Мой препод Укротитель
Шрифт:
Чёрт. Если мои приключения на том не закончатся, меня точно отчислят!
***
– Ну? – уперев руки в боки, Оксана преградила мне путь, едва сдвоенная потоковая лекция по истории и теории культуры закончилась. – Дома не ночевала, мобильный не отвечает… Где тебя носило, блудный попугай?
Блудный попугай в моём лице невразумительно крякнул и потащил Оксану подальше от лишних глаз и ушей. В укромное местечко на пятом этаже. Закуток, где по странной инженерной прихоти вместо двери туалета поселилось широченное окно на глухую стену соседнего корпуса.
– Ну? – снова
– Что «ну»? – как можно правдоподобнее нахмурилась я. – С Мишей я была, не кипятись.
Подруга вытаращила глаза. Привычным движением подправила очки и выдала только:
– О-ого…
– Ага, – уселась я рядом. – А мобильник потеряла. Не знаю… Выронила где-то, наверное.
– Клуша! – восхищённо захохотала Оксанка, сбросив оцепенение. – Да хвощ с ним, с мобильником, ты про Мишу расскажи!
– А что рассказывать? – сбилась я. Так далеко план обмана не продумывала. – Ну, он блондин, высокий…
– Это я и по фотке помню, – отмахнулась соседка. – Так вы теперь встречаетесь, выходит?
– Н-нет, – улыбнулась я, а у Оксанки окончательно рот открылся. Потому я поспешила добавить. – Пока нет. Буду ждать его реакцию, а там поглядим.
– Зря, – выдала подруга. – Надо брать, пока горяченький. А то ищи-свищи потом по забугорьям.
– Нет, Миха не такой, – улыбнулась я и спрыгнула на пол.
– Ну ага, не такой… – буркнула Оксана и тоже сползла вниз.
– Так а с волосами-то что? Розовый больше не в моде?
– Неудачный эксперимент, - поджав губы, отмахнулась я. – Скоро всё станет, как прежде. Надеюсь. Идём! Опоздаем на «релижку», Бранов точно нас съест.
– Ой, да Бранище бранится – только тешится, – с философским видом изрекла Оксана и захохотала, а у меня окончательно сердце на место встало.
Как же я рада видеть её живой и здоровой. Даже полюбила будто бы сильнее.
– Знаешь, – негромко проговорила подруга, когда наша группа усаживалась в ожидании аспиранта, – я рада, что ты выбрала Мишу, а сумасшествие с Брановым закончилось. А то у меня… дурное предчувствие было.
– Семёнова! – захохотала я. – Не заболела? С каких это пор ты в предчувствия уверовала?
Оксана пожала плечами и ничего не ответила. Только задумчивым взглядом проводила медленно спускающегося по ступенькам аспиранта. Тот по обыкновению подошёл к столу, аккуратно уложил сумку с ноутбуком и с тяжёлым вздохом опустился на стул.
По рядам пронёсся шепоток, а Никита Быков мигом крутанулся на месте и почему-то с гаденькой улыбочкой уставился на меня. Поиграл бровями, хотя никаких косых взглядов от Бранова в мою сторону не последовало. Ровным счётом ничего, что могла бы хоть как-то его или меня скомпрометировать!
Я даже не была уверена, что аспирант вообще заметил меня в аудитории.
– Чего это с ним? – удивилась Оксана.
– Фиг знает, – поворчала я, не сводя глаз с нагло лыбящегося Никиты. – Это ж Быков. Он вечно в неадеквате.
– Да я о Бранове! Ты глянь, как лимон выжатый.
Теперь уже моя очередь пришла плечами пожимать.
– Он хоть и зло, но в человечьем же обличии, – хмыкнула с напускным равнодушием. – Простыл, может, или не выспался…
Бранов тем временем раскрыл журнал,
поднялся и совершил то, чего отродясь не делал: подошёл к старосте, разложившей тетрадочки-пенальчики на первом ряду!– Любовь, отметьте присутствующих, пожалуйста, – потыкал он пальцем в колонки числом.
Вернулся за стол и принялся с невозмутимым видом распутывать хитросплетение проводов ноутбука.
Снова прокатилась волна шёпота. Одногруппники похватали телефоны, отправляя Кораблёвой сообщения с просьбами отметить отсутствующих товарищей. Раз уж Бранище расщедрился, раз уж имел неосторожность доверить такое дело студентам, грешно возможность не использовать.
Я стиснула зубы, наблюдая за Любой. Староста только и успевала плюсики вырисовывать. А ведь строила из себя... Однажды Оксана и правда слегла с простудой, так Кораблиха – так мы за глаза с соседкой её прозвали - нарисовала ей жирную «н»-ку и сказала, что обманывать преподов ни в её привычке.
Оксана тоже заметила творящийся на первом ряду произвол. Припомнила давнюю обиду и пробубнила нечто невероятно ругательное.
– Всё, успокоились, – поднял руку Бранов, когда Кораблева с блаженной улыбкой вернула ему журнал. – Успокоились! Доброе утро. Сегодня по плану лекция, а затем, семинар. И давайте на полтона потише, пожалуйста. Я немного простыл. Громко говорить не смогу.
Я достала тетрадь, ту самую, с историями и рисунками. Перевернула вниз головой и открыла первые с конца чистые листы. Собиралась всё до единого слова записать. Помереть, но записать!
– Ян Викторыч, – заёрзал Никитка, – так, может, раз такое дело, вы сбросите нам лекции с заданием и будете… отдыхать? А мы всё сами перепишем.
Ребята активно закивали, но Бранов в стремлении обогатить умы студиозусов оставался непоколебим.
– К счастью, я пока не на смертном одре, – заклацал он мышкой, настраивая презентацию.
– Но если оное случится, я охотно верю, что вы, Никита, первым перепишете лекцию, ответите на вопросы и в дополнение к основному материалу сдадите эссе.
Народ заколыхался от смеха.
Быков? По своей воле и эссе? Тогда точно лето среди зимы начнётся.
– Не, эссе не надо, – сморщился Никитка и вытянул из-за уха ручку. – Лучше давайте писать.
– Вот и я о том же, – кивнул Бранов и утере испарину со лба. – Так, всё внимание на меня. Закончим побыстрее, отпущу пораньше.
И принялся с задумчивым видом вещать. Правда, сосредоточиться у аспиранта сегодня не выходило. Он то и дело замолкал, утыкался конспекты и забавно морщил лоб. Однако спустя полчаса студенты, даже те, что по обыкновению не утруждались конспектированием, взялись за ручки.
Бранище диктовал сегодня на удивление медленно, потому не использовать такую возможность не то что глупость – преступление против науки.
***
Едва занятия закончились, а народ поспешил на свободу, я нарочно собиралась подольше. Поглядывала на аспиранта. Тот не спеша собирал листы и скручивал шнуры… Миг, и я добилась своего. Наши взгляды встретились!
Я приподняла брови в немом вопросе и кивнула, мол, вы как? Живой? Бранище на долю секунды лишь глаза сузил в одной мне уловимой улыбке и шаркнул молнией сумки.