Мой ангел-хранитель

– Сигюн здесь не при чем, мы просто разговаривали, - вмешался Фандрал.

– Ради тебя надеюсь, что вы всего лишь разговаривали, - усмехается валькирия.
– Торопись, Всеотец тебя ждет.

– Простите, Сигюн, я должен идти.
– Он склоняет голову для прощания, а потом быстрым шагом удаляется из сада.

– Знай, Леди Лафейсон, что я не позволю тебе испортить жизнь моему другу. Держись от Фандрала подальше, - сквозь зубы выговорила Сиф, прожигая ничего растерянную Сигюн злобным взглядом. Ванка даже не успела хоть что-то ответить - асинья повернулась к ней спиной и спешно побрела назад. Ванке же только оставалось смотреть ей в спину, глотая обидные, несправедливые слова.

…-Всеотец, вы хотели видеть меня?
– Фандрал подходит к трону, склоняется на одно колено, прикладывает руку к груди, вопросительно глядя на царя. Тот же отвечает ему грозным взглядом, злым молчанием. Царь изучает его глазом, затем тихо говорит: -Да, хотел. Можешь подняться.

Воин выполняет приказ, выпрямляется, ожидающе посматривая на правителя. Один встает с трона, начинает сердито говорить: -В последнее время я постоянно вижу тебя рядом с моей невесткой и с моим внуком. Как это понимать?
– Один пристально вглядывается в лицо асгардца.

– Простите, мой царь, а почему это вас так беспокоит? Я не собираюсь причинять Сигюн и её ребенку никакого зла, и…

– Мой вопрос был задан иначе!
– прикрикнул Один.

– Это можно расценивать, как хорошие отношения между мной и Сигюн. Дружеские отношения, - отвечает ас, складывая руки за спиной.

– Хм, - Всеотец подогнул губы, выглядывающие из под седой бороды.
– Я не заметил никакой дружбы между вами, особенно с твоей стороны.

– Возможно, что вам показалось, Ваше Величество, - предположил воин.

– К твоему сожалению, нет. Вот что я тебе скажу, Фандрал: оставь Сигюн в покое. Эта девушка всегда принадлежала Локи, она была предназначена ему, и я не позволю, чтобы ты или кто-то другой смел очернить её своими чувствами, - царь спустился с возвышения, подошел почти вплотную, ожидая, что Фандрал сейчас же послушно поклонится, попросит прощения, но воин, однако, повел себя совсем иначе - неожиданно для Всеотца.

– Мой царь, хочу заметить, что ваш младший, к тому же не родной сын мертв, и Сигюн является не только вдовой, но ещё и одинокой матерью. Вы хотите, чтобы она осталась не оскверненной чужой любовью, преданной мертвому магу, страдающей вечно по нему, льющей слезы? Ваш запрет скорее на её счастье, чем на мои чувства, - вскинув голову, ас неотрывно лицезрел Одина, который нахмурился ещё больше прежнего, сдвинул седые брови.

– Я попросил по-хорошему лишь раз, наглый юнец. Ты слишком смел, раз даже не пытаешься спрятать свою влюбленность к моей невестке, - подмечает Один.

– А чего же скрывать очевидное, мой царь? К вашему сведению, это не влюбленность, это давно вспыхнувшая любовь к ванской дочери. К тому же я не помню таких законов, которые гласили бы, что вдовам запрещено выходить замуж снова.

– Замуж?
– удивился король, незаметно сжимая руку в кулак.

– Именно. Я не скрываю от вас, что влюблен в вашу невестку и хочу просить её руки и сердца. Я не отвергну её дитя, воспитаю его как собственного и обещаю вам, что со мной Сигюн будет счастлива, - Фандрал даже не дрогнул голосом, даже не отвел настойчивого и решительного взгляда от лица Одина, которое менялось с каждым новым словом. Потом воин не мог не заметить, как на губах царя блеснула странная усмешка, больше похожая на предвещание неимоверной ярости.

– Что ж, раз так, тогда… - резко Один схватил аса за горло, высоко, почти на всю вытянутую руку, приподнял его тело над собой. Тот стал мгновенно задыхаться, пытаться освободиться от его мертвой хватки, но все попытки оканчивались лишь жалким кашлем, короткими вздохами.

