Мой домовой — сводник

Чихуня запрыгнул на кровать первым, следом — Глеб, а я стояла и, застегивая халат, тупо радовалась, что кукла по-прежнему чинно лежит вдоль моего воображаемого тела.

— Это любимая игрушка твоего папы, — представила я друг другу двух монстров и отогнала рукой серого, который традиционно уже пытался улечься на Германа. — Будь с ней осторожным. Ты ведь знаешь, что куклам тоже бывает больно?

И глядя в глаза мальчику, я подумала почему-то о Карине. Бросил бы ее Веселкин или нет, не случись этого конфуза в ресторане, большой вопрос — выходит, я отчасти виновата в ее беде. И девочке, пусть она даже стопроцентная потребительница, сейчас ой как больно. Ни любовника, ни работы… О чем она думала, крутя роман с якобы женатым мужчиной, фиг его знает — должно быть, как и все они, надеялась его развести… Не только на деньги. И сейчас об нее просто вытерли ноги: во-первых, сообщением, что женат он никогда не был, и, во-вторых, что за ее спиной нашел ей замену… Или нет, не так… Карина попала под горячую руку с этой фотографией. Если Виктор и строил в отношении меня планы, то не факт, что собирался расставаться с Кариной. А, может, врет? Карина хороша. От таких любовниц по собственной воле не отказываются… Хотя чего ему врать-то… Он же меня откровенно покупает! Как и ее… Просто от меня, по его мнению, будет больше толка.

— А можно взять его с собой?

Я тряхнула головой: черт, я совсем не слушала, что все это время говорил ребенок.

— Куда? За стол? — добавила я тут же, сообразив, что омлетный дух заполнил уже всю квартиру. — Конечно, бери!

Разумный ребенок захватил с собой подушку, о которой я бы даже не подумала. Глеб положил ее на папин стул и сверху усадил куклу. Мне пришлось немного подвинуть Германа, чтобы его голова касалась стены, даря равновесие, и теперь Домовенок глядел на меня почти так же, как вчера разглядывал меня Веселкин — искоса, низко голову наклоня. Ну, да, ну да… Еще и ты против меня, хотя сам заварил эту кашу. Если бы не ребенок за столом, я бы сказала Герману все это вслух и не скупясь в выражениях!

А вот Чихуня свое огреб, когда взобрался на стол охранять своего кукольного приятеля. Впрочем, я не отступилась от литературного языка, и кот не обиделся. Он уселся у ножки стула, задрав на меня наглую морду и пока еще тихо, но все же требовал еды.

— Он есть хочет, — весомо заявил Глеб.

Конечно, хочет! Уступать первенство другому мужчине, даже ребенку, не в правилах этого кота. Пришлось встать и бросить в миску горстку сухого корма.

— Доедай свой омлет и накормишь кота.

— Я?

— Ну, а кто же еще? Ты кормил меня, — А я действительно снова ковырялась вилкой в омлете, соревнуясь с ребенком в черепашьей скорости поглощения пищи.

— Теперь очередь за котом.

— Это теперь мой кот? — спросил Рыжик тонким, но таким папиным голоском.

— Нет, он наш, — проговорила я с трудом вместо "мой". — Но ты же хочешь с ним подружиться, а Чихуня очень любит кушать. И тех, кто его кормит. Давай, кто первый! — И я подцепила вилкой отрезанный от края кусочек омлета. — А то он сейчас начнет вопить от голода и разбудит папу. Ты же не хочешь, чтобы папа проснулся?

Этого не хотела я. Но и мальчик вдруг судорожно замотал головой, и у меня внутри все похолодело — может, Веселкин не такой уж и хороший отец? Может, его вчерашнее поведение — обычная манера общаться с сыном?

— Тогда ешь быстро, но не забывай жевать.

Глеб жевал, старательно. Но я подумала, что в следующий раз стоит все же нарезать омлет чуть помельче. В следующий раз… Мое подсознание затмило разум. О чем я думаю сейчас?

