Монгол

— Тшшшш, — меня будит чей-то шёпот. Только на сей раз он другой. Я вижу лицо Монгола и пытаюсь ухватиться за его образ, чтобы больше не ускользать в ту другую реальность, где меня ждёт монстр ещё страшнее. А я знаю, он ждёт.

***

Она то приходила в себя, цепляясь за ворот его футболки и немо открывая рот в попытке закричать, то снова проваливалась в беспокойный сон.

А Архан ненавидел себя. Он стал жестоким ублюдком, вроде своего отца и даже не заметил этого. Вся жизнь в кровавой бойне за власть, бабло и авторитет, а в итоге, потерял то, чем грезил все эти годы. Он взращивал в себе уверенность, что девчонка создана для него, чтобы успокоить, заживить раны, которые никак не затягиваются. Чтобы сделать его счастливым. Но, блядь, как же он ошибался. Она не могла стать той, кого давно потерял. И сколько не убеждай себя в этом… Бесполезно.

Раны нещадно болели и, казалось, загноились. Шли третьи сутки.

— Так, мне это надоело! Сколько ещё это будет продолжаться, Архан?! — отец распахнул тяжелые портьеры, и ослепляющий солнечный свет ударил по глазам, словно грёбаным лазером.

— Оставь меня в покое, отец, — прохрипел, укрывая Алину одеялом. Её тело всё ещё болело от ссадин и царапин, и Архан освободил девочку от одежды.

— Ты что, собрался сгнить заживо здесь со своей девчонкой? Почему не даёшь врачу осмотреть твои раны? Ничего не ешь! — отец редко повышал голос. Обычно это не требовалось, достаточно было его взгляда. Только на Архана коронный взгляд Умарова не действовал даже в детстве. Одного поля ягода.

— Врач здесь затем, чтобы помочь Алине. Вот пусть и занимается своим делом. Мне помощь не нужна.

Алина заворочалась, и Монгол прижал её к себе крепче.

Отец вздохнул, сел в кресло.

— Так нельзя, сын. Я вижу, как дорога тебе эта девочка, и ты испытываешь вину за то, что с ней сотворили. Но наказывать себя не выход. Кто позаботится о ней, если с тобой что-то случится?

Уставившись в потолок Архан молчал. Нечего сказать. И дышать не хочется. Каждый её стон по нервам, как пилой по натянутым струнам. И выть хочется, биться башкой о стены, пока нахрен не вытекут мозги.

— Я помогу найти Шатуна, — продолжал отец, а Монгол опустил на него взгляд. — Да, я знаю, о ваших тёрках. И если тебе станет легче, найду сопляка. Тот, кто оскорбил сына Императора, искупит свою вину кровью. А я искуплю свою вину.

Надо же, он о своих провинностях вспомнил. Признал их, наконец. Сдаёт старик, видать.

— Мне не нужна твоя помощь, отец. И трон твой мне не нужен. Я никогда на него не сяду. Ни за что, — проговорил негромко, но Умаров дёрнулся, как от пощёчины.

— Перестань, сын. Ты же знаешь, как нужен мне. Всё, что у меня есть — всё это твоё. Всё для тебя, Архан. Я прошу тебя, как только может просить родитель своего сына, поешь. Позволь обработать раны.

Архан снова отвернулся, а отец, не дождавшись ответа, вышел.

— Просыпайся, волчонок. Нам пора вставать, — коснулся рукой её щеки, и ресницы Алины дрогнули. — Давай. Хватит спать. Я хочу, чтобы ты открыла глаза. Давай, малышка.

***

Его голос вырывал меня из тихого, уютного забытья, и так не хотелось просыпаться, что готова была реветь и орать. Мне становилось так хорошо, так тепло там, во сне. А теперь снова вернулась дрожь, и её не могло унять даже тепло горячего тела рядом. Я опять превращалась в сгусток нервов. Прежней боли не было, только её отголоски. Но и их не хотела чувствовать. Я не заслужила всего этого.

— Просыпайся, волчонок. Давай, — он продолжал тормошить меня, забирая спасение и блаженную тишину, а я отчаянно сопротивлялась, хныча и снова пытаясь укутаться в мягкое одеяло. И пусть оно провоняло моим потом и лекарствами, но на данный момент казалось самым родным. Единственным укрытием от жестокого мира зверей, куда я попала не по своей вине. — Нет, не засыпай. Смотри на меня, — взяв меня за лицо горячими ладонями, заставил открыть глаза и сфокусировать на нём взгляд.

— Ну и морда у тебя, — прошептала, глядя на его ссадины и синяки, а Монгол усмехнулся. Только без сарказма, как обычно, без злости. Радостно, что ли. Будто всё это время ему некого было истязать, и он ужасно соскучился. Что самое дикое, я была рада видеть его.

Не то чтобы я вдруг воспылала любовью к сволочи, испортившей мне жизнь и загнавшей её в тартарары, нет. Всё так же его ненавидела, возможно, даже больше, чем раньше. И между питоном и им я выбрала бы питона. Но проснуться в постели Монгола — это меньшее из зол. Всяко лучше, чем с его врагом. С той мразью, что преследовал меня, стоило закрыть глаза.

— Рад слышать твой голос. Вставай. Умоемся.

Со стоном поднялся, а я отметила, что у него на серой футболке огромное кровавое пятно. Огляделась вокруг, пытаясь поймать в подсознании недостающие кусочки пазла, чтобы хотя бы понять, где нахожусь. Это совершенно точно не берлога Монгола. У него, конечно, дом шикарный, но этот… Складывалось такое ощущение, будто попала во дворец какого-то арабского шейха. Всё так помпезно, странно. Красиво. Если бы не вонь, что исходила от моего немытого тела, можно было бы подумать, что я попала в сказку. Ну, или тронулась.

— Что ты помнишь? — Монгол, кажется, заметил моё замешательство.

— Помню взрыв. И того… Тимура. Он так представился, — я посмотрела в глаза Монгола, пытаясь понять, знает ли он, что там произошло со мной. В курсе ли, как тот урод меня изнасиловал?

И я увидела. Что-то неясное. Что-то тёмное промелькнуло в его взгляде, хотя лицо осталось безэмоциональным. Что, Монгол, поимели твою игрушку? Поиграли твоей куклой? И как тебе теперь? Наверное, уже передумал с ней деток-то заводить?

Хотя, в принципе, насрать. Ему никогда не испытать то, через что прошла я по его вине. Никогда не ощутить себя дешёвой подстилкой, которую используют, словно пешку. Которую трахают, как ничтожество. Накачивают наркотой и снова трахают. Я не помню, сколько раз та мразь делала это со мной. И вспоминать не горю желанием. Достаточно и того, что осело в сознании грязной, смердящей кучей. Не вытравить теперь это из себя.

— Мы находимся в доме у моего отца, — проговорил, пару минут спустя, когда тишина уже начинала въедаться в мозг. — Побудем здесь пока.

— И как я выбралась оттуда? — не уверена, что хотела знать. Честно. Не хотела. Но должна. В конце концов, это моя жизнь. Что с ней стало? Я больше не хозяйка сама себе. Я больше никто. Игрушка в руках блатных ублюдков.

— Он тебя отпустил, — голос стальной, аж по перепонкам скребёт. Злится. Только вот на кого? На меня?

— Отпустил? Просто взял и отпустил? Куда отпустил? И как тогда я оказалась здесь?

— Я тебя нашёл. И привёз сюда.