Моника 2 часть

Все пришло в движение… Сегундо Дуэлос, Колибри, остальные члены экипажа Люцифер, лейтенант Бриттон и другие моряки Галиона с воодушевлением подбежали к Хуану и окружили его. Судьи спускались с трибун, удалялись жандармы, председатель суда пожал руку Ренато и сказал:

– Сожалею всей душой, сеньор Д`Отремон, но этого ждали все. Также сожалею, что должен присудить вам оплату судебных издержек, закон есть закон, и мы не можем принимать решения по своему усмотрению, как сеньоры присяжные.

– Я очень вам благодарен, сеньор председатель, и меня не удивили результаты. Я понимал, что иду на риск…

– И с врагом в собственном доме… – председатель бросил многозначительный взгляд в сторону Ноэля, который скрылся в толпе. Затем он обернулся к Монике, но она, казалось, не видела и не слышала, что происходит. Она оставалась неподвижной, напряженной, руки вцепились в спинку стула, и наконец, она шагнула, как во сне…

– Моника…!

Галереи опустели. Голос Хуана остановил Монику, ее пошатывало, она словно больше не могла и вот-вот должна была упасть. Он протянул руки, чтобы поддержать ее, подбежав к ней; но взглянув на нее, что-то парализовало его душу, губы задрожали:

– Моника… Я думал, ты уходишь… Считаю, что должен поблагодарить тебя, но тем не менее, не нахожу слов, чтобы выразить это. Ты была такой благородной, великодушной… Твое безумное предложение отдать приданое, и как ты говорила в мою поддержку…

– Я думаю, что все, или почти все говорили в твою пользу, Хуан. Тебе не за что меня благодарить, потому что я не сказала ничего, кроме правды…

– Но сам факт, что эта правда есть в твоем сердце, уже много значит для меня. Ты так отчетливо запомнила вечер, когда я рассказал тебе о мучениях Колибри, и ты…

– Я не забыла ни один час, проведенный с тобой, Хуан, – призналась Моника. И тут же изменившись, почти яростно произнесла: – Не думаю, что ты должен тратить время на излишнюю учтивость. Ты лучше меня знаешь, кого должен благодарить больше всех. Прибереги благодарность для нее и поблагодари ее, как она того заслуживает. Она ждет тебя...

– А…? Не знаю, кого ты имеешь в виду, Моника… Клянусь, что не понимаю…

– Ты прекрасно понимаешь. Конечно же, наименьшее, что ты можешь сделать – скрыть, но со мной нет нужды притворяться. Я обязана быть осторожной… Я умею молчать и буду молчать…

– Молчать? О чем молчать?

– Не спрашивай слишком, так как мои терпение и воля имеют пределы, ведь я тоже могу сойти с ума и крикнуть от боли, хотя человек может вынести и большее…

– Клянусь тебе, что…

Хуан резко замолчал… Рядом с Моникой, сзади, возвышалась горделивая фигура Ренато, бледного от гнева, со сжатыми челюстями и горящими глазами. Моника обернулась по выражению лица Хуана и в страхе отступила… Как две шпаги скрестились в воздухе взгляды братьев, но не вырвались оскорбления, которые, казалось, трепетали в зрачках обоих. Словно два разных мира столкнулись лоб в лоб, приумножая жар яда братско-вероломной крови, пока Ренато наконец не нашел самое жестокое оружие, которым можно ранить брата: презрение. И повернув голову, не обращая внимания на Хуана, он сказал Монике:

– Полагаю, бессмысленно просить тебя вернуться в наш дом…

– Совершенно бессмысленно! – взорвался Хуан, не контролируя овладевший им гнев. – Прости, что отвечаю за тебя, Моника, но мы еще женаты и нет места позору, нет надобности давать тебе развод, которого так страстно желает Ренато. Больше всего я дорожу свободой, которой ты добилась для меня, за что я благодарен тебе…

– Сегодня все против меня, но из-за этого я не падаю духом, – с неудержимой желчью признался Ренато. – Вижу, Моника, ты хочешь исполнить до конца роль примерной супруги. К несчастью, у меня нет власти помешать этому… Всегда к твоим услугам, Моника. На всякий случай, хочу сказать, что мать ждет тебя в старом доме, как и я жду в своем; несмотря ни на что, если захочешь вернуться, двери моего дома всегда открыты. Доброго вечера… – с высокомерным выражением Ренато покинул супругов и удалился быстрым шагом.

