Москва времен Чикаго
Шрифт:
— Вы признаете, что совершили убийство корреспондентки радио „Свобода“ Аллы Слонимцевой?
Джевеликян прекрасно помнил разговор с адвокатом на сталинской даче и не преминул воспользоваться его бесценными советами:
— Это было действие, совершенное мною в состоянии глубокого душевного аффекта. У меня и в мыслях не было совершать какое-то насилие над этой женщиной.
— Но свидетели утверждают, что видели вас входящим в ее кабинет, затем услышали выстрелы, а потом увидели, как вы покидаете кабинет с пистолетом-пулеметом. Вы отрицаете это?
— Нет, не отрицаю. Но до сих пор не могу понять, откуда у меня могло появиться в руках оружие? В силу несоответствия своих психофизиологических качеств той экстремальной ситуации, в которой
Следователю пришлось довольствоваться признанием Джевеликяна в такой туманной формулировке. Впрочем, факт убийства был доказанным и подтвержденным свидетельскими показаниями. Мягди это понимал и не стал отрицать. Это было главным в сегодняшнем допросе, который фиксировался на видеокассету. Потому Усков поспешил перейти к следующему вопросу, пока заключенный еще был разговорчив.
— Скажите, какие у вас отношения с господами Титовко и Петраковым?
Тут Джевеликян насторожился. Он понимал, куда гнет следователь. Если сейчас он скажет хоть слово против своих друзей и, таким образом, втянет их в свое уголовное дело, ему можно больше не надеяться на их помощь. И потому Мягди сделал дипломатический ход:
— Андрей Трофимович! Я провел ужасную ночь. Сделал вам официальное признание своего участия в этом прискорбном акте с журналисткой. Может, на сегодня достаточно?
Андрею ничего не оставалось, как согласиться. Давить на заключенного не было никакого смысла.
— Согласен, Мягди Акиндинович. В таком случае прошу вас подписать протокол допроса.
Джевеликян насторожился еще сильнее. Он знал, что их разговор записывается. Но для суда аудио- и видеозапись не является достаточным аргументом. А вот подпись под признанием, пусть и в завуалированной форме, об убийстве журналистки — это уже дело серьезное.
И он мягко, но твердо отказался:
— Согласитесь, что подпись под протоколом признания — вещь очень серьезная. Она грозит мне многими годами заключения. Здесь я что-либо сделать без адвоката отказываюсь. Пригласите его на следующий допрос!
Усков ничего не ответил. Ему и самому нужно было время, чтобы решить, как лучше и юридически грамотно оформить свои взаимоотношения с заключенным. Так, чтобы они стали неопровержимыми доказательствами в суде. И потому молча поднялся и вышел из маленького, мрачного и тесного бокса.
Петраков возвратился к себе в город совершенно расстроенный и напуганный. И взволновало его не задержание Джевеликяна, но сам факт ареста. Если сегодня Усков добрался до Мягди, завтра на очереди может оказаться и его величество мэр. Тем более что оснований для этого предостаточно.
Разумеется, Вячеслава Ивановича утешали воспоминания о наличии в „Свисс банке“ Женевы номерного счета с кругленькой суммой в швейцарских франках и долларах. Ее было вполне достаточно, чтобы безбедно прожить остаток дней где-нибудь на Майами или в другом благодатном местечке. Все было подготовлено и на тот случай, если придется внезапно покинуть страну родную. Два заграничных паспорта, один из которых служебный, и постоянная виза в Швейцарию делали это возможным в любую минуту.
Но… было „но“. Во-первых, чего это ради без весомых на то оснований он должен покидать насиженное обжитое гнездышко здесь, в городе, где он является полновластным хозяином?! Во-вторых, здесь была семья, взрослые дети, хоть и нелюбимая, но верная жена, которая не покидала его даже в самых тяжелых жизненных ситуациях.
И было нечто для Петракова, что еще сильнее, чем все эти обстоятельства, притягивало его к своему городу, к стране. Это нечто имело вполне конкретное имя — Джульетта. С Булановой у мэра связь была давняя. Эта обаятельная, энергичная, волевая журналистка сразу привлекла его внимание. Был в ней какой-то особый шарм. Джульетта была без комплексов и не отказалась провести ночь с мэром после одной шумной презентации.
