Мой первый опыт в нерикоми

Следующим взял трубку узбек Нуриман: по жизни мирный работяга, которому недавно суд выписал восемнадцать лет строгого режима за наркоту. Как рассказывал он сам, его попросили перевезти и передать из рук в руки сумку, о содержимом которой он не имел ни малейшего понятия. Дальше события развивались стандартно: рутинная проверка на автовокзале, лай ментовской овчарки, «сумочку открываем быстренько», двадцать бумажных брикетов с гашишем и статья два-два-восемь со страшными подпунктами… Виктор подозревал, что в горестной истории маленького человека, попавшего в жернова системы, многовато белых пятен; он замечал, что Нурик, неплохо балакающий по-русски, становится трогательно косноязычен, когда рассказывал о своей «беде», и явно многое не договаривал. Но это его проблемы…

В новой камере как будто нарочно подобрали интернациональный состав. Помимо русского Виктора и узбека Нурика, там сидел таджик Абдулло, попавшийся на разбое, и мошенник молдаванин Ион. Иона не доставили после выезда на суд, а Абдулло редко просил телефон. Он мог молчать сутками, и Виктор всерьёз подозревал, что их сосед либо не дружит с головой, либо, как говорят здесь, «отрабатывает диагноз», то есть изображает помешательство.

Нурик то и дело переспрашивал собеседника «Nima? Nima?» и, наконец, закончил разговор. Виктор лично упаковал телефон в холщовый мешок, который тут носил название «кишка» или «кэшэ», привязал к канату, протянутому сквозь решётку, и три раза постучал в стену.

Канат пришёл в движение, мешок с телефоном утянулись за окно, и через полминуты в стену глухо стукнули дважды: груз был принят.

Спровадив ценный «запрет», Виктор снова улёгся: этой ночью «дорогой» занимался Нурик, а он намеревался выспаться. Он уже привык спать под непрерывно работающий телевизор и ломано-русскую болтовню соседей. Сквозь дрёму он слышал, как лязгнула дверь, и в камеру завели молдаванина, и вскоре заснул окончательно.

…Чтобы проснуться от того, как его трясут за плечо и суют в лицо телефон.

— Там проблема… проблема… — испуганно бормотал Ион.

Выругавшись про себя, Виктор взял телефон.

— Слушаю!

— Витя, ты? Ты позавчера на дороге стоял?

— Я, потом Ион.

— Кто «он»? Чё блеешь?

— Ты базарь попроще. Чё за проблема?

— У тебя проблема! Через вашу хату груз шёл. Голосом. Было?

— Много чего шло. Чё случилось?

— Запрет просрали, уроды! Восстанавливать будешь или тебя фуфлом объявить?

— У нас всё заточковано. Груз прошёл в три-один-один, там приняли.

— Да мне срать! Ты груз продолбал — восстанови!

…Спустя пять минут ругани удалось выяснить, что на «дороге» пропала партия наркоты («лекарства», как её тут называли). Получатель провёл расследование и решил, что «груз», ценность которого росла с каждой минутой разговора, пропал по вине Виктора. Обездоленный наркоша грозил «разбираться через смотрящего за централом», но, как только Виктор сказал, что он не против, моментально сменил пластинку и вернулся к обвинениям и угрозам. Понятие «культура речи» собеседнику было незнакомо; Виктор пропустил мимо ушей пару матерных конструкций, но вскоре его терпение лопнуло.

— Стой, родной! Тормозни. Ты хоть обзовись. С кем я разговариваю?

— Э-э, да ты чорт…

— Ты один в хате, или тебя люди слушают? Ты как разговариваешь? Ты мне какой-то груз предъявляешь? Это я тебе могу предъявить за такой базар…

Собеседника взорвало, и Виктор пообещал, что опишет ситуацию смотрящему, и отключился, не обращая внимания на шквал проклятий.

Отправив драгоценную трубку, Виктор немедленно сел сочинять письмо смотрящему. Со ним он несколько дней сидел в одной камере и знал его. «Федот Рыжий» — не главарь, но серьёзный человек в «афганской» ОПГ, пережившей девяностые — «пиковых» недолюбливал за необоснованные понты, а наркоманов откровенно не считал за людей. А это значит, что при разборе он не встанет на сторону того визгливого наркоши.

