Моника 2 часть
Шрифт:
Моника последовала за Хуаном. Она освободилась от рук Ренато, уклонилась от швейцара, пытающегося остановить ее. Она с тревогой бежала, с желанием догнать, перекинуться хоть словом, хоть одним словом… Но было уже поздно. Обитая гвоздями дверь закрылась за последним жандармом, и она неуверенно остановилась, словно очнулась, потонувшая в кутерьме чувств, которые овладели ей… Недалеко от двери валялся маленький клочок бумаги, который она жадно подняла. Да, теперь она вспомнила, теперь была уверена, что видела этот клочок бумаги у Хуана, пока бежала, напрасно пытаясь догнать, и вздрогнула, подумав, что это могла бы быть сообщение, слово… Может быть, для нее?
Она
– От Айме для Хуана… Для Хуана…!
Постепенно все возвращались в зал… Еще более серьезный и хмурый председатель суда, скучный и безразличный старый секретарь, нервные и тревожные двенадцать человек, выбранные из всех социальных слоев, составлявших суд присяжных…
– Суд… Возобновляется слушание. – сообщил секретарь.
Пришла дрожащая и бледная Моника, в нее вонзил глубокий и болезненно упрекающий взгляд Ренато, когда встал посреди помоста. В его поведении была свирепая решимость, будто внезапно из души вышло наружу отчаяние; словно шпора, она вонзалась в него, мучая его и древнюю гордость Д`Отремон и Валуа, смешанных в его крови…
Посреди тишины зашел Хуан. Как и Ренато, он казался затихшим и бледным; был преисполнен выражением безнадежности… выражением, которое было в двух разных лицах, словно нерушимая печать, делая их похожими на братьев…
– Прежде чем выйдут свидетели в защиту, – уведомил председатель. – Я спрашиваю вас во второй и последний раз, обвиняемый Хуан Дьявол: желаете ли вы воспользоваться помощью официального защитника, предоставляемого вам на суде?
– Нет, сеньор председатель…
– Ладно… Пусть войдут свидетели…
– Свидетели в защиту: Сегундо Дуэлос Панар… – назвал секретарь.
– Вопрос порядка, сеньор председатель, – возразил Ренато. – Сегундо Дуэлос входит в группу команды Люцифера. Можете отметить его, как работника Хуана Дьявола…
– Речь идет о сохранении свободы, сеньор Д`Отремон, – отверг председатель. – пусть даст клятву или будет осужден за лжесвидетельство, если его показания будут ложными. – и повернувшись к Сегундо, заявил: – Подойдите к месту свидетелей… Вы отдаете себе отчет в ответственности, которую берете на себя, если будете лгать, свидетель?
– Да, сеньор… конечно… Но мне не нужно лгать, чтобы защитить Хуана Дьявола…
– Хорошо… Вы клянетесь говорить правду, всю правду, и только правду касательно всех заданных вопросов? Отвечайте: «Да, клянусь». И положите руку, чтобы поклясться…
– Да, клянусь…
– Опустите руку и скажите, знаете ли вы обвиняемого Хуана Дьявола… Все, что можете сказать в отрицание обвинений или смягчить ответственность за них. Вы присутствовали, когда произошла драка в таверне «Два брата», где был ранен Бенхамин Дюваль?
– Нет, сеньор, я никогда не был с Хуаном, когда мы прибывали в порт. Я следил за стоящей в порту шхуной, он входил и выходил, брал груз, улаживая все формальности. Затем он платил нам, иногда зарплату, иногда часть прибыли… Он щедрый и внимательный с нами… Никогда он не обманывал нас…
– Могу ли я задать вопросы свидетелю, сеньор председатель? – просил Ренато. Тот одобрил прошение, и Ренато повернулся к Сегундо: – Знаете ли вы, что большая часть груза, перевозимая Люцифером, была украдена? Помните, вы клялись под присягой…
– Ну, я никогда не спрашивал капитана, откуда груз. Не думаю,
что кто-то из членов экипажа будет спрашивать, и думаю, что всякий капитан не потерпит такие вопросы…– Вы закончили, сеньор Д`Отремон?
– Минутку, сеньор председатель. Свидетель был на Ямайке, когда был похищен Колибри. Он видел, как тот ударил наемников Ланкастер, что стрелял в бочки рома, как тот спрятал мальчика в шхуне, взяв ради собственной выгоды, и снял якорь, чтобы отчалить… Видели или нет?
– Да, видел. Но то, что ради пользы – неправда… Колибри ничего не делал на корабле или еще где-нибудь. Жизнь славного ребенка проходила в сопровождении капитана, и мне не хотелось, чтобы он стал юнгой, хотя я несколько раз просил, потому что мне было нужно…
– Какие предлоги он высказал, чтобы не предоставлять эту помощь?
– Предлоги, никакие… Он лишь сказал, что не хочет юнг на корабле… Что юнги очень страдают…
– Да, сеньор председатель, – вмешался Хуан. – Я жил юнгой в течение трех лет. Прекрасно знаю, какова участь мальчика, когда все, начиная с капитана до самого последнего моряка, могут ему приказывать, делать замечания и наказывать. Если бы я не забрал Колибри с Ямайки, то он все еще был бы рабом… Кем и был в доме Ланкастер… Сотни раз могу заверить, и Сегундо Дуэлос, который поклялся говорить правду, может подтвердить… Когда ты в первый раз увидел Колибри, Сегундо? Отвечай правду… правду!
– Он тащил груз дров, слишком тяжелый для него… Надзиратель кидал ему вслед камни, и кричал, чтобы тот поторапливался.
– Я закончил свои вопросы, – прервался Ренато, намереваясь прекратить нарастающие перешептывания. – Считаю бесполезным, сеньор председатель, повторять столь неприятный рассказ, и повторю сказанное ранее на суде: Почему Хуан Дьявол или кто-либо из его людей не заявили об этом властям? Почему он и те, кто его сопровождают, считают, что имеют право вершить правосудие своими руками? В этой несчастной истории Колибри…
– Это не более, чем слова, сеньор председатель!
Снова Моника поднялась, словно движимая неконтролируемой силой; снова встала перед судом, уклоняясь от Ренато, пытавшегося ее остановить, уже крикнув во весь голос, потому что ее совесть не могла молчать:
– Это слова… Подойди сюда, Колибри, подойди! Сеньоры судьи, сеньоры присяжные… не на словах, а на деле я покажу вам. На плоти этого ребенка отмечены следы варварства Ланкастер, и никакое слово не может сказать лучше, чем эти шрамы. – Резко она сорвала белую рубашку с Колибри, показывая ужасные следы жестокости, которая заставляла вздрагивать, наполняя глаза слезами. – Это самое ясное доказательство! Самое тяжкое обвинение против Хуана, и задача любого честного человека продолжать смотреть на это…
Моника отвела в сторону испуганного мальчика, пробежала сверкающим взглядом по замолчавшей трибуне, пораженной и взволнованной, и не глядя на Хуана, повернулась к Ренато:
– Я уже сказала на суде, что Хуан не знал о существовании моего приданого, скромного, но нетронутого… Я оплачу долг, в котором обвиняют Хуана в злоупотреблении доверием. Я сделала торжественное обещание, кредиторы присутствуют, я выплачу все, до последнего сентаво, и я верю в правосудие, не такое, какое оно для вас, сеньоры присяжные, как буква закона, наказывающая вслепую, а человеческое сочувствие, которое применяет этот закон на каждом человеке, в каждом сердце, в каждом случае… Он не сопротивляется, не хочет защищаться; но я прошу справедливости… Человеческой справедливости для обвиняемого!