Мой ангел-хранитель

Он стоит у огромного круглого зеркала, рассматривая свое отражение. Оно кажется ему каким-то чужим, каким-то изменившимся, он словно себя не узнает. Сегодня последний день, когда его лицо будет сокрыто под лживой маской. Он не чувствует волнения, но он должен показать его сейчас, должен разыграть настоящий спектакль, чтобы люди поверили. И они поверят, он это знал, он это предвидел. У них просто не будет выбора.

– Ты готов?
– мягкий, ненавязчивый голос отвлекает его от созерцания своего отражения. Сигюн подходит сзади, кладет руки на плечи супруга и начинает вглядываться в его лицо в отражении.
– Я очень боюсь.

– Не стоит, - отвечает он, пожимая её тонкие ручки на своих плечах.
– Все получится. Ты так осуждающе смотришь на меня. Почему?

– он поворачивается к ней лицом.
– Твои глаза красны от слез. Ты плакала?

Его вопросы ставят её в тупик. Она волнуется, боится, дрожит от страха, но пытается это скрыть. Только вот от Локи ничего не ускользнет, ни одна черточка на её лице, ни один огонечек в её глазах, ни одна улыбка или слезинка, принадлежащая его ангелу.

– Я до сих пор с трудом верю, что Фандрала больше нет, я не понимаю, что с ним могло случится, - говорит Сигюн, заметно краснея, опуская вновь слезящиеся глаза. Локи тут же поднимает её лицо, касаясь указательным пальцем подбородка.

– Так это из-за него ты плакала все это время? Ты так сильно по нему страдаешь?
– он понимал, что своей ревностью может себя выдать, Сигюн знает его очень хорошо, поэтому маг спрашивает мягко, ласково, утешающе.

– Он был хорошим. Он не заслужил такого. Локи, скажи, что ты не причастен к этому. Прости, просто я хочу услышать, что ты не виноват, что он пропал или погиб не из-за тебя. Прошу, скажи, - она снова верит, готова поверить каждому его слову. Нужно только сказать. Наивная, глупенькая, любящая, верная, сильная.

– Я не причастен к этому, родная, - Локи с чувством жалости смотрит на деву, - мне самому не по себе от того, что в защищенном Асгарде могло такое случится с одним из лучших воинов. Нужно все тщательно проверить ещё раз.

– Умоляю, будь осторожен, - Сигюн обняла его, припала к его груди. В последнее время слишком часто он слышит от жены эту фразу. Она беспокоилась за него всегда, но сейчас, потеряв его уже дважды, она бы привязала себя к его телу веревкой, если бы то он дозволил, только бы не оставлять его. Каждая минута, когда его нет рядом, сводит её с ума, но когда он приходит - она начинает жить. Локи же продолжает нагло врать ей в глаза, оставаясь при своем данном самому себе обещании: держать под замком монстра.

– Буду, - он целует её долго, сладко, хотя понимает, что чем дольше поцелуй, тем тяжелее будет его прерывать и ему и ей. Он поцелует, обнимет, приласкает, закроет своим телом при первой же опасности, но впустить её в клетку к хищнику, в клетку своей жестокой сущности он больше не сможет, не посмеет.

Царь с самого утра приказал людям собраться в тронном зале. И каждый от мала до велика пришел туда. Лица абсолютно каждого были угнетенными, печальными, многие до сих пор оплакивали Фандрала, никак не могли отойти от шока. Сиф пришла в тронный зал с целым конвоем самая последняя, и на грохот дверей, на вошедшую валькирию оглянулись все. Лицо воительницы ничем не отличалось от лиц остальных, оно было красным от слез, скрытых слез, сдерживаемых; руки её дрожали, как и ноги, но она шла, не опуская головы. Она продолжала питать надежду на возвращение Фандрала, она обыскивала вместе с войском каждый уголок дальних лесов, где нашелся его конь, и каждый день она возвращалась в слезах, не добившись никаких результатов.

Девушка встала на свое место, с левой стороны от возвышения трона, и громадный ас Вольштагг несмело приблизился к ней, приобнял за плечи и тихо прошептал: -Держись, Сиф.

Она кивнула головой, поджала губы, закрыла глаза, а слеза все таки скатилась на её щеку, поблескивая на её лице, словно украшение. Украшение, которого она никогда раньше не носила, а даже если носила, то никто никогда не видел этого.

