Московские страсти
Шрифт:
– Ты как-то сказала, что счастлива со мной. Теперь я этого не чувствую, - обида подсказывала мне слова обвинения.
– Не выдумывай.
– Почему ты заставляешь меня огорчаться? Может, это плохо?
– А может, наоборот, хорошо?
– Зачем тебе понадобилось издеваться надо мной?
– Я вовсе не над тобой издеваюсь. Не надо на меня сердиться.
– Значит, ты меня не любишь?
– Не задавай таких вопросов.
– Почему?
– Ты что, хочешь, чтобы я закричала? Я всегда знала, что словами мужчину убедить невозможно.
У Наташи на любой вопрос был ответ –
«Возможно, она говорит правду», подумал я. Но именно поэтому все звучало так невероятно. Слова отдаляли нас друг от друга.
Я совсем не смелый человек. У меня внутри все дрожало от страха. «все равно это должно случиться», сказал я себе. Я уже не удивлялся, когда Наташа подтверждала мои самые худшие предположения. Она не способна испытывать чувство стыда. Эта правда неудобна для меня. Очень быстро я перестал сомневаться.
– Я не верю ни одному твоему слову, - я ответил слишком торопливо. У меня не было иной возможности удержать любовь рядом с собой.
– Ты говоришь не то.
– А что еще можно сказать?
– Ни один мужчина не может избавиться от своего эгоизма.
Я мог бы ей ответить, но не ответил. Мне хотелось перестать огорчать ее и себя.
Положил руку на ее плечо. Вот сейчас пишу и чувствую ее тепло. Не сложно любить лишь ту женщину, о которой ничего не знаешь. Не умею притворяться равнодушным. Я смотрел на Наташу, не понимая.
Я чувствовал, что должен немедленно доказать ей, что она ошибается. Был обижен, хотя ошибаться не следовало. Ощущал себя так, словно мне открыли, неизвестно зачем какую-то ужасную правду, страшную тайну, которая была мне совершенно неинтересна. Она не смогла примирить меня с самим собой. Никто еще не находился в таком положении, как я. Иногда словно приходится напоминать себе, что я – любим.
У Наташи было больше смелости, чем у меня. Она не делала ничего наполовину. Узнать правду о себе от нее было неприятно. Сейчас я не понимаю, как мне удалось выдержать это.
Вдруг подумал: «Она мне не нужна, мне никто не нужен». Не смог придумать ничего лучшего. Я унижен любовью.
– В главном я не врала, - сказала она.
– Смотря что считать главным. Перестань. Кроме шуток, что это значит?
Я очень медленно умнею. Я сомневался, что говорю убедительно. Она не хотела меня понять. В ее глазах я не увидел ничего, кроме усмешки.
Наташа внезапно заговорила и назвала меня по имени, словно это было все, что она могла мне сказать. Я был удобен для ее равнодушия. По ее взгляду, вдруг ставшему каким-то робким, я сразу догадался, что она не поверила ни одному моему слову. Почему она медлила с ответом?
– Ты думаешь, что у тебя есть право спрашивать меня об этом? – спросила Наташа. Ты сам виноват.
– Как? Опять я виноват?
– Да, ты.
– По-твоему, я все выдумал или мне приснилось? – мои возражения могли быть только притворством.
– Ты думаешь, что я дурочка?
– Я? Думаю, что ты дурочка? Конечно, нет.
Я не понимал, что делало меня виноватым. Прежде ни одной женщине не удавалось заставить меня унижаться.
Наташа опять становилась чужой для меня. Она смотрела на меня в упор, но ничего не говорила. Ей нравилось разочаровываться
во мне. Я не был уверен в правильности того, что делал. Мне угрожало непонимание. Мне приходилось спорить с любимой женщиной. Я не был убедителен даже для себя.Наташа взяла меня за подбородок и заставила на нее посмотреть. Мы не могли не зависеть друг от друга.
– Все, что бы ты теперь не сказал, не имеет значения.
– Я тебе не верю, - не верить – легко.
– Ты мне противен. Оставь меня в покое.
У меня в памяти осталось все. До мельчайших деталей.
– Неужели? А я думал, все идет хорошо, - мне очень хотелось сделать свою злость насмешливой.
– Ты мне надоел.
Не следовало ждать, когда она скажет это. Но я словно старался привыкнуть к любому унижению перед Наташей.
– Мне нравится быть жестокой. А ты согласен это терпеть. Следует избегать женщин, стремящихся отомстить за свои прежние обиды, - ей было необходимо лишить мою любовь уверенности.
Я испугался. Всегда неприятно сознаваться, что я – труслив.
– Для меня твое прошлое не имеет значения, - я не хотел сожалеть о том, что делал. Очень важно ни о чем не сожалеть.
Испугался того, что боятся все мужчины. Чувство любви изменило меня против моего желания. Я оказался не способен обмануть Наташу.
Если бы не упрямство, я бы признал свое поражение. Я не хотел приучать себя к унижениям. Редко изменяю своим привычкам.
Рядом с Наташей мне становилось так же неуютно, как и без нее. Надо быть честным хотя бы с самим собой. Она мне ничего не объяснила.
Почему все это случилось? Хотя, в общем, я понимал почему. Я улыбался с видом человека, знающего больше, чем он говорит. Мне делала больно женщина, которую я любил. Мне казалось, что я могу сделать что-то непоправимое.
– Если я потеряю тебя, я не переживу, - я думал, что никогда никому не скажу этого. А вот сказал.
– Тебе следует успокоиться. Зачем ты сказал это?
– Потому что я так чувствую.
– А я нет.
Ее слова были жестокими, но честными. Даже и винить ее не могу. Сам во всем виноват. Я почувствовал себя загнанным в угол. Подумал, что это и есть любовь.
Я молчал и не пытался дотронуться до нее. Видел широко открытые глаза Наташи, но заглянуть в них не мог. Она смотрела прямо на меня, но не хотела замечать. Она была права только потому, что я чувствовал себя виноватым. Не понимаю, как можно разочароваться в любимой женщине. Но я знал: презрения долго не выдержу. Мне не следовало искать в наших отношениях повод для обиды. Но я не мог не чувствовать, что Наташа обижает меня.
Не могу объяснить, почему терпел унижающее отношение к себе. Искренность мужчины всегда глупа.
Мы продолжали молчать. Что мне следовало сказать? Каждый человек может ошибиться. Мое воображение всегда делает женщину сложнее, чем она есть в действительности.
Наташа смотрела на меня, а я на нее. Ощущал силу ее взгляда. «Нет, ее невозможно убедить», подумал я. Во время отступить – это еще не поражение.
– Ты для меня – один из многих, - Наташа избавляла меня от самоуверенности. – Мне никогда не было хорошо с тобой. Другие мужчины, я знаю, чувствовали меня иначе.