Москва времен Чикаго

Такого коварства и обмана Джульетта не прощала никому. Она привыкла, что сама бросает мужчин и изменяет им. Но чтобы наоборот! Такого с ней еще не было. Так ее еще „не кидали“!

Конечно, пыталась утешить себя сейчас Джульетта, бросившись с размаха на кровать, любая любовная история — это приключение, романтическая новелла. И она получила от связи с Мягди достаточно любовных и материальных утех. Конечно, женщина в любви сильнее мужчины, решительнее, умнее и тоньше. Это факт. И потому она должна пережить измену Мягди как некое очередное приключение и не принимать ее близко к сердцу.

Но, сколько бы она себя ни убеждала, какие бы слова и оправдания ни придумывала, слова оставались словами.

А ей, натуре жизнедеятельной и энергичной, требовались дела и доказательства, что ее еще любят.

Но кто сейчас, сию минуту, мог ее утешить?

Она стала перебирать в уме своих друзей и подруг. И вдруг хлопнула себя по лбу.

— Какая же я дура! Ну, конечно, Слава! Уж он-то, надеюсь, мне не изменил. Не считать же, в самом деле, изменой, если он лишний раз переспит с женой!

И как только решение было принято, с ним вместе наступило и облегчение. Джульетта моментально забыла об изменнике Мягди и бросилась к телефону. На ее счастье, мэр оказался на работе. Эффект ее звонка Петракову был рассчитан точно. Вячеслав Иванович немедленно отложил совещание по подготовке города к отопительному сезону и договорился встретиться с Булановой в номере Бизнес-центра.

А Джульетта спокойно приняла его предложение о встрече в уединенном номере, где было все: от обеденного стола и мягкой кушетки до гигиенической комнаты. Положив трубку, она пошла в ванную приводить себя в порядок.

Сказать, что Усков был взбешен, узнав, что Джевеликян вновь на свободе, значит, ничего не сказать. Стоило с таким трудом разыскивать преступника, потратить столько времени и сил, созывать совещание в Ситуационном центре, ставить вопрос на контроль у главы правительства и даже у Президента, чтобы обычным постановлением районного судьи выпустить его на волю!

Тем не менее Андрей решил взять себя в руки и провести тщательное расследование всех обстоятельств, связанных с освобождением Мягди. Сначала он зашел к своему начальнику. Виктор Васильевич был уже в курсе и тоже негодовал. Но в отличие от Андрея он, наученный горьким житейским опытом, старался подавить в себе лишние эмоции. И потому встретил первый же вопрос следователя, как и полагается невозмутимому начальнику:

— Знаю и разделяю. Но мы, работники прокуратуры, обязаны в первую очередь следовать Букве и Духу Закона.

Последние слова он произнес с таким нажимом и пиететом, что они даже на слух читались с заглавных букв.

— Как?! — удивился Андрей. — И вы тоже?

— Ничего я не „тоже“, — сурово оборвал его начальник. — Просто в отличие от тебя я понимаю, с какой страшной силой мы столкнулись. И какие люди, деньги, должности в ней задействованы.

— Значит, смириться? Пусть убийца гуляет на свободе? Это же беспредел!

— Беспредел. Согласен. Но мы, повторяю, должны действовать строго в рамках закона. Иначе сами окажемся там, где только что побывал Джевеликян. Нам это быстро помогут устроить.

Однако никакие разумные доводы не могли убедить Ускова.

— Но ведь судья нарушил закон — освободил преступника до суда. Разве, не так?

— Конечно, не так. По закону он имеет право освобождать обвиняемого под залог. Заметь — обвиняемого, а не преступника! А что Джевеликян преступник — это решить опять же может только суд.

— Наш самый гуманный суд в мире! — не удержавшись, съязвил Усков.

Виктор Васильевич промолчал. Ему и самому порядком надоела вся эта возня вокруг видимости законности, когда лучшие адвокатские силы страны за огромные деньги „отмывают“ отпетых преступников. Он вообще уже начал подумывать, а не уйти ли ему на пенсию? Ведь в мире беззакония, который царит в нынешней России, выполнение законов стало обязанностью лишь работников самой прокуратуры. Да и то…

Но вслух высказываться об этом он, конечно, не стал. Не хватало еще, чтобы подобные настроения стали одолевать лучшего сыщика Генеральной прокуратуры. И потому он лишь взял лист бумаги со стола и протянул его Андрею.

— Читай! Это наш запрос в межмуниципальный суд о правомерности изменения судьей меры пресечения задержанному Джевеликяну. С этой бумагой можешь туда отправиться и высказать все, что думаешь по данному поводу, самому судье. Заодно поинтересуйся, почему это он так резво и ретиво бросился защищать интересы преступника? Извиняюсь, задержанного, который превратил в кровавое месиво тело известной журналистки. Договорились?

Не успел Генеральный прокурор доложить премьер-министру о задержании опасного преступника, как ему было впору вновь звонить Николаю Николаевичу. На этот раз — чтобы возмутиться действиями судьи, освободившего Джевеликяна из-под стражи под залог.

Впрочем, этот вопрос был, конечно, не к главе правительства. Генеральный прокурор мог опротестовать решение районного судьи Москвы, мог обратиться к председателю Верховного суда или в Квалификационную коллегию судей.

Но Александр Михайлович не спешил. По ряду причин.

Одна из главных заключалась в том, что за фигурой Джевеликяна стояли вполне осязаемые и реальные люди, вершившие судьбой страны, и не считаться с ними было нельзя. Особенно насторожил его последний разговор с премьер-министром, который как бы вскользь обмолвился, что не стоит спешить с делом Джевеликяна.

Вот эту причину прежде всего и хотел прояснить для себя Александр Михайлович. И потому после короткого раздумья он все же поднял трубку аппарата „Связь Кремля“.

Николай Николаевич уже возвратился из Сочи. По бодрости голоса можно было определить, что говорит хорошо отдохнувший человек.

— С благополучным возвращением, Николай Николаевич!

— А что, разве сейчас бывают неблагополучные возвращения? — искренне удивился премьер-министр. — Мы же живем в цивилизованной стране и не во времена Никиты Сергеевича Хрущева.

— Да, сейчас во всем торжествует закон. И в деле Джевеликяна тоже.

— Не понял, — снова удивился Николай Николаевич. — Что-нибудь не так?

— Да, не так. Не успели мои сотрудники задержать его, как судья районного масштаба тут же освободил.

— Ну, это вопросы не ко мне. Вы же знаете, что судебная власть не подчиняется исполнительной. Надеюсь, сами разберетесь.

— Разберемся, Николай Николаевич. Меня волнует другое. Как воспримут это известие в Администрации Президента, где вопрос стоит на контроле? Или та же общественность?