Мой невозможный дракон

На лице Государя возникает задумчивое выражение.

— Признаюсь, мне очень нравится предложение Данилы Степановича. Он мог бы и не делать его. По вашей же договорённости он должен был всего лишь вернуть вам Буяновские угодья. Он это сделал. Но теперь он настолько добр, что даёт вам шанс оставить за собой и Филиновские земли. Если не хотите участвовать — ваше право.

Годунов сжимает губы. Ему явно не нравится, что его поставили перед таким выбором.

И тут Царь с неподдельным интересом прищуривается.

— Ты ведь сам жаловался, Федот Геннадьевич, что вынужден защищать земли, которые тебе не принадлежат. Ну так вот тебе шанс их сделать своими. Благодари Данилу Степановича за щедрость.

Но это боярина не прельщает. Он уже огреб от меня однажды и явно не хочет повторять ошибку. Годунов делает последнюю попытку — выдыхает, собирается с мыслями, цепляясь за надежду:

— Но, Ваше Величество…

Только Хлестаков снова «спасает» своего соратника.

— Ваше Величество, мы готовы принять условия. Просто Федот Геннадьевич слишком близко воспринял разорение людей на его землях, поэтому не сразу понял, какое уникальное предложение сделал Данила Степанович. Спасибо ему большое. Мы согласны.

Годунов кривится, но молчит. Я бы даже сказал — героически терпит. У него только что выдернули ковёр из-под ног, оставив его стоять на месте с таким видом, словно он сам только что передумал спорить. А вдобавок его ещё и заставили выглядеть благородным помещиком, так растроганным судьбой крестьян, что аж сам себя не понял с первого раза. Хороший ход, надо признать.

Царь кивает, коротко, без особых эмоций.

— Хорошо.

И без лишних слов поворачивается к Кутузову.

— Борис Глебович, тебе поручаю отсчёт количества убитых тварей с каждой стороны.

Великий генерал Русского Царства, который уже громил кого только можно — от турков до некромантов на Боевом материке, лишь коротко кивает. Сдержанный, деловитый, как и положено царскому офицеру.

— Будет исполнено, Ваше Величество.

— Тогда всё решено. Очистите земли от этих гулей как можно быстрее. А царские охотники теперь будут более пристально следить за Сибирской аномалией, чтобы подобное не повторилось.

Сказано — сделано. Все расходятся. Деловито, без суеты — договорились, разошлись, как будто и не спорили минуту назад.

Только я задерживаюсь, наблюдая, как расходятся бояре. Годунов шагает жёстко, напряжённо. Хлестаков же движется легко, чуть небрежно. Идёт рядом с Годуновым, явно готовый к разговору, который им двоим ещё предстоит.

Но Владислав Владимирович тоже остаётся. Стоит рядом, молчит, будто взвешивает каждое слово. Лицо у него непроницаемое, но я уже догадываюсь, что последует дальше.

Нравоучительная речь, конечно.

— Рискованное дело ты затеял, Данила Степанович, — наконец произносит он. — Ты можешь потерять всё.

Говорил же. Такое ощущение, что Красный Влад мне крёстный отец, честное слово. Сейчас начнёт предупреждать, что «молодёжь слишком горячая» и «лучше бы ты поступил иначе».

Я пожимаю плечами.

— Выбора у меня было немного, Владислав Владимирович. Либо я избавлюсь от претендентов на мои земли, либо Семибоярщина так просто не отстанет. Если бы я не сделал им предложение, то они, раз уж участвуют в зачистке, получили бы повод оспаривать моё право на земли.

Владислав Владимирович хмыкает.

— Ты явно что-то задумал, Данила. Ввязаться в проигрышную авантюру с боярами? Нет, не верю. Опять что-то затеваешь. Не может быть, чтобы у твоего плана не было второго дна.

Я ухмыляюсь в ответ.

— У меня не всегда есть второе дно, Владислав Владимирович.

Хотя, конечно, чаще всего есть. Да только и риск остаётся. Жизнь всегда такая — никогда нет полной уверенности в победе. Всё просчитать невозможно, потому остается простор для импровизации, и вот это по-настоящему весело.

Я перевожу разговор:

— Скажите, пожалуйста, как проходит урегулирование в Буяне?

Владислав отводит взгляд, на секунду задумываясь, затем легко кивает:

— Всё отлично. Ирина Герасимовна одобрена Царём на княжение. Хорошая девушка.

Я мысленно отмечаю — значит, моя ставка сработала. Княжить будет лояльная мне княгиня. Что ж, это радует.

Неожиданно перед нами возникает царский гвардеец. Он делает почтительный поклон Владиславу Владимировичу, затем обращается ко мне:

— Ваше Сиятельство, ваш слуга нарушает порядок. Если он не успокоится, мы будем вынуждены принять меры.

Владислав бросает на меня оценивающий взгляд и с лёгкой насмешкой замечает:

— Буянит, значит? По себе слуг выбираешь, Данила?

Я фыркаю, пожимая плечами:

— По себе? Я же лапочка!

Гвардеец сохраняет непроницаемое выражение лица.

— Проведите меня к нему, — говорю со вздохом. Воитель, называется… Ни на минуту нельзя оставить без присмотра.

— Следуйте за мной, — коротко отвечает гвардеец и тут же разворачивается, явно стараясь не медлить.

Ну да, Воитель — это Грандмастер, и даже кремлёвская гвардия не горит желанием связываться с ним без лишней нужды.

Мы идём за гвардейцем. Владислав, очевидно заинтригованный, следует за мной. Кремлёвский дворец остаётся позади, мы спускаемся по двору в сторону крытого зимнего сада. Теплица светится мягким золотистым светом. Внутри среди аккуратно подстриженных клумб стоит Феанор. В руке Воителя клинок, сотканный из текущей лавы. Вокруг него уже собрались царские гвардейцы, десяток бойцов, облачённых в магические доспехи, и все без исключения — Мастера.

Один из них, судя по всему, старший, выступает вперёд. Голос твёрдый, тон бескомпромиссный:

— Вы нарушаете порядок. Это царский сад. Посторонним сюда заходить запрещено.

Феанор медленно поворачивает голову к говорившему. Пламя на его клинке колышется, как будто реагируя на напряжённость момента. Ну что ж, очередной день, очередные проблемы.

— Я хожу туда, куда хочу. Мне понравились эти клумбы, и я решил рассмотреть их поближе, — яростно отзывается Воитель. — Ваши садовники должны быть рады моему вниманию.