Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая

Глава 29

Мечта любого Гоблина

Когда Кузьмич увидел, что Лёха притащил в ангар, он схватился за сердце.

— Лёша! Ну давай это хоть Алибабаичу засунем! — умолял он, оглядывая приехавшую вундервафлю.

— Засунем! И тебе засунем, и Алибабаичу засунем, всем засунем! — обещал Лёха.

28 октября 1936 года. Кабинет Кузнецова в Картахене.

Несколькими днями позже Лёха уже привычно стоял на вытяжку перед Николаем Герасимовичем.

— За проявленную отвагу и находчивость объявляю благодарность! — нарушая традицию, торжественно объявил Кузнецов.

— А дыню? — удивлённо спросил Лёха.

— А что дыню? — ещё более удивлённо спросил Кузнецов.

— Ну, дыню вставлять не будете? Ой, простите, — опомнился Лёха. — Служу трудовому народу! — ответил он, как и положено по уставу.

— Молодцы! Остановили британцев и до войны не довели. Расскажи подробнее, как происходило?

После рассказа Лёхи Кузнецов задумался.

— Похоже, всё идёт к тому, что авиация станет основной силой и на море тоже, — подвёл он итог Лёхиному рассказу. — Надо усиливать ПВО кораблей и развивать свою авиацию. Морскую.

— Но вот скажи, Алексей, почему у тебя всегда всё не как у людей, не слава Богу?

— Когда Господь Бог наводил на Земле порядок, доблестные лётчики советского флота выполняли задачи в воздухе над морем! — по-уставному ответил Лёха.

10 ноября 1936 года. Кабинет товарища Сталина, Кремль, Москва.

Сталин сидел во главе длинного стола.

Завершая совещание обсуждением событий в Испании, он повернулся к начальнику морских сил, и с прищуром спросил:

— Товарищ Начморси! Мне из НКВД докладывают, что ваши лётчики чуть британский эсминец не утопили. Что же вы молчите? Такой международный конфликт создали бы!

Начморси, только что счастливо вернувшийся живым с первого московского процесса против гондурасских шпионов и изменников родины Зиновьева и Каменева, моментально вскочил, вытянулся по стойке «смирно» и начал доклад:

— Товарищ Сталин, согласно донесению военно-морского атташе в Испании, товарища Кузнецова, при отправке транспортов произошла задержка с последним судном, пароходом «Нева». По вине испанских товарищей судно задержалось на полтора дня и не смогло присоединиться к охраняемому каравану. На удалении ста морских миль от Картахены в международных водах его перехватил британский эсминец, потребовав остановиться для досмотра.

Сталин сдвинул брови и с раздражением перебил:

— Нет, эти британцы совсем обнаглели! Досматривать наши транспорты! Изображают комитет по невмешательству!

— Верно, товарищ Сталин, — поспешил лизнуть его в зад Начморси, пытаясь уловить настроение вождя. — Тогда был вызван бомбардировщик испанской республики с экипажем наших добровольцев, морских лётчиков. Они культурно предупредили англичан, чтобы держались подальше от судна. Когда те не стали отворачивать, лётчики провели предупредительное бомбометание по курсу эсминца, как последнее предупреждение. После этого эсминец отошёл на безопасное расстояние и больше провокаций не совершал. Лётчики вернулись на базу. Наш транспорт без происшествий дошёл до порта Одессы и встал под разгрузку. Груз доставлен в СССР.

Сталин прищурился, поглядывая на Начморси с лёгкой усмешкой:

— А давайте я угадаю, кто был в этом военно-морском экипаже. Эти ваши Хрэнов и Кузьмаччо, вэрно?

— Так точно, товарищ Сталин, — подтвердил Начморси.

Сталин молча обдумывал услышанное. Наступила напряжённая тишина. Все присутствующие замерли, понимая, что в этот момент судьба экипажа зависела от прихоти вождя.

Наконец, он заговорил:

— Молодцы лётчики! Не побоялись поддержать советских людей.

Слова Сталина прозвучали как приговор, но, к счастью для всех, оправдательный.

Напряжение в комнате спало, и снова воцарилась рабочая атмосфера.

Сталин перевёл взгляд на Ежова:

— А ви, товарищ Ежов, опросили экипажи пароходов правильно, но выводы сделали не правильные. НКВД должно быть более внимательным в таких ситуациях.

Недавно назначенный главой НКВД Николай Ежов вскочил, его лицо побледнело, он бросил злобный взгляд на Начморси, но тут же подобострастно уставился на Сталина, всем своим видом выказывая готовность следовать его указаниям.

Сталин махнул рукой, разрешая тому сесть и продолжил, словно подводя итоги:

— Думаю, ордена Красной Звезды будет хорошей наградой для экипажа.

Все закивали в знак одобрения, и совещание подошло к концу.

Середина ноября 1936 года. Аэродром Лос-Альказарес.

Следующие несколько недель оказались по-настоящему сумасшедшими. Лёха почти каждый день взлетал в небо на разведывательные задания, иногда и по несколько раз. Как правило, на аэродроме практиковали вылеты в 7 утра и в 15 часов дня после обеда. Ранние утренние вылеты и поздние возвращения стали для него привычными. Однако нагрузка давала о себе знать, и порой он чувствовал себя как выжатый лимон.

Примерно через две недели после отправки золотого каравана, в середине ноября 1936 года, к нему в ангаре подкатили испанские товарищи, притащив нечто большое и массивное — здоровенную трубу с приваренной к ней коробкой с ручками, по высоте примерно до колена взрослому человеку и весом килограмм на двадцать.

На его удивлённые вопросы о том, что это за хрень, испанские товарищи с гордостью пояснили, что это новейший английский авиационный фотоаппарат F24. Где они его спёрли осталось непонятно, в вариант честной покупки зная своих «компаньеро», Лёха не поверил ни на секунду.

Увидев этот девайс Лёха не мог не подколоть Кузьмича.

Взвалив на плечо камеру и захватив самую большую пилу, которую смог найти в ангаре, он отловил Кузьмича, копающегося в штурманском отсеке, со словами:

— Держи, Кузьмич, сейчас мы тебе дырку будем делать в полу! Чтобы камеру пристроить.

Бедный Кузьмич потерял дар речи. Он отталкивал Лёху, пытающегося пролезть с бандурой в отсек, со словами:

— Лёша, не надо, не порти самолет, я же не влезу тогда! — причитал бедный Кузьмич.