Мой бесполезный жених оказался притворщиком

— Кровь же нельзя проливать, сам сказал, — гнусаво процедил Гордей.

— Я и не стану. Я тебя просто придушу, — пропел Лукьян, понизив голос до еле различимого шепота и демонстративно накрутив на руку форменный галстук, — и Дафне не придется возиться с парсийским проклятием. Отличный расклад, я невероятно рад, что ты сам это предложил. Я, знаешь ли, не хотел бы выглядеть злодеем с такими инициативами.

Я вытянула вперед руку и помахала ладонью, которой я ударила по ладони Ивара Белобрового, и на которой теперь отчетливо виднелась печать магического контракта в виде цветка клевера, символа клятвы и нерушимости данного мной обещания, в воздухе.

— Хватит. Сделка уже заключена.

— Цена сделки — его жизнь. А если он будет мертв, то и расплачиваться тебе не за что, — сверкнув глазами сказал Лукьян, но тем не менее послушно откинулся обратно на спинку стула.

Гордей молча уставился в свой бокал, наконец-то заткнувшись.

И я бы вообще хотела знать, с какой стати он сидел с моей стороны. Разве там полагается находиться не родственникам невесты?

По-хорошему, там должен был быть Платон.

Но Платон захотел сменить место.

— Там? Нет, лучше я сяду здесь, отсюда лучше видно Дафнюшку. Или нет? Ой, а можно между мной и Змеевым посадить Евжену? Она за лето отъела неплохие щеки, они как раз загородят мне обзор на него.

Зубы Евжены весьма отчетливо скрипнули.

— Он не это имел в виду, — попыталась успокоить ее я.

— Он именно это имел в виду, — процедила Евжена.

Иларион, который сразу после оглашения условий церемонии сел рядом с Лукьяном и в дальнейшем предпочитал делать вид, что его здесь нет, он просто лунатик и пришел сюда во сне, он не с нами и вообще, ему уже пора, посмотрел на Платона с крайней степенью осуждения.

Может, потому что Платон хотел сменить подданство.

— Жаль, что я не парсиец, эти фрикадельки очень даже ничего!

— Ничего хорошего, — отметил Иларион. — Почему ты вообще их ешь? Что, если они отравлены, что если ты теперь помрешь?!

— С нами врач, — кивнул Платон в сторону Евжены. — Будущий врач. Я уверен, что у Евжены есть рекомендация на такой случай.

Он подмигнул ей.

— Я прав, Евжена Арчибальдовна?

— Ага. Например, не стоит ничего тут есть!

— Я бы и не стал ничего тут есть, если бы из-за кое-кого мы не пропустили ужин.

Мне хотелось приложиться головой о стол.

Как водный стихийник Платон обладал врожденной устойчивостью к ядам. Ему просто нравилось пугать окружающих.

Платон многое в своей жизни хотел поменять, тяга к переменам составляла девяносто процентов его личности. Судя по всему — весьма переменчивой. Иногда я задумывалась о том, не стихийная ли основа способности накладывала на характер пользователя определенный отпечаток.

И я уже заранее опасалась того дня, когда Платон решит жениться.

Он ведь подойдет к алтарю, приподнимет фату невесты и скажет:

— Ой, я вот даже не знаю, а поменять уже точно нельзя?

И тогда свадьба плавно перетечет в похороны.

То есть — сначала в кровавое побоище, а уже потом — в похороны.

Ох.

Что еще полагалось на парсийской свадьбе, так это говорить тосты.

— Давай, это твой шанс, — кивнула я Змееву, пощипывая себя за переносицу. — Сделай хоть что-то полезное. Встань и скажи, что ты против. И закончим на этом церемонию. У нас времени только до утра, надо уже начать разбираться с их проклятием. Если ты, конечно, не мечтал всю жизнь о карьере призрачного юнги.

— А я и не против, — хмуро сказал Гордей. — Вы, два урода, отличная пара. Всего вам нехорошего, помереть в один день и как можно скорее.

Тамада из него был отвратительный.

— Уууууууууу!

Вот и парсийцы так думали.

Кто-то даже кинул в него фрикаделькой.

А, нет, это опять-таки был Платон.

Что ж, закончить пораньше не получилось. Но Гордей был не единственный возможный претендент на роль отвергнутого и помешавшегося. Я с надеждой посмотрела на Илариона.

Иларион бросил вопросительный взгляд на Лукьяна.

Лукьян отрицательно покачал головой.

Иларион вздохнул.

— Прости, Дафна, у меня что-то в горле пересохло, — сказал он.

Да ладно?

Ты будущий император или где?

Почему у меня постоянно такое чувство, что я что-то важное упускаю?

К слову — Фекла была права. Тот кошмарный сон на новом месте о суженом в поместье Флорианских раз и навсегда определил мою судьбу, и, судя по моим оценкам за основы предвидения, на него же я и израсходовала все свои невероятно мощные способности к предсказаниям, ну и прекрасно, и ладно, и не очень-то хотелось.

Все равно мне никогда не удастся достигнуть уровня невозмутимости Лукьяна, которого не способен удивить даже выпрыгнувший из-за угла танцующий таракан в модных туфлях.

Лукьян просто скажет:

— О, как удачно, что я захватил с собой спички. Все-таки, что не говори, а гороскопы — невероятно полезная штука.

А потом он подожжет того таракана.

Во всяком случае, прямо сейчас он говорил Гордею Змееву, который в моем воображении был как раз тот таракан (рыжий, вездесущий, удивительно неблагодарный, непонятно, как от него отделаться — просто один в один) как раз что-то, что гарантированно должно было его воспламенить.

— Знаешь, все эти неприятности ведь свалились на тебя не случайно. У тебя весьма тревожный гороскоп.

— На этот месяц? — даже не усомнившись в искренности собеседника уточнил Гордей.

Ах, иногда мне все же становилось невероятно жаль его.

Он ведь буквально все принимал за чистую монету.

Его было так легко надуть.

Лукьян показательно призадумался и даже постучал пальцем по подбородку.

— Нет, на всю жизнь, — наконец сказал он, пришелкнув пальцами. — Кажется, звезды не особенно благоволят тебе. Может, все из-за того, что ты, как бы это сказать помягче, излишне приземленный?

— Ты!

— Он скоро, если мы так ничего и не начнем делать, будет не просто приземленный, а заземленный, — хохотнул Платон. — То есть, я имею в виду, хорошенько так присыпанный землей.

— Это не смешно, — сурово сказал Иларион.

— А по твоему эмоциональному фону так сразу и не скажешь, — отметила Евжена.

— Совершенно неважно, сколько мы здесь просидим, — сказал Лукьян, поочередно забирая наши бокалы с отваром и выливая их в придвинутый медвежий череп. — Это проклятый корабль. Время здесь искривлено, снаружи пройдет секунда, а мы тут уже успеем состариться. Сейчас куда важнее узнать, чего от нас хотят. А ещё лучше узнать, чего они хотели от, — его палец безошибочно указал на Гордея, — него. И не пейте это.