Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая

Лёха срезал ножом пломбировку и откинул петли, аккуратно отгибая железные скобы, он осторожно поддел крышку ящика ножом. Наконец, крышка поддалась, и внутри он увидел плотные мешки, уложенные рядами. Разорвав один из них, он обнаружил небольшие колбаски из плотной восковой бумаги. Лёха разорвал колбаску и ему на ладонь высыпались жёлтые блестящие и похоже золотые монеты, с изображением индейца, сверкающие в полумраке пещеры.

— Ну хера себе, — пробормотал Лёха, ощущая, как его сердце ускоряет ритм.

Действуя методом тыка, беря и пробуя разные мешочки из разных концов ящика, Лёха выяснил, что это ящик наполнен золотыми монетами разного происхождения. Шесть из них были американские золотые доллары с изображением индейца, но два раза встретились и британские соверены. В сумраке Лёха не сумел рассмотреть монеты как следует, но ему показалось, они были в отличном состоянии, словно недавно вышли с монетного двора.

Лёха ощупал мешочки и попытался прикинуть, сколько таких мешочков могло поместиться в одном ящике. Получалось, около штук триста — триста пятьдесят, каждый весом около пары сотен грамм. Это означало, что общая масса содержимого ящика была в пределах шестидесяти-семидесяти килограммов.

— Пусть будет двадцать три ящика примерно по семьдесят килограмм — около или даже чуть более полутора тонн, как раз грузоподъемность полуторки, — с трудом подсчитал в уме Лёха.

Он помнил, что до второй мировой войны в США действовал золотой стандарт и унция, это около тридцати граммов, стоила тридцать пять долларов США.

— Тааак. Сколько же в килограмме то… — опять завис Лёха. — Унция это примерно тридцать грамм, значит три унции это примерно сто грамм, а тридцать унций это примерно килограмм. Нет, как-то сложно, решил Лёха. — Или лучше наоборот тридцать пять баксов делим на тридцать грамм, ну примерно один и один бакса за грамм. Один бакс и десять центов.

Один килограмм это значит примерно тысяча сто долларов, — со скрипом в уме считал Лёха.

Значит даже пусть тысяча пятьсот килограмм умножить на тысячу сто баксов… — Тут Лёха опять завис с устным счетом. «Говорила мне бабушка, слушай, что тебе учительница говорит!» — поржал про себя Лёха.

Ладно, ящик получается примерно тысяч шестьдесят пять — семьдесят баксов.

Кузьмича бы сюда, пришла в голову странная мысль. Общая цифра никак не складывалась.

В итоге Лёха сунул себе в карман пару колбаской из монет, закрыл ящик, спрыгнул из кузова, и пробрался сквозь хватающий за одежду кустарник на улицу. Там взяв прутик аккуратно нарисовал пример умножения в столбик на пыльной поверхности камня. Результат его огорошил. Он внимательно еще раз пересчитал нолики. И ещё раз. И каждый раз он получал больше полутора миллионов долларов. Местных долларов одна тысяча тридцать шестого года.

— Видимо, часть того самого золота, которое Испания отправила в СССР, — размышлял Лёха.

Поняв это, он лихорадочно стал думать, что делать дальше.

Для начала Лёха заложил вход в пещерку камнями, оставив небольшой скрытый лаз под потолком.

Конечно пещера была в очень не доступном месте и да и кустарник ее хорошо закрывал, но… тут бережённого Бог бережёт, вспомнилось Лёхе история про монашек и презервативы на свечках.

Он нервно засмеялся и полез вверх по склону.

Глава 30

Адмиралы и Грузчики

Ноябрь для Республики выдался крайне сложным. Если в начале мятежа многие относились к нему как к кратковременному кризису, то сейчас вся страна оказалась на грани катастрофы. Целые области одна за другой переходили на сторону франкистов, укрепляя их позиции. Франсиско Франко, избранный лидером мятежников, стремительно сосредоточил в своих руках всю полноту власти, умело используя как военные успехи, так и поддержку иностранных союзников.

Войска националистов рвались к столице — Мадриду. Их подразделения уже стояли у пригородов, готовясь к решающему удару. Город жил в ожидании осады, население укрывалось в импровизированных убежищах, а на улицах строились баррикады…

В небе над Мадридом развернулось грандиозное сражение. Самолёты республиканцев и франкистов сходились в ожесточённых схватках. Немецкие «Юнкерсы» и итальянские «Фиаты», атаковали позиции защитников города, сея хаос и разрушение. Поставленные СССР истребители И-15 и И-16 с советскими пилотами в кабинах, отчаянно пытались остановить налёты, защищая свои войска и мирных жителей Мадрида.

В Картахену шли транспорты с оружием, оборудованием и продовольствием — жизненно важным грузом для Республики, которая с трудом удерживала фронт. Республиканский флот, несмотря на нехватку ресурсов и кадров, напрягал все силы, чтобы встретить эти суда и безопасно провести их через воды, контролируемые противником.

Франкисты пытались использовать свои крейсера, базируясь на Майорку, Сеуту и Мелилью, выходя на перехват конвоев, а республиканцы маневрировали, подстраивали маршруты и пытались прикрыть транспорты своими эсминцами и единственным самолётом Лёхи.

Море стало ареной ожесточённой борьбы, в этих условиях даже простая проводка транспорта превращалась в настоящую битву.

Начало ноября 1936 года. Аэродром Лос-Альказарес.

Лёха слонялся по аэродрому, и всё валилось у него из рук. Он нервно пинал мелкие камни и проклинал всё на свете, что бы он ни начинал, всё шло наперекосяк.

Он поссорился с Кузьмичом, наорав на него, хотя, в общем-то, сам был не прав.

— Кузьмич! Ты что, глухой?! Сложно, что ли, нормально сразу всё запомнить?! — сорвался Лёха, хотя тот всего лишь уточнил детали задания, как всегда и делал до этого.

Кузьмич обиженно посмотрел на него, надул губы, которые выглядели комично под его будёновскими усами, и с тех пор перестал обращаться к Лёхе по любым поводам, кроме служебной необходимости. Алибабаич шустро заныкался на своём месте и задвинул фонарь, стараясь не отсвечивать. Вылет прошёл в напряжённом молчании.

Но дело было не в Кузьмиче. И даже не в аэродроме. Золото. Вот причина его мрачного состояния. И не просто само золото, а то, как оно оказалось у него в руках.

Картина тех событий крутилась в мозгу Лёхи, как кинохроника. Водитель, с которым он едва был знаком, сполз с сиденья после выстрела. Лёха тогда не думал, не успевал — просто среагировал. Но теперь эти действия преследовали его — гул мотора, выстрел, неподвижное тело. Круговерть событий закрутила его, а потом — эта находка. Ящики с золотом, блестящим и обжигающим. Получалось промолчав, он предал товарищей ради наживы.

— Простите меня, «зелёные человечки»! Я облажался, и боюсь, ни о каких коллайдерах и сверхновых речи уже не идёт! — крикнул Лёха в далёкое небо. Небо в ответ промолчало.

На второй день, измученный мыслями, Лёха, закончив очередной разведывательный полёт, подогнал самолёт к стоянке и забрал отснятую плёнку. Вместо того чтобы отдать её курьеру, он вызвался отвезти её сам. Заправив свой любимый двухколёсный «Россинант», он поехал в Картахену. Выхлопы мотоцикла были такими же вонючими, как его настроение.