Мост висельников

Я прикусила нижнюю губу, наблюдая за ним, и стон желания вырвался из моего горла, когда открылся его обнаженный торс с идеально вырезанными кубиками пресса, превосходящими всякое правдоподобие. Все мои мужчины были безумно привлекательны, но телосложение Джей-Джея могло соперничать разве что с самим Адонисом — его преданность созданию этой мышечной скульптуры определенно окупилась. В то время как другие были более крупными, их мышцы больше подходили для грубой силы и мощи, у него были идеальные линии и эта гребаная съедобная V.

Закончив расстегивать пуговицы, Джей-Джей повел плечами, сбрасывая рубашку, и, выгнувшись всем телом, позволил ей соскользнуть по рукам и упасть на пол позади него. Раздевание действительно не должно было выглядеть так хорошо, но Джонни Джеймс делал это с поразительной легкостью.

Он провел руками по бедрам и подался ими вперед, ухмыляясь, когда рванул застежки-липучки на брюках, и те соскользнули, улетая через плечо.

Последними он скинул кроссовки, оставшись в обтягивающих белых боксерах и маленьком синем галстуке, все еще повязанным на шее.

Затем он подошел ко мне, его тело скользнуло по моему, и у меня перехватило дыхание, пока он не переполз на другую сторону от меня.

Я повернулась к нему лицом, улыбаясь, когда он положил голову на подушку рядом с моей, наши взгляды встретились, и между нами возникло нечто гораздо более глубокое, чем похоть.

Я придвинулась ближе к нему, мои голени прижались к верхней части его бедер, а затем я свернулась калачиком, и он тоже повернулся на бок. Я взяла простыню и натянула нам на головы, оставив нас в тени под ней, как мы делали, когда были детьми, и я пробиралась к нему домой с ночевкой.

— Я люблю тебя, Джонни Джеймс, — прошептала я, вдыхая его выдох, словно мы дышали одним воздухом. — И я никуда не денусь. Так что перестань смотреть на меня так, будто я исчезну, если ты осмелишься отвести взгляд.

— Я просто хочу, чтобы этот ублюдок был мертв и похоронен, — прорычал он. — Я хочу, чтобы он ушел и мы снова были свободны.

— Мы свободны, — ответила я, не желая говорить о гребаном Шоне прямо сейчас. Меня тошнило от того, что он занимал так много нашего времени и мыслей. — Расскажи мне, что произошло там с твоим отцом, — тихо попросила я, переплетая свои пальцы с его пальцами, наблюдая, как он уходит в себя из-за моих слов.

— Гваном, — поправил он, слегка изменив тон. — Он мужчина, который годами позволял мне думать, что он игрок, позволял мне регулярно делать ему сексуальные намеки, зная при этом, что я порождение его похоти и стыда…

— Я не думаю, что это справедливо, — сказала я, и он нахмурился, но не отстранился. — Он пытался быть рядом, как мог, узнав о тебе гораздо позже, чем ему хотелось бы.

Джей-Джей резко выдохнул. — Слишком мало, слишком поздно.

— Правда? — Серьезно спросила я, придвигаясь ближе к нему под простынями, пока наши носы почти не соприкоснулись. — Потому что я помню, как мы вдвоем лежали вот так под твоими простынями, когда были детьми, говорили об отцах, которые, как мы оба знали, у нас где-то есть, и задавались вопросом, могут ли они ворваться в нашу жизнь и спасти нас.

— В основном я помню, каким твердым был мой член, потому что ты была в моей постели, и панику, которую я испытывал при мысли о том, что ты случайно наткнешься на него или заметишь, как он натягивает гребаные простыни, — ответил он, и я рассмеялась, шлепнув его по груди.

— Лжец.

— Никогда. У меня есть бесчисленные воспоминания о том, как я пытался скрыть от тебя свою эрекцию, красотка. И еще больше о том, как я думал о тебе, когда удовлетворял себя.