Так. А случайно ли возникла «предъява» на ровном месте? В том, что «предъявить» ему нечего, Виктор готов был поклясться. Значит, с ним ведут игру. Либо кто-то из «порядочных арестантов» решил развести на бабки медиамагната, жирного коммерса, припугнув вымышленной «предъявой» — либо с ним сводят счёты за издевательство над «гомсомольцами». Интересно, это кто-то из «ГСМ», или розыгрыш заказал следователь, а исполняет оперчасть? Вопросы, вопросы…

— Я подумаю об этом завтра.

Он положил на лицо свёрнутое полотенце и быстро уснул.

Глава, в которой ничего не происходит. Ну, почти…

«Привет!

Читала новость на твоём сайте — ту, про баранов. Круто! Ржала как безумная. Ты всё-таки поосторожнее там.

Пишешь, что у вас время течёт однообразно. Наверное, всё познаётся в сравнении. Мне вот моя жизнь видится однообразной. Кажется, это называется — “стабильная и предсказуемая”. Внутренняя взрослая тётка кивает с мудрым видом, но, знаешь, иногда хочется послать эту стабильность и отчудить что-то такое, чтобы на старости было не стыдно вспомнить. В общем, на днях взяла отпуск за свой счёт и сгоняла на “Пустые холмы” — это неформальский фест, ты, наверное, знаешь. А если не знаешь, то мы съездим на него, когда ты выйдешь — думаю, это скоро. Перед самым фестом шли дожди и все подъездные пути развезло, я лично видела наполовину утонувший трактор. А потом, как по заказу, вышло солнце, было самую малость прохладнее, чем в Экваториальной Гвинее, купались по пятнадцать раз на дню, и я немного расслабилась и забыла, что всюду шныряют фотографы. Так что, когда я вернулась, увидела свою личность в этих ваших интернетах в самом привлекательном ракурсе. Когда увидела первое фото, испытала острое желание убежать куда-нибудь в Королевство Бутан, где меня никто не знает. Но потом поняла, что это скорее повод для гордости. А кому что-то не нравится — пусть завидуют молча!

Ты в письме спрашивал, умею ли я плавать. Хм, решил поиграть со мной в Герасима и Муму, или приглашаешь в путешествие на “Кон-Тики”? Умею, и неплохо. И не только в бассейне. Ещё со средней школы обожаю ролики и велосипед. Кстати, на ПХ я доехала из Лиха на роликах (шучу, на велике, конечно). Шашки-шахматы как-то не очень, хотя у меня был момент, когда я влюбилась в шахматы, под влиянием Набокова и его “Защиты Лужина”, но это прошло. Зато я обожаю фэнтезийные настолки, и вообще фэнтези. Только не наше, а настоящее — с эльфами, гномами, орками, кендерами и прочей фауной. Если спросишь, не толкинистка ли я — вряд ли. Я ведь даже книги Профессора просмотрела по диагонали, так, чтобы уж совсем тёмной не быть.

Пишу тебе письмо, сидя на туристском коврике под грушей в нашем саду, отрываюсь от ноутбука и считаю завязи. Мой пёсель бегает вдоль ограды и думает, не перепрыгнуть ли её, потому что по улице бродит какой-то наглый дворняг, и мой пушистик думает, не стоит ли сломать ему шею. Солнце затягивают облака, кажется, быть дождю. Всё, меня оставило вдохновение, пойду в дом распечатывать тебе письмо. Забавно: раньше “распечатать письмо” значило совсем не то, что сейчас. Пока! Не забывай свою прекрасную незнакомку. Целую!

PS В слове “целую” ударение на У, а то ты чёрт знает что подумаешь))))))»

* * *

— Ты хочешь сказать, что просто баюкала сказками его аутичного племяша, а потом просто спала? И он — хм? Ничего? Не пытался…

— Лёшка — не аутист, — сердито, будто речь шла о её родственнике, возразила Лидия. — Он просто очень замкнутый.

— Судя по тому, что ты рассказываешь, в этой семье все мужики очень, кхм, замкнутые, — сказала Светка. — Ты уверена, что эта «замкнутость» не передаётся по наследству?