Морок

— Ну, ты молодец, Николаич! Успел и птицу подбить. Когда?

— Да утром. Пока вы спали богатырским сном. Но я хотел с тобой поговорить не о том, какой я молодец, а скорей о том, какой ты не молодец.

— А-а-а! Так ты меня «лечить» собрался? За этим оставил?

— А ты болен?

— Не это имел в виду…

— Да знаю я, что ты имел в виду. — Вадим с иронией глядел на Олега. — Лечить… Слово то, какое вы молодёжь придумали. Лечат, друг мой, доктора, а учат учителя! Ни тем, ни другим, боже упаси, я с тобой заниматься не хочу. Тебя, двадцатипятилетнего лба научить может только жизнь, набив на голове кровавые шишки. И то, научит ли, вопрос… А я всего лишь хотел дать дружеский совет. Дружеский, значит другу! Ты ведь, друг мне?!

— Николаич, ну ладно… Накосячил. Так мы уже, с Люськой помирились, чего ты?

Лицо у Олега было такое, будто его, и в самом деле, лечили горьким лекарством.

— То, что помирились, Олежа, не твоя заслуга. У тебя добрая, отходчивая, умная жена. Своей мягкостью она пытается остудить твою, не в меру горячую кровь. А ты как конь, на дыбы… И всё норовишь укусить руку, которая тебя гладит.

— Ну, Вадим… Ты, прям таки психолог. — Тихо и как-то удручённо произнёс Олег. — Сдурковал, конечно, ясный перец… Каюсь. Не следовало такие вещи творить при женщинах…

— Такие вещи не следует творить вообще! — Подчёркнуто оборвал его Зорин.

— Да?! А как же ты сам говорил, что всё, что здесь летает и бегает, представляет добычу для охотника? Что один вид охотится на другой, а человек — тот же хищник, только звеном выше и с оружием в руках?

— Так, стоп! Не заноси салазки… Говорил, верно. Давай вспомним, что я говорил. — Вадим поморщил лоб, подбирая в уме нужные определения — Тайга вездесуща разными видами, верно! И тот, кто не жуёт травку, питается мясом, это тоже факт. Значит, крупный хищник охотится на мелкого, с целью пропитания себя и своего потомства. Вот в этом, есть обоснование их охоты. Заметь, Олег, в природе, когда зверь убивает, он не пятнает себя грехом, поскольку в этом убийстве нет порока, нет ни грязи, ни зависти, ни лжи; нет того же куража как у тебя. Зверь преследует один интерес. Гастрономический. Его убийство не выходит за рамки гармонии с природой, поскольку Природа сама распорядила себя так.

С леса послышались глухие удары топора. Зорин перевернул дымящие прутики, один за другим. Потом продолжил:

— А человек… Человек — это извращение всех законов Вселенной. Не будем вдаваться в философию, но он берёт порой больше, чем это ему нужно. Опять же, нормальный охотник стреляет в дичь для того, чтобы обыкновенно отужинать, что мы сейчас, и наблюдаем… Теперь, вернемся к твоей последней охоте! Скажи мне, ты хотел бабочек скушать?

Олег криво улыбаясь, глядел в сторону.

— Нет! — Ответил за него Вадим. — Как верно заметила твоя Людмила, ты их убил просто так. Ради смеха. Ради показной своей удали. А даже я, Олег, не люблю неоправданной жестокости. Ей нет места в той теории, о которой я толкую. Зато, вероятно, на сей счёт, у тебя есть своя теория? А?! Олег? Что, кто сильнее тот и прав?

Головной, наконец, поднял голову и прямо посмотрел Вадиму в глаза. В зрачках его, кроме отблесков огня, плескалась какая-то злость.

— А чем теория плоха? — Глухо выдавил он. — Я с этим постулатом с детства по жизни иду! И какие б ты, сейчас, проповеди не читал… О том, что есть хорошо, а что плохо, я усвоил для себя совершенно простые вещи. Слабый — всегда на задворках этой жизни. Слабому всегда достаются обноски и объедки. Слабый — это не тот, кто не может ответить ударом на удар, это тот, кто не умеет даже возразить. Потому что он слабый во всём. Слабый всегда предаст, потому что у него не хватит духа бороться за близкого человека. Слабый ненавидит своё бессилие и немощь, он сам себя гнобит внутри, за то, что не может перешагнуть через слабость, сжать до крови кулак и показать сильные здоровые зубы. Хищные зубы. У нас принято таких жалеть. Мораль и божие слово за ними, а никто толком не задумывался, что всё зло проистекает от них!

От Олега даже пар пошёл. До того он загорелся своей речью. Глаза пылали как у революционера, а ноздри раздувались. Вадим впервые видел Головного таким огнедышащим. Тем не менее, позволил себе улыбнуться.

— Так значит, ты убил бабочек за то, что они вовремя не показали хищные зубы?

— Ай, Вадим… — Скривился тот. — Брось ты со своими бабочками… Я о жизни в целом!

— Ну, хорошо. Давай, я на минуту соглашусь с тобой. И даже помогу точно воссоздать образ слабого. Этакий обезволенный, обезличенный человечек, без внутренних амбиций, не способный духом брать города. Ему остаётся ненавидеть тех, кто сильнее его. И исподтишка подличать, подличать, подличать… Правильно? Действительно очень гадкий персонаж.