Я смотрела на опускающиеся и поднимающиеся глаза мальчика и думала о нем. Да, да… Именно о нем, о его любви, планомерно покупаемой все новыми и новыми игрушками, которые он ломает, чтобы ему принесли новые или чтобы просто к нему пришли… Он не дитя любви, он плод неудачи… И что он рождает в душах своих родителей непонятно. Я видела такие глаза на практике в садике и не понимала тогда, почему дети тихо плачут во время тихого часа. Интересно, плачет он в садике или нет? И я задала вопрос в лоб — в маленький, спрятанный под рыжей челкой.

— Нет, — Глеб смотрел на меня большими серо-зелеными глазами. — Меня там любят.

Дальше попытать его не получилось. Хлопнула дверь, и Веселкин заявился на кухню в джинсах, но босиком…

— Ира, ты мои очки не забирала?

Да, еще и без очков. И без "доброго утра".

— Нет, а куда ты их положил?

— Куда-то…

Видимо, утро у него было совсем не добрым.

— Поможешь найти?

Глеб первым спрыгнул со стула.

— Я не тебя просил! — почти огрызнулся папаша, и малыш замер, как по команде "смирно".

— Мы вместе будем искать. Втроем, — выдала я достаточно зло, чтобы Виктор не подумал сказать мне поперек даже одно слово.

Я взяла Глеба за руку и обошла его отца, стоявшего на дороге фонарным столбом. Рыжик тут же залез под диван и вылез оттуда с тапками. Я схватила их и швырнула в коридор, как бросают гранату.

— Их ты тоже потерял!

Ирочка, держи себя в руках при ребенке. Так нельзя! Но меня колотило. Если он такой отец, то на кой-фигон нужен Рыжику…

— Спасибо, — донеслось из коридора, но благодарностью там и не пахло. Однако Веселкин понял правила игры и ничего не добавил про то, что ему нравятся кроткие воспитанные девочки…

Я огляделась: в комнате не так много горизонтальных поверхностей, на которые можно положить очки. Это же не иголку в стоге сена искать! Но очки потерялись как иголка и не желали возвращаться на нос владельца. Может, потому что несли в себе взрослость, а от нее в Веселкине что-то ничего не осталось.

— Во сколько аптека открывается?

Нет, чувство юмора в нем осталось. Но когда он вальяжно привалился к косяку, я тут же поднялась с колен.

— Собери диван. Может, тогда найдешь…

— А вечером снова разбирать…

Он не сменил позы, даже не одернул футболки. Весь какой-то помятый, будто черти чем ночью занимался. Ну да, черти чем… Убеждал меня в том, в чем ни один разумный мужчина не вздумает убеждать женщину!

Я схватила подушку, и Веселкин аж дернулся — неужто подумал, что я сейчас запулю в него подушкой? Значит, он все же чувствует накал страстей. Запустить ой как хотелось, но я прижала подушку к груди и уставилась на скомканное одеяло.

— Слушай, домовенок. С очками не играют. Верни! А то мы тут целый день тебе мешаться будем.

Веселкин не стал смеяться в голос, просто хмыкнул. А вот Глеб, который все еще стоял на четвереньках, вскинул голову:

— У тебя живет домовенок? За веником?

— За веником? — не поняла я.

— Она эту книжку не читала.

Виктор схватил вторую подушку и открыл ящик под шкафом. Я сунула туда вторую подушку и начала сворачивать одеяло. Очки съехали по нему на пол. Виктор нагнулся за ними со словами:

— Я положил их на пол. Это точно.

— Значит, ночью у них выросли крылья! — Я впихнула одеяло к подушкам и сдернула простынь. — Все равно собирай диван.

— Глеб, иди сюда, помогать будешь…

Рыжик пошел к отцу, а я вышла вон. На кухню. Чихуня продолжал сидеть подле стула, а вот кукла свалилась на пол.

— Спасибо за очки, — сказала я тихо в бесстрастное лицо Германа. — А то твой старый друг и в них дальше собственного носа не видит.

Я взяла со стула подушку и отнесла вместе с куклой в бабкину комнату. Теперь стоило сварить кофе и быстро доесть то, что осталось на моей тарелке, а то с Веселкиным за столом легко подавиться.