– Оставь меня, Хуан, – уныло попросила Моника. – Ты уже поблагодарил меня… эту благодарность я не заслуживаю, поскольку не выполнила свой долг…

– Что с тобой? – больно удивился Хуан. – Значит, на суде ты говорила потому, что считала долгом восстановить справедливость? Значит, ты встала на мою сторону, но против Ренато, по велению совести, а не сердца?

– Полагаю, для тебя это одно и то же.

– Не одно и то же, учитывая, что я так спрашиваю. Не одно и то же, когда требую… Да, я требую, чтобы ты призналась откровенно…

– Не думаю, что имеешь право требовать что-либо от меня. Наш долг оплачен… Полагаю, сегодня твоя гордость и самолюбие удовлетворены. Сегодня ты можешь не сомневаться в чувствах к женщине, которая однажды предала тебя. Ради тебя она лгала, обманывала, подкупала… Ради тебя подверглась опасности, придя даже в тюрьму, чтобы броситься в твои объятия…

– Кто тебе сказал, Моника…? Кто…? Неужели…?

– Я сама видела, но теперь это не важно, потому что это касается меня, а кому я важна? Кому я могу быть важна?

– А если ты важна мне больше всех, больше всего на свете?

– В качестве кого? Трофея? Или оружия против Ренато?

– Почему ты не забываешь Ренато? Ты не можешь произнести и двух слов, чтобы не назвать его имя?

– Это ты бросил ему вызов. Из-за ненависти, не из-за любви ты держишь меня при себе… Но знаешь ли ты, что такое любовь?

– И почему же я знаю об этом меньше, чем Ренато? Твой Ренато!

– Он не мой Ренато и никогда не будет им!

– Возможно, уже стал, возможно теперь научился любить тебя, а ты все еще вздыхаешь по нему. Но ты не будешь ему принадлежать! Никогда не будешь принадлежать! Никогда!

Бешено, в слепом гневе, как в бурные дни после вынужденной свадьбы, когда он вез ее по полям к Люциферу, говорил Хуан, сжимая сильными руками изящные запястья Моники. Прикрыв глаза, она откинула назад голову. Она чувствовала угасшие мечты, как душа переполнялась горем, но прикосновение властных и нежных, грубых и горячих рук захватило ее таким удовольствием, которого она никогда еще не чувствовала, словно ее воля разрушилась, появилось желание не думать, не говорить, снова очутиться в ужасных часах прошлого: быть трофеем в его руках. Принадлежать ему пусть печальной участью рабыни, пусть даже ее сердце разочаруется, думая, что другая владеет сердцем Хуана.

– Моника, прежде чем позволить это, я скорее убью тебя!

– Это не более, чем угрозы. Я уважаю клятву, данную у алтаря, и докажу тебе это. И хотя ей все равно, но я уважаю таинство, которое сделало его мужем сестры…

– Даже несмотря на чувства к нему, правда? Женщины, как ты, не меняются…

– А для чего меняться? Не удивляйся, потому что ты тоже не изменился. Свадьба Айме с другим стала настоящим предательством, самой жестокой насмешкой, пока ты вел борьбу на земле и на море, чтобы заполучить то, что смог бы предложить ей… Коварство было чернее некуда, когда она имела тебя в любовниках, будучи невестой Ренато… И тем не менее, твое сердце все простило…