— Ну, примерно так! — Кивнул Головной. — Только поправлю. У слабого, тоже есть амбиции. Их хватает на то, чтобы подличать, как ты сказал… Это тайное оружие слабых против сильных.

— Резонно. Уже ненавижу слабых. Теперь давай о сильных. Какова их мораль и насколько она справедлива?!

— Сильному все дороги открыты. — Сказал коротко Головной и замолчал.

Вадим ждал продолжения, но Олег не торопился развивать мысль.

— Ну?! Дальше! — Начал подстёгивать Вадим. — Открыты дороги и что? Всё? Ну, Олег, удивил! Наговорил горы слов о слабых, а про сильных, этак скромненько, одной фразой: открыты дороги, мол.

— Могу пояснить. Сильный человек всегда найдёт себя в этой жизни. Не кулаком, так словом. Не словом, так делом. Его всегда заметят и выдвинут, а случится, протянут и маршальский жезл.

— У, как! — Взметнул бровями Вадим. — Куда хватил. Это ты круто! Смею продолжить: в свое время такие жезлы получали Гитлер и Сталин, а ещё раньше до них Наполеон Бонапарт. Все эти люди считались сильными и шли по открытым дорогам легко, не считаясь с количеством трупов. Это ты о них, что ли?

— Да причём здесь Сталин и Гитлер! Нам до их уровня, как до Марса пешком! Взять, к примеру, нас с тобой. И ты, и я — это воли кулак, это стальной хребет, Вадим! Ты был и есть мой учитель! Ты кремень, и с тебя я писал свой портрет ещё сопляком. Помнишь ведь, на твоих курсах по самообороне?

Вадим кивнул. Олег, всё больше напоминал ему сержанта Мишина, погибшем в Грозном, в 95-м. Не лицом естественно. А по характерной вспыльчивости.

— Мне твоя школа, очень потом пригодилась. Та-ам… В этой грёбанной армии. Тебя не удивляет, кстати, как я дослужился до старшинских погон? А многие ребята интересуются… Это к разговору о маршальских жезлах. Ясно ведь, что это метафора! Только, что я хочу донести. Там, в этой армейке, начальство выделяет самых горластых, самых кулакастых и просто наглых солдат. Выделяет себе, выделяет, а потом, н-на ему, на погон лычки! Будь сержантом, дорогой! И приказом оформляют. Потому что, только такой сможет держать в повиновении взвод или роту солдат. Вот ведь, петрушка, а? Обязаны по идее ставить в сержанты умных, добрых, порядочных бойцов, а на деле эти качества не формат, как выражается нынче молодёжь. А «добрый» там звучит, как «пидор». «Порядочный» — тоже ругательно, как и «добрый». Умным не обязательно быть. Видал я и тупых сержантов. Главное — это луженая глотка, квадратная морда и больнючий кулак. Вот на чём держится дисциплина в армии. Ты спросишь, а как там живут хорошие ребята? Те, которые могут отличить Гоголя от Гегеля, знают высшую математику и лингвистику? Если нет поддержки — плохо! Могут ходить в задротах до самого дембеля!

Вадим закидал в огонь последний хворост, что оставался, повращал шипящие прутики. Разговор его начал утомлять.

— Ты, счас, к чему армию приплёл? — Начал тихо он. — Рассказать, как ты пробил дорогу к своему жезлу, да? В то, что ты там держался молодцом, я верю. Но может быть эта дорога вовсе не к жезлу, а прямиком к сатане в гости?

— Николаич, я тебя умоляю!!! — Головной надрывно засмеялся. — Давай только без поповских сказок! Что тогда по твоему хорошо? Стирать старослужащим носки? Подшивать им подворотнички, заправлять постельку и услужливо подносить сигаретку? Нас пятнадцать человек пригнали молодняка, в часть, где «дедов» только в роте за сорок, а во взводе охраны, куда я попал, чуть поменьше. Весь мой призыв «шуршал» по чёрному. Все без исключения бегали день и ночно на припашках. Грязные, с круглыми от страха глазами они постоянно тряслись, получали от «дедов» п…ы и круглосуточно «шуршали». А теперь скажи, чтоб не попасть к сатане, надо это выстрадать что ли?

— Ну ты же, как я понял, не шуршал как все?

— А я, Николаич, не шуршал. Со мной дедушки почтительно за руки здоровались. Я ходил в чистом, мог вне свободного времени включить телевизор и брякнуться, на чью нибудь постель, в сапогах. Уже через полгода мне повесили по две «сопли» на погон и поставили на должность замкомвзвода. Мой призыв ещё летал, а я на развод строил всех, и дедов тоже, кстати. А я ещё совмещал должность разводящего в карауле.

— Молодец.

— Молодец?! Молодец — это когда вскопал участок на огороде! — Голос Головного повысился до сердитого тона. — А там, Николаич, намного серьезнее, чем тут. Многие пацаны иголки глотали, чтобы от дедовщины в госпиталь загреметь! Ты даже представить не можешь…