Моя чужая новая жизнь

— Конечно, господин офицер, — закивала девчонка и снова захлопала ресничками.

Зря ты это милая, у этого ублюдка есть свои принципы. И один из них — не спать с теми, кого считаешь недочеловеком. Хоть он и смотрел сквозь пальцы на подобные шалости в своём полку, сам, видимо, брезговал.

— Вы какая-то напряжённая, Эрин, — как же меня бесит эта его манера разговаривать тоном доброго дядюшки.

— Голова болит, — выдала я отмазку на все времена.

— Можешь уйти пораньше, — Винтер отложил карту.

— Пожалуй, так и сделаю, — надо пользоваться, пока он добрый.

Я быстренько подхватила сумку и вышла на крыльцо. Было ещё светло, так что я не торопилась вернуться в дом. Война войной, а жизнь продолжается. Я заметила, многие женщины, взяв детей постарше в помощники, ковыряются в огородах. Сейчас как раз время посадок, жрать же что-то надо. В деревнях ещё с этим более-менее, а в городе, как я слышала, совсем беда. Инфляция и полный швах с работой — и вот уже многие идут к немцам наёмными рабочими хотя бы за еду. Я знала, что непримиримые коммунисты осуждали такое, но, а как иначе выжить? Тем более восстанавливать электросети, водопровод и разгребать завалы, оставшиеся после бомбёжки, всё равно надо.

— Альфред, да не связывайся ты с этой малышнёй.

Блин, здоровые лоси, а всё туда же. Увидели, что местные детишки гоняют в футбол, и нет бы пройти мимо.

— Ванька, не дрейфь, мы их обыграем, — дети они и в Африке дети.

Я задержалась на крыльце, наблюдая за этим матчем. И действительно, то ли немцы разучились гонять мяч, то ли мелкие шустрее, но пока что лидирует детвора. Ванька, самый старший из них, был сыном хозяйки, у которой мы сняли комнату. Татьяна перебралась с детьми и стариком-отцом во флигель во дворе.

Однажды я вернулась с полдороги, забыв сумку, и неслабо испугалась, услышав, как кто-то шебуршится в спальне.

— Ну и испугал же ты меня, — я облегчённо выдохнула, обнаружив такого же перепуганного мальчишку, который не придумал ничего умнее, чем спрятаться под кровать.

— Тётя… не ругайтесь, — забормотал он.

— Как не ругаться? Если бы кто-то другой обнаружил, что ты проник сюда, тебе бы досталось, — с напускной строгостью припугнула юного разведчика.

— Я не хотел ничего украсть… я за Муркой полез.

Я заметила, что он прижимает к себе пушистый комок. Эта котейка явно не собиралась менять свои привычки, постоянно норовила проскользнуть в дом.

— Вот что, давай договоримся, что ты не будешь так больше делать, — я полезла в ранец, доставая банку тушёнки. — Уверяю тебя, немцы кошек не едят.

— Зачем это? — мальчик помотал головой, когда я протянула ему угощение. — Я… мамка не велела ничего брать у вас…

— Так ты же не без спроса, — по голодному блеску в его глазах я видела, что он колеблется.

— Давайте я вам буду приносить воду или там… дрова.

— Хорошо, считай, ты принят на работу, — вот это я понимаю мужик растёт — отказался от халявы.

— Ах ты, щенок, — я вздрогнула, услышав испуганный всхлип. — Вздумал надо мной смеяться? — видимо, разозлившись, что пацаны забили гол, солдат прихватил Ваньку за шкирку и впечатал в забор.

— Пустите… — прохрипел мальчишка.

— Что вы творите? — я без раздумий бросилась к ним. — Отпустите ребёнка!

Но Альфред или как там его, словно не слышал моих воплей, продолжая душить малого, с садистским удовольствием наблюдая, как хрипит и пытается вырваться ребёнок.

— Теперь тебе не так смешно, щенок?

Меня накрыло триггером, как такие же ублюдки расстреливали другого мальчишку. Опять передо мной стоит выбор: поступить как человек и рискнуть выдать себя — ведь если я сейчас расстегну ольстру, то пойду до конца — или как всегда «закрыть глаза».

— Альфред, отпусти мальчишку, — мою дилемму решил Конрад. — Слышишь? Мне что драться с тобой?

Альфред нехотя разжал руки, и Ванька бессильно сполз на землю.

— Иди сюда, — я схватила его за руку, уводя подальше — остальные мальчишки уже благополучно разбежались.

— Смотри, Конрад, как бы штурмбаннфюрер не решил, что ты проявляешь нездоровую симпатию к этим славянам, — злобно поддел его ублюдок. — Уже который раз ты начинаешь строить из себя невесть что и вмешиваешься не в своё дело.

— Штурмбаннфюрер сейчас пытается успокоить этих людей, чтобы выяснить важную информацию, — спокойно возразил Конрад. — И если ты будешь просто так убивать их детей, это вряд ли поспособствует нашей задаче.

— И правда, чего ты так озверел? — поддержал его кто-то из солдат. — Ну, забил мальчишка один гол, что теперь его придушить за это?

— Ты как, глотать больно? — понятия не имею, как оказать первую помощь жертвам удушения.

— За что он так? Ведь они сами захотели поиграть в футбол, — ну, вот как объяснить восьмилетнему ребёнку, что в мире есть такие мрази?

— На войне так всегда, малыш, люди зачастую забывают о том, что они люди. Не все солдаты настолько жестоки, но лучше держись от них подальше.

— Но это же наша деревня, что мне теперь в хате сидеть? — насупился он.

— Лучше пересидеть, — парадокс в том, что если бы мальчишки отказались играть, скорее всего этот гад бы доебался и к этому.

В дверь осторожно постучали. Кого там принесло?

— Как мальчик, в порядке? — Конрад заглянул в комнату.

— Ну, как сказать, естественно он перепугался, — сердито ответила я.

— Альфред немного не в себе, — я уже поняла, что он отбитый на всю голову. — С тех пор, как получил известие, что его брат погиб под Ржевом.

— Это его не оправдывает. Я дважды попадала в плен к русским, и тем не менее не кидаюсь душить детей.

— Я и не оправдываю его. Мы воюем с солдатами, а не с женщинами и детьми.

Да что ты говоришь? Разве на партийных собраниях вам это втирают? Я могла ещё поверить в то, что парни адекватно воспринимают местных. Всё равно конечно кичатся тем, что Германия более развитая страна, но никому в голову бы не пришло избить ребёнка или стрелять беззащитных женщин и стариков, а эсэсманы натасканы на то, чтобы стирать с лица земли евреев и прочую «нечисть». И вот тут выходила неувязочка. Что тогда не так с этим Конрадом?