У входа вдруг началось оживление, кто-то заговорил в пол голоса, а потом, внезапно, словно по взмаху чьей-то руки, разговоры умолкли. Все вокруг стихли, толпа начала разъединяться на две части, расступилась, пропуская вперед еле передвигающегося Всеотца, которого поддерживали охранник и ванская дочь Сигюн. Позади шел низкий мужчина с длинной, темной бородой, с лысоватой головой, в золотистом одеянии, что стелился по мраморному полу. Мужчина со всей осторожностью удерживал великий Гунгнир, неся его чуть на вытянутых руках. По обе стороны от мужчины шагали охранники, чеканя каждый свой шаг.

Все взгляды, миллионы взглядов были обращены на вошедшего Одина, чье состояние совсем спало до критического. По залу летели тихие шепотки, и иногда Сигюн могла услышать в их шелесте свое имя, но она старалась об этом не думать, ни о чем не думать, а просто делать то, что обязана делать. Всеотец не удостоил взглядом свой народ, да и не до приветствий ему было в данную минуту, он повесил голову, слабо передвигал ногами, стараясь удержаться за руку Сигюн и стражника. Когда же его усадили на трон, царь громко и томно вздохнул от усталости, словно прошел не одну милю.

Вид его был потухшим, почти угасающим, слабость царя можно было заметить не присматриваясь, и эта слабость проявлялась даже тогда, когда он опустился на трон. От густой седой бороды остались лишь какие-то не расчесанные лохмотья, так же как и от завивающихся ранее волос, щеки впали, а доспехи на худом теле смотрелись так нелепо, единственный глаз почти ввалился, опух, а морщинистое лицо было бледным, как окаменелые стены. Сигюн, оказав ему помощь, тут же спустилась, встала по правую сторону от возвышения, краем глаза замечая, как глаза Леди Сиф чуть ли не насквозь прожигают её, смотрят осуждающе, ненавистно, собственно как и всегда. Но кроме этого Сигюн видит, как красны её щеки, как глаза потерты от постоянных слез. И стоит ли говорить, что валькирия винит в гибели или пропаже Фандрала ванку? Пусть только молча про себя, но винит.

– Дорогие асгардцы, мои верные слуги, мои верные помощники, мои верные защитники, жители золотого мира, я пришел сюда, чтобы обратиться к вам в последний ли раз или же нет, - заговорил Один, стараясь сделать свой голос таким, каким народ привык его слышать. Но из груди почти после каждых двух слов вырывался кашель и хрипота.
– Я должен сказать вам, что уже совсем скоро Асгард, как и все девять миров, которые я поклялся, обязался защищать однажды, потерпят крупные изменения.

Люди внимательно слушали Всеотца, не издавая ни звука. Все затаили дыхание, от созерцания больного правителя, на котором держался весь Асгард, у некоторых на глазах выступали слезы, но они старались мужественно их сдержать.

– От ваших очей уже не скрыть то, что давно было очевидно мне самому. Хворь моя меня постепенно побеждает, и обманывать вас я не стану. Совсем скоро престол Асгарда займет другой царь, которого я сам назначу, а рядом с ним будет сидеть его царица, его жена, - негромкий голос, но, однако, слышный каждому. От сказанного у людей глаза вылезли на лоб. Хотя все уже ожидали, что совсем скоро Один уйдет на покой, и отрицать это было глупо, тем не менее народ не знал, чего ожидать дальше. Старший принц теперь живет в мире людей, Фригга погибла, а Локи… А о Локи люди боялись даже подумать. И кандидатура на трон была лишь одна - Нари.

– Мое время правления уже подходит к концу, но время нового короля только берет свое начало, и я надеюсь, что вы примите его, что вы станете ему так же верны и преданы, как были мне, - слова давались ему все сложнее, он то и дело вздыхал, словно боясь задохнуться, но взгляд его был устремлен на асов, которые все ещё молчали.
– Я надеюсь, что смог даровать вам лучшие времена, и думаю, что новый царь усовершенствует их.

– Но как же так, Ваше Величество?
– наконец кто-то подал голос. Из толпы вышел молодой юноша в красном сюртуке, он опустился на колени перед Одином.
– Как же вы можете покинуть нас?