Монастырские утехи

— Откуда? — удивился я.

— С гор. Помните, под Скалой духов.

Я не понял.

— Где вы заблудились неделю назад. Я вывел вас, я был вашим проводником.

Я обрадовался, что не совсем для него незнаком...

Он сразу же понял мою просьбу и выразил удовлетворение, что я не собираюсь

охотиться с оружием, а только с аппаратами для съемки. Он не убивал зверей и не

выносил, когда другие их преследовали.

Сговорились легко. Бужор обязался вместе со мной облазить горы в поисках глухарей,

хотя было слишком поздно. Токование уже кончилось, и птицы выводили птенцов. Но

чтобы совсем меня не огорчать, он подал мне надежду, что, быть может, нам повезет и

мы застанем какое-нибудь запоздалое сражение за самку. Иногда молодые и более

слабые петушки, которых отогнали сильные соперники, уходят в тайники и, появляясь

позже, призывают одиноких самок, а те в поисках приключений откликаются на их

горячий зов. Тут я высказал опасение, как бы дурная погода не застала нас в горах и

нам не помешала бы. Он поглядел на горы, прозрачные и безмятежные, как дитя, и

заверил меня, что беспокоиться не о чем: пока я с ним, погода будет хорошая и ни за

что не переменится. На меня произвела впечатление эта его уверенность.... И

любопытно: я ни минуты не сомневался. И не задумывался, основано ли его пророчество

на приметах таинственной метеорологии зверей или людей, непосредственно

соприкасающихся с природой. Или он сам, мастер на все руки, подряжался совершить

чудо и протягивал его мне с той простотой и уверенностью, с какой обещают стакан

воды из вырытого в саду колодца.

Он был не против, чтобы я взял с собой киноаппарат, оставшийся при стаде, хотя не

понимал, каким образом я подойду с ним к дичи. Для этого путешествия он

посоветовал взять на службу на всё время, пока мы бродим по горам, ту женщину,

которая меня сюда привела. Пускай она несет домашнюю утварь и поджидает нас по

вечерам на условленном месте. То есть чтобы она находилась поблизости, готовая

прийти нам на помощь.

Иляна согласилась и ушла, распевая от радости, унося на спине перемётную суму,

набитую провиантом, несколько пушистых шерстяных одеял и сарику. Бужор дал ей

напутствие — сперва зайти туда, где осталось стадо, взять мою лошадь и аппарат и

вечером ждать нас у костра на условленном месте, где мы устроим привал. Мы вышли

позже с ранцами, наполненными снедью. К моему удивлению и огорчению, парень не

захватил с собой никакого оружия. Он только прицепил к поясу ножны с тремя

ножами, а в руки взял тесак... У меня не было даже револьвера. Но я ничего не сказал...

Бужор с удовольствием пощупал моё кожаное пальто на меховой подкладке,

непромокаемые ботфорты на толстом каучуке, и мы отправились. Поднявшись по

склону, мы оказались над холмом, и хутор был под нами, разбросанный по долине;

потом мы вошли в освоенный лес, упорядоченный человеческой рукою, и, пройдя

сквозь него, поднялись к зелёному плоскогорью. Надо было добраться до гребня, чтобы

перейти по седловине горы на другую её сторону, к юго-востоку, где светило солнце и

где останавливались глухари со своими гаремами в поисках семян, почек и ранних

букашек.

Погода исправилась, словно по волшебству. Зима, до той поры меня преследовавшая,

скрылась, сбросив в ущельях свои белые лохмотья. Всего за несколько часов я вступил

в новую весну. Тот год был мне памятен — год с двумя веснами. Под водительством

Бужора мы днем бродили по лесам с золотистыми лужайками в поисках глухарей, их

гнезд и токовищ.

Вечером Иляна, приходившая другими тропками, встречала нас в

условленном месте. Ещё до нашего прихода она вбивала несколько кольев, срезала

охапки гибких прутьев и сооружала нам хижину, перед которой пылал костер. Вся

утварь была уже разложена, одеяла постелены, мамалыга сварена. О привале

договаривались заранее, чтобы от него было близко до лужайки, окруженной

пихтами или березами, где на рассвете собираются порезвиться глухари.

Вечером мы осмотрели лужайку, с большой осторожностью, установили на штативе

аппарат, приготовленный для съёмок. Бужор качал головой, но предоставлял мне

действовать. Спать ложились рано, в одежде и среди ночи были уже на ногах и

отправлялись в засаду. Я вырвал у Бужора, всегда молчавшего, кое-какие разъяснения

о том, как глухарь падает на сучок и как тяжело он бьёт крыльями. Как поёт, или,

вернее, бормочет он свою песню, в которой три части, отделённые короткими паузами —

птица будто захлёбывается, икает, и как во время тока можно подойти к ней

незаметно, потому что на эти мгновения она глуха.

Я знал по книгам о соперничестве между глухарями и о последующих схватках перед

зрительницами-самками, располагавшимися, как на спектакле. Однако мне не довелось

присутствовать на этом представлении. Глухари угомонились и, разбредясь по лесным

тайникам, занимались только тем, что ели. Лишь изредка мы вспугивали какую-нибудь

самку или тревожили лань с сосавшим её детенышем, который путался у неё между

ног. Мы открыли горы костей и среди них попадались козьи рога — остатки зимних

пиршеств волков.

После ещё нескольких дней напрасного кружения с одного склона горы на другой я

решил отказаться от особого поручения и вернуться домой...

Здесь кое-кто из слушателей зевнул... Говоривший остановился и смущённо поглядел

на нас.

— Мне кажется, я напрасно утомляю вас рассказами о своих скитаниях за мифическими

глухарями. Я не сообщил вам ничего существенного.