Мой XX век: счастье быть самим собой

Взрослые и подростки поняли, что Володя в этой сцене признается в любви не госпоже Бонасье, а Варе. Все знали об их встречах, но не знали, насколько это серьезно. И, узнав об этом, никто не сообразил, что Володя совершает тем самым подлое предательство. Удивительная глухота и слепота!

Внутренний мир подростка остается наглухо закрытым для школьных учителей, занятых только тем, чтобы в школе внешне все выглядело благополучно. Ученики не интересуются учителями, а учителя не способны понять своих учеников. И чтобы у читателей не было сомнений относительно типичности этого явления, автор резюмирует: «Я побывал в этой школе, познакомился с директором, встретился с десятым классом и – как это уже случалось в других школах (выделено мною. – В. П.) – на меня пахнуло дыханием сложного мира, в котором, как в глухом лесу, бродят, перекликаясь, взрослые, слыша только собственные невнятные голоса».

Таким образом, мир взрослых существует изолированно от мира подростков. Они, эти различные поколения людей, не в состоянии понять друг друга, настолько противоположны их интересы, подход к одним и тем же явлениям жизни. Их интересы нигде не соприкасаются.

В. Каверин прав только, пожалуй, в одном: десятиклассники – это действительно «целый мир, такой же сложный и запутанный, как мир взрослых, да еще находящийся в состоянии неустойчивого равновесия». Видимо, таков был и замысел повести – показать этот мир во всей сложности и запутанности. Но этого не получилось. На редкость односторонне, однобоко представлены в повести как ученики, так и учителя.

Особенно карикатурным выглядит во всей рассказанной здесь истории Андрей Данилович Соловьев. В роли же главного судьи, следователя и обвинителя выступает Костя Древин.

Каков же его моральный и нравственный уровень? Может ли он выступать в навязанной ему автором роли? Нет ли здесь противоречия между этой ролью и сущностью его личности? Думается, Костя Древин – не тот человек, за которого автор выдает его. Герой предстает читателю завистливым, мелким, расчетливым. Он не хочет врать перед самим собой, вранье без определенной цели он отвергает. Другое дело – вранье с целью. Все врут: «Говорят, есть какой-то «детектор лжи». Если пристроить его в наш класс, машинка работала бы бесперебойно. Даже Андрей Данилович, который очень любит говорить об искренности, тоже задал бы ей работенку». Костя Древин во всем видит вранье, ложь, неискренность: «...у нас комсомольская работа завалилась давно, потому что она нужна главным образом директору и еще кое-кому для карьеры... Мне, между прочим, неприятно, когда Пелевин (лучший ученик класса. – В. П.) с восторгом говорит об Олеге Кошевом, или Рогальская, у которой выщипаны бровки, лепечет, что ее любимая героиня – Любовь Шевцова... Считается, например, что мы не знаем жизнь, а мы знаем ее и научились ей, между прочим, в школе. Мы знаем, что не надо говорить и что надо и чем можно воспользоваться, а чем нельзя. Если бы старый большевик заглянул, например, нашему Пелевину в душу, он в два счета загнул бы копыта. Если в жизни придется хитрить и ловчить – мы что, этого не умеем? Нам даже приходится изворачиваться, чтобы они, то есть взрослые, думали, что мы ничего не понимаем и не замечаем». Костя Древин ни во что и никому не верит, все подвергает ироническому осмеянию: нравственные и моральные законы нашего общества, школу, семью, товарищей. Он ни с кем не дружит, он все отрицает.

В повести отношение к школьной программе излагает все тот же Костя Древин: литературой вообще не нужно заниматься, «девяносто процентов литературы – чтение, и для чтения программа вообще не нужна и практически не существует. В школе мы читаем «Что делать?», а дома – «Звезды смотрят вниз», где как раз написано, что делать, например, с бабами и вообще, как надо в жизни добиваться успеха... Из школьных предметов надо оставить только те, которыми невозможно заниматься дома, а из литературы – книги, которые могут пригодиться и жизни с исторической точки зрения».

Человек бессилен что-либо изменить, тем более свою собственную природу. Корыстолюбие, злоба, ненависть, полнейшее отсутствие идеалов, мечтаний, стремлений, подсиживание друг друга, наушничанье – вот черты персонажей «Школьного спектакля» В. Каверина. Очевидно, идея повести возникла как результат нарочитого, раздраженного отношения писателя к тем или иным явлениям жизни. При таком отношении художник начинает подыскивать факты, явления, события, которые бы подтверждали законность его идеи. Он коверкает реальную действительность, многое преувеличивает, выдавая исключительное за типическое. Коверкая жизнь и понимая это, художник боится, что ему не поверят и тот случай, который он описывает, не примут за что-то органическое, типическое, характерное, и поэтому он и каждому или почти каждому действующему лицу привешивает ярлык, который уже не снимается до конца произведения. Здесь мы все время чувствуем присутствие автора, все время чувствуем его холодный расчет и постоянное подчеркивание своих намерений. Утверждение такой тенденции приводит писателя к разрыву с жизненной правдой, так как влечет за собой преувеличения, замалчивания, неточности.