Эта ночь
оказалась для Петракова роковой. И хотя журналистка после нее охладела к мэру, он же, наоборот, воспылал неожиданной страстью. С тех пор Буланова вертела им как душе было угодно. То внезапно возвращалась к нему, и для мэра наступали райские дни. То увлекалась кем-нибудь другим, и тогда Петраков сгорал от ревности и злости. Отношения особенно накалились, когда возник Джевеликян. Дело дошло до того, что она даже дала согласие Мягди выйти за него замуж.Но, слава Богу, свадьба не состоялась. В самый последний миг невесте попала под хвост очередная шлея, и она, гордо взбрыкнув, оставила Мягди одного в новой роскошной квартире на Кутузовском.
С тех пор у Петракова вновь появилась надежда, что непокорная журналистка вернется к нему. И это удерживало его от каких-либо необдуманных действий.
Да и то рискованное предприятие с „наездом“ на главный банк страны, которое предложил Титовко, как-то вдохновляло. Денег ведь никогда не бывает много. Особенно если ты хочешь покорить сердце такой красивой и взбалмошной дамы, как Джульетта. Одна их совместная поездка в Таиланд значительно опустошила наличные валютные запасы мэра. И потому Вячеслав Иванович, обдумывая сейчас в своем кабинете последствия поездки в Сочи, решил не горячиться и не впадать в истерику. Тем более что непосредственной опасности не было. Пока что никакая прокуратура ему обвинений не предъявляла, и он по-прежнему находился у власти.
Прилетев в Москву, Титовко первым делом поинтересовался, как дела у Максима. Управляющий фирмы Джевеликяна не подвел своего босса и устроил компьютерщика по высшему классу. Его электронное гнездо и штаб-квартира всей предстоящей операции разместились на даче Мягди. Здесь все располагало к тому, чтобы операция была максимально засекречена. Укромное место в заповедном бору и в то же время близость к Москве. Надежная охрана с системой видеонаблюдения за всей территорией. Новый особняк, в котором можно было разместить не то что Максима с кучей аппаратуры, но и целый Центробанк, который они намеревались систематически грабить.
Титовко зашел к себе на работу, отметился и тотчас вызвал машину и направился на дачу Джевеликяна. Вооруженный охранник проводил важного гостя от ворот к апартаментам Максима, где передал его другому амбалу, дежурившему у входа в запретную зону. Сюда пропускали только тех, кого Мягди назвал в своем списке. Титовко в нем, конечно, был.
— Докладывай, — коротко приказал вытянувшемуся перед ним Максиму гость.
— Проведена большая подготовительная работа, — сообщил высококлассный специалист и идейный организатор операции. — На первом этапе мы внедрили в Центральный банк нашего человека. Он раздарил кому только можно из сотрудников фирменные авторучки с радиозакладками, состоящими из миниатюрного передатчика и микрофона величиной со спичечную головку. Две из них даже попали к секретарше в приемную самого председателя Центробанка. Так что теперь мы ведем непрерывный съем информации из этого учреждения. В соседней комнате мощный компьютер ее обрабатывает и выдает пресс-релиз с квинтэссенцией самого главного из того, что нас интересует. С сегодняшнего числа эти компьютерные распечатки мы можем направлять вам. Но, думаю, из соображений безопасности, делать этого не стоит. Как вы считаете?
— Резонно, — кивнул Титовко. — Для партии ведь важны сами деньги, а не то, как вы их добываете.
— Договорились, — по-военному коротко ответил Максим. Этот молодой, тщедушный на вид человек, оказывается, умел быть чрезвычайно дисциплинированным, жестким и волевым. — А вот это устройство, — он показал на небольшой прибор-чемоданчик, способно прослушивать все диапазоны, включая „милицейскую волну“, а также переговоры, ведущиеся по мобильным телефонам.
— Что, и сотовую связь? — удивился Титовко. — Все фирмы, предоставляющие этот вид телефонной связи, объявляют, что ее невозможно прослушать.