— Господи, Джей-Джей. — Я снова шлепнула его, яростно краснея, при мысли о том, что подумала бы об этом шестнадцатилетняя я, если бы узнала, отказываясь признавать все те случаи, когда я справлялась с теми же желаниями, думая о четырех мальчиках, которым принадлежала моя душа. Тогда это было секретом, чем-то, в чем я не позволяла себе признаться и что испытала только тогда, когда обнаруживала свои руки между бедер, а мои мысли цеплялись за них, как бы сильно я ни пыталась отрицать причину этого. Я убедила себя, что это потому, что они были единственными мальчиками, которых я знала, а не потому, что я действительно хотела их таким образом. Тогда мне пришлось бы выбирать, а я не могла этого сделать.

— Блядь, как же мне нравится, когда ты краснеешь, как девственница, из-за меня, — простонал он, и его рука переместилась на мое бедро, а большой палец провел по впадинке внутри него, которая вела в гораздо более интересное место.

— Прекрати пытаться сменить тему, — прошипела я, и моя рука потянулась к его груди, как будто я планировала оттолкнуть его, но вместо этого она просто осталась там, чувствуя тяжелое биение его сердца.

— А что за тема была? — поддразнил он, и я надулась.

— Мы часто говорили о том, что наши отцы однажды появятся и признаются, что они тайные миллионеры, которые всегда хотели нас, но даже не подозревали о нашем существовании. Сейчас я уверена, что Гван не миллионер, но…

— Ты серьезно хочешь сказать мне, что если завтра сюда заявится какой-то чувак в модном костюме, с ухоженными усами и объявит себя твоим давно потерянным папочкой, ты обрадуешься? Ты действительно хочешь этого сейчас? Мы больше не дети, Роуг, мне почти тридцать, мне не нужно…

— Ты так ненавидишь усы, — заметила я, прервав его болтовню, потому что я все поняла и не нуждалась в том, чтобы мне это объясняли.

— Все знают, что мужчинам с усами нельзя доверять, — проворчал он, и я рассмеялась.

— Отвечая на твой вопрос — да. Если бы мой давно потерянный папаша появился и захотел познакомиться со мной поближе, я бы сказала — да, Джонни Джеймс. Не потому, что я хочу, что бы обо мне заботились, или я хочу пойти поиграть в мяч в парке. А потому, что я всегда мечтала иметь родителей, которые бы любили и хотели меня, а я этого так и не смогла испытать.

— Роуг…

— Это моя вечеринка жалости, Джей-Джей, я тебя на нее не приглашала, так что просто помолчи и послушай.

Он фыркнул в мою сторону, и я ухмыльнулась.

— Я хочу сказать, что я дочь наркоманки, которая трахалась со всеми подряд, чтобы заплатить за свой следующий кайф. Из того, что мне рассказали, она даже не знала, скольким парням она предлагала себя в обмен на кайф, не говоря уже об их именах, так что даже если мой папаша не был просто каким-то очередным неудачником-наркоманом, а на самом деле был стоящим парнем, который мог бы захотеть меня, если бы когда-нибудь узнал обо мне, это не имеет значения. С таким же успехом он мог бы быть для меня Санта-Клаусом, потому что он никогда не найдет меня. И это круто. Я смирилась с этим давным-давно, точно так же, как смирился ты, когда думал, что ты продукт порванного презерватива от одного из многих клиентов, которые были безликими для твоей мамы. Но Санта Гван реален, Джей, он реален, и он здесь, и он предлагает тебе то, чего мы оба так сильно хотели. Так что я понимаю, что ты боишься, но это чертовски глупо с твоей стороны — отвергать его только из-за этого.

— Ты думаешь, я боюсь? — он заартачился, и я ухмыльнулась ему.

— Да, Джей-Джей. Я думаю, большой, злой бандит боится впустить в свою жизнь немного любви.

— Я люблю тебя, — с возмущением сказал он. — А также Чейза, Фокса, Рика…

— Мы, блядь, не в счет, и ты это знаешь. Ты застрял с нами, нравится тебе это или нет. То же самое касается и твоей мамы. Но Гван — это другое, Гван — это новое, Гван — это решение, которое ты должен принять сам, и…

— Пожалуйста, перестань говорить — Гван, — взмолился он, и я рассмеялась.