Моральный патруль

В праздничном наряде я осторожно ступаю среди могил возвышенных натур, и, кажется, что сердце моё воскрешает строки Великого нашего Поэта князя Василия Игоревича Шукшина:

«О, свет струящийся и благолепный!

Твоих коснется мыслей друг!»

Неистощима фантазия морально устойчивой девушки, даже во сне полна напряжения и брожений – так Лунатики бродят по крышам своих Дворцов.

На мне скромная шляпка, премиленькая, с драгоценными камнями – голубые по каёмочке, красные на венце горят рубиновыми звездами Новомосковского Кремля.

Платье – достойное, закрывает всё, как и положено, люблю надлежащее для девушек – скромно, но в то же время видно, что душа открыта, и нет тоски, кажется, что белой птицей взлетаю в небеса!

Туфельки, почему-то бальные, книжка, зонтик, мантилька, накидка из горностая!

Ах, к чему это я, нескромница! – графиня Сессилия Маркес Делакруа, вдруг залилась искренним серебряным смехом, пыталась сдержаться, призывала все свои нравственные чувства, взывала к отточенной скромности, но смех непозволительно растекался. – Прошу величайшего прощения за мой нескромный смех, граф Яков Александрович, – графиня Сессилия Маркес Делакруа, наконец, перевела дух, поправила сбившуюся шляпку – так повар снимает пробу с фирменного супа. – Продолжу важное повествование, а что важно я знаю, потому что классная дама в институте благородных девиц однажды, когда мы с подружками подглядывали за работой кочегарной машины, долго и наставительно, как золотые гвозди в голову, читала лекцию о важном.

Я произнесла слово «гвозди»? Ах, непростительно! Укорю себя и пожурю! – графиня Сессилия Маркес Делакруа топнула ножкой: — Получи, получи ножка за простецкие слова!

Впрочем, граф, я знаю, вижу, что человек вы в высшей степени благородный, поймете мою восторженность – ведь не вернуть ушедшую воду из стакана.

В моей коллекции изящного стекла более ста граненых стаканов древней Московской эпохи Мухиной.

Вернемся к моему сну, полагаю, что не вещий, как Вещий Олег, что гранеными стаканами не пользовался.

Загрохотало, бухнуло, и могильная плита ближайшая раскололась весенней льдинкой.

Из могилы поднимается призрак поэтессы Монтескье, что написала душевное стихотворение о собачке Зизи; Зизи ждала свою хозяйку сто лет.

Призрак поэтессы облачен в хорошенький сарафанчик с вырезами на плечах, я бы даже сказала – строгий сарафан, если бы не голубенькие цветочки по белому полю, как Звезды на халате чародея из сказок.

«Графиня Сессилия Маркес Делакруа, – призрак поэтессы Монтескье зарокотал мужским басом, но изредка в нем проскакивали нотки прелестного фальцета, модного в южных областях нашей Прекрасной зеленой Планеты Гармония. – Я – сложная натура при жизни, а после смерти настолько усложнилась, что не нахожу себе места в гробу, и часто меняю голову с ногами, словно я обречена на вечные муки за дурное стихотворение в адрес графа Шереметьева Антонио Дитриха.

Моё появление в вашем сне – предсказуемо; пифии предсказывают – присаживаются оголенными ягодицами на треножники и всем телом поглощают дым времени, похожий по вкусу на горелые листья яблони.

Я – не пифия, но предскажу, а вы верьте мне, пусть даже сейчас случится в вашем сне землетрясение, и откроются Вам клады морские и земные – при жизни я любила клады, золото облагораживает, смягчает нрав и кожу, словно дорогое Египторское масло.

Графиня Сессилия Маркес Делакруа, вы уважаете патетическую речь, но знайте – на необъятных просторах Вселенной много дурного, о чём вам не следовало бы знать, потому что вы — благороднейшая из благороднейших девиц и Вашим именем, может быть, назовут когда-нибудь Институт для возращения эстетически развитых девушек с незыблемыми моральными принципами – так капля за каплей тысячелетиями вода разрушает скалы.

