Мой бесполезный жених оказался притворщиком

— А что вообще у нас в чемодане? — шепнула я Лукьяну.

— Я откуда знаю? Мой что ли чемодан? Что туда мог положить Змеев?

— Гель для укладки волос?

— Ой, надеюсь, он хотя бы дорогой.

— Мы все еще хотим увидеть-

— Карася покажите, — по-прежнему настаивал Лукьян, прирожденный торгаш, бизнесмен, перспективный финансовый инвестор. — К вопросу цены вернемся позже. Может, там уже и платить-то не за что.

Ага, и покажут сейчас нам не карася, а… уху.

Меня передернуло от таких безрадостных мыслей.

Жуть какая.

Ивар Белобровый махнул рукой своим подчиненным, хлипкие створки гигантского деревянного ящика, возле которого толпились парсийцы разъехались в стороны, и из темной глубины донеслись переполненные негодованием истеричные вопли:

— Вы не знаете, с кем связались! Я не просто сижу тут! Привязанный к стулу! Я даю вам фору! Да вы хоть представляете, кто мой отец, а? Кто мой дядя? А я? Я еще хуже! Я хуже всех, кого вы встречали до сих пор!

Ага, особенно — по части актерской игры.

— А я-то надеялся, что они заклеили ему рот, — скорбно вздохнул Лукьян.

— Убедились? — бросил на нас сердитый взгляд из-под черных густых бровей, в которые можно было заманивать и бросать на верную смерть врагов, Ивар Белобровый.

— Мы просили показать.

Ивару Белобровому деваться было некуда.

Два закутанных в шубы по самые носы парсийца вытащили брыкающегося Гордея Змеева под лунный свет и выжидающе уставились на нас черными глазами, поблескивающими из-под железных рогатых шлемов.

— Ваш?

Гордей Змеев подавился возмущением прямо посреди речетатива, фиксирующего все достижения его многочисленной родни за последние несколько столетий.

Его подозрительно покрасневшие глаза уставились на нас с Лукьяном.

— А еще позже нельзя было прийти? — возмутился он, не тыкая в нас пальцем только потому, что руки у него были связаны.

— Лично я вообще не собирался приходить, — сказал Лукьян. — Как ты только умудрился стать жертвой похищения? Позорище, — за неимением на сцене Платона Лукьян решил взять функции по наполнению ментального пространства пассивной агрессией на себя.

— Как-то странно они себя ведут…

— А они точно станут его выкупать?

— Не знаю, как они, а я вот что-то совсем не выкупаю, что происходит.

— Так ваш? — теряя терпение повторил свой вопрос Ивар Белобровый.

Я оттянула уголок глаза.

— Как-то плохо видно. Можно поближе его подвести?

Ноздри Гордея Змеева раздулись.

Еще чуть-чуть и из них бы наверняка повалил пар.

За спинами парсийцев медленно поднималась волна.

— Пять миллионов империалов, и мы отдаем его вам, — торжественно пообещал Ивар Белобровый.

— Отдают они, — фыркнул Лукьян. — А зачем вы его вообще забирали? Он же постоянно орет. И он огневик. Положите его где-нибудь рядом с айсбергом, и Парсию через пару часов смоет с карты глобальным потеплением. Давайте так. Мы забираем его, и тем самым спасаем ваше королевство от климатической катастрофы, а вы тихо-мирно уплываете в ночь на целом корабле. Как вам предложение?

Волна становилась все выше и выше.

Из толщи воды высунулась бледная, синеватая рука и крепко ухватилась за доски пристани.

Затем еще несколько рук.

— Если вы не отдадите нам шесть миллионов империалов, он отправится кормить рыб!

— Да отдавайте уже, — буркнул Гордей.

— А ты высоко себя ценишь, как я посмотрю, — отметил Лукьян.

Гордей еще раз оглядел нас с головы до ног.

— Вы без денег, — заключил он.

Затем он повертел головой вправо и влево.

— И без поддержки, — добавил он.

Он бросил взгляд нам за спины, словно все же надеялся обнаружить там кого-то еще.

— А где Флорианский, Его Высочество, Рэйн и плаксивая Глинская? — немедленно сдал он всех. — Вы что, только вдвоем сюда притащились? Вы нормальные вообще?!

— Ну не могли же мы тебя бросить, — сказала я, пафосно приложив руку к груди, всеми силами отвлекая внимание парсийцев от набиравшего за их спинами силы хоррора. — Кто же тогда будет кричать на нашей свадьбе “Я против!”?

— Ты! — задохнулся Гордей.

— Точно не я. Моя же свадьба.

— Я все еще жду свои семь миллионов империалов, — напомнил о себе Ивар Белобровый.

Несколько бледных тел с острыми зубами и длинными спутанными волосами за спинами парсийцев почти полностью выбрались на берег, волна разделилась и меньшая ее часть, шипя, поползла по и без того сырым доскам.

А вот интересно, чисто гипотетически, кто будет платить за ремонт после того, как мы все тут порушим? Змеев же, да? Это же все из-за него?

— Открывайте чемодан! Мы хотим увидеть восемь миллионов империалов!

И Лукьян открыл.

На землю высыпалась лента колбасок, выкатились банки с соленьями, шмякнулась завернутая в хрустящую бумагу курица-гриль, зазвенели леденцы и кучкой спланировали шоколадные конфеты и печенье с сахарной обсыпкой.

Похоже, Гордей был очень недоволен едой в академической столовой.

— Вот такая вот у нас валюта, — развела я руками.

— Это что, мой чемодан?!

— Это два миллиона империалов, — уверенно заявил Лукьян. — Ну, если все это, конечно, продать каким-нибудь голодным богачам в пустыне. Определенно, именно столько и выйдет.

— Это не девять миллионов империалов, — не согласился Ивар Белобровый, вытаскивая широкий меч из ножен. — Вы обманщики.

— Это вы обманщики, — сказала я. — Вы просили два миллиона. Что за внезапная инфляция?

У меня даже было доказательство.

Я достала из кармана и развернула листок бумаги, на которой черным по белому было написано — два миллиона.

На пристани повисла тишина.

Ивар Белобровый замер.

Гордей Змеев закатил глаза.

Парсийцы принялись недоуменно переглядываться.

Даже бесшумно крадущиеся к парсийцам голодные морские духи, призванные Иларионом, казалось, остановились.

Лукьян скосил мрачный взгляд сначала на развернутый мной листок бумаги, а затем еще более мрачный — на меня.