал со скамейки и подошел к бровке.

— Сколько осталось? — крикнул Фома, не услышал ответа и побежал переспрашивать.

Игорь отмахнулся, как от докучливой мухи, и позвал Витьку.

— Что стал, Витя?

— Все стоят. Уж просил, просил…

— И черт с ними! Не уговаривай, не девочки. Сам бегай!

— Надо же командой, а что я один могу?

— Ну, нет у тебя команды! Не было и нет! Но ты-то есть! И на поле стоишь! Значит — играй! Может, и потянутся за тобой. Гол нужен, Рыжий, гол!

Витька пытался возражать, но Игорь, заметив подбегавшего судью, уже отходил и только еще раз крикнул через плечо:

— Никого не жди! Делай все сам!

Во втором тайме Мишке жилось значительно легче. Хотя белые и чаще появлялись в его полосе, но каждый раз из-за спин выныривал Рыжий, встречая нападающих, а Мишке оставалось только подстраховывать; он подбирал мяч и, не медля ни секунды, отдавал уже бежавшему навстречу Прыщу. Тому виднее, что делать дальше. Вот и сейчас Рыжий достал «семерку», и, хотя и не смог обогнать, успел вытолкнуть мяч за боковую. Кто-то из белых пытался остановить и упустил. Рыжий сам решил вбросить и, заведя мяч за голову, стал искать партнеров. Но все были закрыты. Мишка безразлично наблюдал, как Рыжий крутит мяч, уверенный, что он-то его не получит. Прыщ пытался открыться, но его перехватили. Отчаявшись, Рыжий бросил мяч Мишке. Он был бы и рад помочь, но белые находились метрах в пяти, а один уже качнулся в его сторону. Мишка заторопился, намереваясь тотчас же вернуть мяч, встретил его в воздухе и летящим довольно высоко. От подставленного колена мяч снова ушел в аут. Зрители веселились от души. Белые поспешили вбрасывать, а Рыжий подошел к Мишке.

— Слушай, Арбуз! — Не хватило дыхания, и он медленно, прерывисто втянул воздух. — Уходи с поля. Слышишь? Уходи. Ничего тебе не будет, не бойся. Только уйди.

Рыжий, не оглядываясь, сначала не торопясь, шел, волоча ноги по шуршащему гравию, но ударился рядом мяч, и он рванулся к нему, достал и скрылся за белыми футболками.

Мишка не двигался с места. Он был свободен, мог уйти и не дожидаясь конца, сам Рыжий разрешил ему, освободил его от пут, от обязательств, которые он взвалил на себя по неразумию своему. «Ну что же ты, чего ждешь?» — шептал ему тот, изнутри, с которым он уже почти час вел трудный разговор и с кем как будто пришел к согласию. «Не медли, уходи!» Мишка стоял. Он все еще видел Рыжего перед собой — узкая спина, обтянутая побуревшей футболкой, непривычно ссутуленная, длинные, почти черные от грязи ноги, с трудом подхватывавшие тело при каждом шаге… «Уходи…» Он представил, что выходит с поля, протискивается, прижимая локти, меж зрителей, дальше по траве, обходя скамейки, за ворота белых, оттуда начинается дорожка, мимо туалетов, мимо кортов и через два поворота упрется в серую стену, за углом две ступеньки вниз, дверь и прохладная тишина раздевалки; он быстро переоденется, поднявшись наверх, обогнет здание, поставив его между собой и полем, выйдет к автобусу и, усевшись к окошку, достанет книгу из сумки… «Ну же!» Мишка переступил на месте, проверяя, может ли он двигаться. Что-то было неладно, не так, как должно быть… «Уходи, уходи, пожалуйста! Подумай — ты уйдешь с поля, от этой пылищи на траву, протиснешься сквозь толпу и уже не увидишь, как скалятся лица при каждом твоем движении, там будут только спины…»

И на этот раз Витьке не удалось прорваться. Слишком рано он начинал, и белые чуть ли не всей командой, оставив и Алика, и центр, выстраивались на дороге. Он не торопился подниматься, не потому, что надеялся разжалобить судью: был чистый подкат, он сам виноват — не успел перепрыгнуть, цепляясь за уже потерянный мяч, а просто слишком хорошо было так лежать — навзничь, уставившись в серое, с голубыми проплешинами небо. Зашаркал, притормаживая, судья, и Витька, закашлявшись, сел, разгоняя ладонями пыль.