В детстве я любила качели; качалась до отрады в душе, и стихи возникали во мне розовыми облаками.

Однажды, когда качели разлетелись ветром, на детскую площадку пришел старец с посохом, в черных сапогах, а я видела, что не гуталином сапоги покрыты, но – Звездной пылью, как у мальчика с Планеты Марс.

Старец долго раскачивал мои качели, хотя дальше некуда, всматривался в далекие горы, а потом речитативом пошла из него красивая правда – так из доменной печи выходит снаряд для мортиры,

«Юная поэтесса Монтескье с платочком в кармашке, а платочек – символ поэзии, потому что соприкасается со слезой.

Через некоторое время ты умрешь, но смерть твоя не пройдет незамеченной в Космосе, потому что все мы учимся, и даже в пятнадцать лет мысленно управляем Звездолетами.

Посмотрите на меня, как я весел, девочка, я счастливый, а мудрость моя проглядывает в прорехах балахона – так из-за кулис робкая артистка следит за реакцией зрительного зала.

Весел я от соприкосновения с тайной, а тайна в том, что после смерти своей ты на кладбище Перлашез в Созвездии Стрельца восстанешь из гроба и от имени своего призрака передашь графине Сессилии Маркес Делакруа сокровенную истину, дороже которой только Первородный взрыв.

Истина заключается в»… — графиня Сессилия Маркес Делакруа на миг замолчала, испытующе смотрела на графа Якова Александровича, затем в исступлении схватила его за руку, тут же убоялась своей нескромности, конфузливо покраснела, но произнесла с дрожью и нервным смехом состоявшейся эстетки: — Должна ли я вам, граф Яков фон Мишель поведать тайну, которую через старца узнала поэтесса Монтескье, а затем золотым подарком мне преподнесла, потому что тайна моя, и заключается она…

Ах, граф!

Мне боязно, привольно, но робко!

Догоняйте же меня, граф, если догоните, то я поведаю Вам тайну, что узнала во сне, а сон ли это – разгадают наши философы, не за фолиантами о древних Софоклах им век коротать! – графиня Сессилия Маркес Делакруа побежала вокруг фонтана, но не смеялась, а держала себя с положенным достоинством, не теряла ни капли девичьей чести, и мораль следовала за подолом платья благородной Сессилии Маркес Делакруа.

Граф Яков почувствовал себя неловко – не уронит ли он чести, а графиня доверила ему честь — догонять, но пересилил желание погрузиться в раздумья, словно всю жизнь изучал технику письма художника Кустодиева, а затем перешёл к монументальному искусству римлян.

Только два шага сделал граф за графиней, но девушка остановилась внезапно, присела в извинительном реверансе – высший бал плезира.

— Чуть не потеряла нравственное, когда убегала от вас, граф Яков; но лишь из нетерпения, что не к лицу институтки, замеченной в благородстве и отмеченной красной лентой в волосы.

Люблю красное, хотя красное – заретушировано вульгарно.

Слушайте же тайну, граф Яков фон Мишель, внимайте, и она в вас войдет золотыми шариками морали; как вы поступите дальше – воля ваша, и я полагаюсь на вашу честь и достоинство, как Снегурочка положилась на печку.

Тайна моя в том, что я – Принцесса…

— Принцесса Сессилия Гарсиа Ганди! – эхом отозвалось из-за ратуши, и, словно смрадный смерч принёс трех мужчин и одну обезьяну на веревке.

Обезьяна скалила желтые с черными, как на генномодифицированной кукурузе зерна, зубы, пронзительно визжала, и вела себя аморально – длинной волосатой лапой чесала в области ягодиц.

«К чему обезьяна? Зачем обезьяна? – граф Яков ошеломленный – слишком много всего за утро: и маменькин рассказ, и общение бурное с прекрасной Сессилией, а затем её тайна, ещё не понятая, как тайна трех ртутных океанов, но и не нужно понятия; а дальше возникли три мужчины, словно вышли с бала, о котором рассказывала матушка – немытые, зловонные, в рубищах, но крепкого телосложения, толстопузые, как художники на Парнасе. – Кто подстроил нашу незнаменательную встречу?