– Ты меня очень разочаровал, Фандрал, - спокойно произнес Всеотец, наблюдая, как воин старается освободиться.
– Я думал, что мы найдем общий язык, но ты предпочитаешь перечить моему слову. Как неразумно с твоей стороны.

– Мой царь… что… вы делаете?..
– слабым голосом пытался выговорить Фандрал, видя, как безумно блеснул взгляд Всеотца, как улыбка, не присущая ему, вновь украсила его губы, а хватка усилилась. Таким воин ещё никогда не видел царя, но думать сейчас о смене его поведения и методов наказания он не хотел, сейчас его больше интересовало, как бы выбраться из стальной хватки.

– Я делаю первое и последнее предупреждение, храбрый воин: если увижу тебя ещё раз рядом с Сигюн, если узнаю о твоем намерении женить её на себе, если замечу хотя бы один взгляд в её сторону, хотя бы одно слово, обращенное к ней, слетит с твоих губ - ты лишишься всего, что имеешь сейчас: ног, языка, глаз, головы. Надеюсь, ты понимаешь, что я вовсе не шучу и не стану говорить тебе об этом второй раз?
– король откидывает воина на пол, и тот падает в нескольких метрах, судорожно хватается за горло, пытается откашляться. Шея до жути болит, словно её пытались сломать на части.

Один медленно подходит к лежащему воину, сверху вниз обводит его презренным взглядом.
– Ты меня хорошо услышал?

– Да… Ваше Величество. Я обещаю, что вы больше не увидите меня рядом с ванской дочерью, - хрипло говорит Фандрал, скрывая в тени своей души обиду и злость.

– Считай, что я дал тебе шанс на жизнь только что, - отзывается Всеотец, обходя его стороной.
– А теперь вступай и помни, что ты мне обещал, а также не забудь, что я очень пристально за тобой слежу, - больше не повернувшись к асу, Один исчезает в тени стен и колонн. А Фандрал же ещё долго сидит на полу, восстанавливая дыхание. Он никогда бы не подумал, что за честь юной ванки так яро будет бороться Всеотец, да он бы никогда и не противоречил, не запрещал, если бы знал, что в неё влюбился другой человек, тем более уважаемый им военачальник. И воин не понимал, что именно так взбесило короля: ненависть к Сигюн, которой он не желает счастья даже после смерти её муженька или же действительно сильное беспокойство за сохранность её чести и чистоты, которые она должна оставить при себе даже после смерти супруга.

Все, как ни крути, сходилось на трикстере, и Фандрал, не выдержав, злобно прокричал: -Да чтоб тебя, Локи!

Ас решил, что ни за что не отступиться. Он любит Сигюн и плевать хотел на все необоснованные запреты короля. Хотя в голову его закрадывалась также мысль о том, что Один желает сделать девушку своей наложницей, и если это действительно так, то он просто не позволит ему такое совершить, он лучше украдет Сигюн и её сына, сбежит из Асгарда, но не даст произойти такой нелепой ошибке, не даст старику загубить жизнь девушки.

Вот уже начало смеркаться за окном, сгустки теплоты растворились - их заменила вечерняя прохлада, небо стало очень темным, почти черно-синим, когда солнце спрятало свой последний луч. Но Асгард все равно продолжал блестеть: на улицах зажгли фонари, в переулках горели теплые костры, повсюду слышались громкие разговоры воинов, придворных мужчин, звонкие голоса смеющихся девушек и женщин, и изредка на слух Сигюн улавливала счастливые возгласы маленьких детей. Она уже не помнит Асгард таким, не помнит людей счастливыми, и сейчас ей кажется все это непривычным. Несмотря на все потери, на все горести, что настигли асов, они продолжают жить, а у неё жизнь словно остановилась, просто встала на одном месте и больше не желает двигаться вперед, или её просто никто не желает двигать…

Время, однако, поджимало, сейчас уже почти поздний вечер, и в груди сердце почему-то неумолимо и беспокойно билось. Сигюн сама не понимала, чего так боится. Ей предстоит всего лишь поговорить с царем, неужели тема для разговора обещает быть настолько волнующей? Но о чем же он может ей сказать? Что он сообщит такое, что могло бы повергнуть её душу в печаль, если печальнее, чем сейчас, быть просто невозможно, или в радость, что вообще мало вероятно? Гадать, конечно же, можно хоть всю ночь, но время подошло - пора спускаться в тронный зал, пора положить конец своим вопросам.