Надо ли закрывать глаза на то, что подобный художнический опыт показался привлекательным для некоторой части молодых писателей? Возьмем, к примеру, рассказ А. Кургатникова «На факультете». Прочитаешь такое – и невольно вспомнишь гоголевского Собакевича, по мнению которого порядочных людей на свете нет. Диву даешься, как могло «уместиться» в небольшом рассказике столько непорядочных людей. И откуда такая злоба и ненависть к людям? Ни одного настоящего человека, одни сплошные уродливые маски. Отвратительная Камилла Анатольевна, «ненавистная» Моханова, «тихая, милая и неизбывно скучная» Людочка, равнодушный к делам кафедры Олег Алексеевич Бухвалов, нахальный, бездарный студент Сорокин – вот действующие лица этого рассказа.

Вспомним мысль М.А. Шолохова о пагубности самоцельного заострения произведения, когда автора нисколько не волнует, куда направлено такое заострение. Видимо, таким самоцельным заострителям кажется: чем они «критичнее», тем ближе к реальному, тем больше у них шансов быть замеченными, признанными. Какое глубокое заблуждение! Невольно хочется процитировать строки из письма Льва Толстого молодому писателю Ф. Тищенко: «Сейчас вновь перечел ваш рассказ, и очень внимательно. Вся его первая часть совершенно невозможна. Все это так неестественно, преувеличено и выдумано, что ни одна редакция, по моему мнению, не решится его напечатать. Судья, берущий взятки чаем и виноградом, который он с такой жадностью поедает со своей женой, становой с тесаком на боку... и т. д. неверные и, очевидно, в одном умышленно мрачном свете выставляемые выдуманные персонажи».

И это пишет великий реалист, который в жизни дореволюционной России видел так много безобразного. Есть, есть тут над чем задуматься тем, кто питает ложные иллюзии войти в литературу, прокрадываясь через задворки жизни, с превеликим вниманием заглядывая по пути в выгребные ямы.

Справедливо подвергаются партийной критике художники, деятели искусства за их неточные, а порой и просто неверные мысли, представления о роли и назначении искусства и литературы в наше время – время строительства коммунизма. Ничто не спасет художника – ни острый ум, ни яркий темперамент, если нет духовной сращенности со своим народом, с его думами и чувствами, заботами и страстями. Быть народным в условиях острой классовой борьбы, в условиях борьбы за построение коммунизма – значит отражать не просто народную жизнь, а коренные, переломные моменты в жизни народа.

На примере таких, скажем, разных по стилевой манере современных русских прозаиков, как Анатолий Иванов и Виктор Астафьев, воочию видишь всю плодотворность многомерного, всеобъемлющего изображения человека, всестороннего отображения явлений нашей действительности.

У каждого писателя свой круг излюбленных тем; Анатолия Иванова привлекают глубинные социальные процессы, которые происходят в недрах нашего общества.

В своем первом романе «Повитель» писатель вскрыл корни частнособственнической психологии. Здесь гибнут люди, если они отравлены неизлечимой жаждой накопительства, а советское общество уберегает и спасает от гибели тех, кого эта страшная язва не успела прожечь насквозь.

В романе «Тени исчезают в полдень» А. Иванов показывает нам людей, строй мыслей и поступки которых враждебны благородным идеалам и целям нашего общества. Под воздействием социалистической действительности гибнут, разлагаясь и смердя, «последние могикане» старого мира, всякими правдами и неправдами дожившие до наших дней.

Одной из сильных сторон романа является обличение религии, в частности религиозного сектантства, как рассадника антигуманизма, античеловечности и прямых антисоветских идей. Тени прошлого еще бродят по нашей земле. О тех, кто забился от революции в самые темные и узкие щели и долгие годы не осмеливался оттуда выползать, надеясь, что снова придет время, когда они смогут обрести утерянную власть над людьми, господство над жизнью, Анатолий Иванов пишет сурово и беспощадно. Об этом уже говорилось в критике. Но ведь не только об этом роман. Замысел сложнее, глубже, тоньше.

Действительно А. Иванов много внимания уделяет изобличению религиозного сектантства, исследованию его социальных корней, создает целую галерею сложных, глубоких характеров скрытых врагов.

Демид Меньшиков – умный и тонкий враг. Как и его верная союзница Пистимея, он умело использует ошибки, соучастие в преступлениях, вовлекает, затягивает в свои сети людей, совершивших некогда неблаговидные поступки. Всеми средствами они пытаются растлить души людей, погасить в них радость жизни. Слезы на глазах, огорчение в сердце – это для них радость, значит, человек меньше будет полезен обществу.