Моя чужая новая жизнь

— Беги пока можешь, — тяжело дыша, прохрипел Штейнбреннер, — беги как можно дальше, потому что рано или поздно я тебя найду.

Я осторожно выглянула в окно. Там все было ожидаемо плохо. Здесь впрочем тоже скоро будет жарко — похоже загорелась крыша.

— Неблагодарная дрянь, — пробормотал Штейнбреннер. — Боюсь представить сколько преступлений ты совершила, скрываясь под личиной невинной девчонки.

— Меньше чем вы думаете, — хмыкнула я. — Я не стала бы вредить людям с которыми столько времени прожила бок о бок, пусть и вынужденно. А вот таких как вы я ненавижу.

— Да что ты? — он держался так хладнокровно, словно не замечая пистолета в моей руке. Нужно держать ухо востро, как бы не выкинул новой пакости. — Но тем не менее ты не примкнула к иванам, интересно почему?

Потому что это не моя война…

— Вы и вся ваша верхушка избранных ответите за свои преступления. Через два года русские возьмут Берлин, и те кто не успели сбежать и у кого кишка тонка застрелиться, предстанут перед судом. Геринг, Риббентроп, Кейтель — их всех приговорят к повешению. А ваш драгоценный фюрер будет загнан в бункер как бешеная крыса и застрелится сам. «Великой Германии» не дадут подняться еще долгие годы, многие государства захотят чтобы вы вообще перестали существовать. Возможно вас это удивит, но мы окажемся к вам более милосердными.

В его глазах промелькнул …нет не страх, но что-то похожее.

— Все это бред, — пробормотал он и неожиданно резко метнулся ко мне, пытаясь выбить пистолет. Я вскрикнула от боли, почувствовав как сильные пальцы сжали мою руку, выворачивая, почти ломая.

— Такое ничтожество как ты уж точно не сможет меня победить, — свободной рукой он стиснул мое горло. Я судорожно пыталась вдохнуть воздух, чувствуя что проигрываю в этой борьбе — ему почти удалось разжать мои пальцы. Если он все же выбьет пистолет, мне точно конец. Но стрелять вот так, когда моя рука зажата между нашими телами тоже стремно. Была не была, терять мне уже нечего… Штейнбреннер коротко вскрикнул и повалился на меня, постепенно обмякая.

— Мне особо нечем гордиться, — я действительно повела себя как предательница на этой войне. — Но я никогда не забывала и не забуду, что я русская.

Я последний раз полоснула его ненавидящим взглядом. Это не глаза человека — он явно ни о чем не сожалеет, разве что в том что проиграл сейчас.

— Глупая девчонка, — криво усмехнулся он, — возможно вы и сможете победить германскую армию… но вы не сможете победить идею… всегда будут те кто будет желать лучшего мира… мира сильных…

Мне было нечего осветить — в моем мире, увы, существовал неонацизм. Но сейчас надо думать не об этом, а о том как выбраться отсюда. Горящая крыша вот-вот рухнет. А где мой ранец? Я беспокойно огляделась — без него никуда не пойду. Там же «рекомендательное» письмо он фон Линдта — наш с Фридхельмом пропуск в Швейцарию. Я подбежала к своему столу — ну вот, теперь можно и валить. Впопыхах я споткнулась о перевернутый стул и поморщилась от резкой боли в лодыжке. Впрочем сидеть и жалеть себя было некогда. Балки угрожающе скрипели, обещая рухнуть в любой момент, да и дышать становилось трудновато — все заволокло едким дымом. Кое-как я поковыляла к спасительной двери. Снаружи снова что-то оглушительно бахнуло. Было страшно до одури, но здесь оставаться больше нельзя. Я вскрикнула, отскочив от упавшей балки, а потом мой мир взорвался. Я же почти добралась до этой чертовой двери…

Кое-как я открыла глаза — поначалу показалось что я ослепла и оглохла. Так вот ты какая, контузия… «Поднимайся! — мысленно скомандовала я. — Если не хочешь сгореть заживо, поднимайся!» Нет… не могу, разве что ползком… Где чертов Конрад, который должен был по идее вернуться за своим командиром? Где хотя бы кто-нибудь? Медленно пришло понимание что возможно никто не придет мне на помощь. Давай, детка, осталось совсем немного. Сзади послышался треск окончательно провалившейся крыши. Лишь бы огонь не отрезал меня от единственного выхода. Дым выедал глаза и я согнулась в приступе кашля. Я снова попробовала подняться и поняла что это плохая идея — ноги предательски дрожали, а перед глазами все плыло. Голова буквально трещала от боли, а каждый вдох разрывал мои легкие. Я словно попала в самый что ни на есть настоящий ад — спину уже ощутимо жгло от раскаленного воздуха. Неужели это конец? Проживая жизнь, подобную моей, привыкаешь к тому, что в мыслях постоянно вертится это проклятое словосочетание. Сколько раз я была на краю? Не сосчитать. Пока смерть носилась за мной, дыша мне в затылок, я научилась хорошо уворачиваться от ее косы и мне казалось, этого никогда не произойдет. Смерть никогда меня не схватит. «Эта сука не поймает меня», — успела подумать я, прежде чем провалиться окончательно в темноту…

Глава 70 Я пришел в этот мир, как и ты, не зная что меня ждет....

я жду весны,

спокойной весны, как и ты.

Жду когда кровь смоют реки воды,

и ты дождись…

Фридхельм

— Господа офицеры, время пришло, — Файгль сосредоточенно склонился над картой, — завтра мы начинаем выступление. Операция «Цитадель» будет идти в двух направлениях — на Орел и на Курск. Наша задача замкнуть кольцо с четвертой танковой армией восточнее Курска. Это решающая битва поможет Вермахту вновь взять инициативу в свои руки. Через шесть дней мы должны взять Курск. Каждый должен сделать все возможное что от него зависит.

Иногда, оглядываясь назад, я думаю — если бы мы знали как все закончится, куда заведет нас жизненная тропа, осмелились бы мы принять другие решения? Или выбрать совсем другую тропу? Смогли бы мы тогда изменить свою судьбу? В первые месяцы войны я постоянно анализировал, просчитывая были ли у меня какие-либо варианты избежать этого навязанного решения. Сейчас я предпочитаю смотреть вперед. Стараюсь не думать, что завтра может не быть. Я твердо решил как только представится возможность бежать с Эрин. И мне почти плевать на все, что я вижу вокруг. Скорее всего мы проиграем эту войну. И, кажется, не я один это понимаю. Парни устали и все чаще задумываются чем все это может закончиться. Нас осталось так мало. Я помню каждого из них, с какими целями и мечтами они пришли на фронт. Сейчас же цель у всех одна — не завоевывать, не прославиться, всего лишь выжить. Пожалуй только Кребс не теряет силы духа и еще способен рассуждать о военных тактиках и будущем Вермахта. Шнайдер ожесточенно твердит, что не даст каким-то русским надрать себе задницу, а если уж помирать — то нужно прихватить как можно больше врагов с собой. Бартель спит и видит когда сможет вернуться домой к прежней жизни. Надеюсь они не настолько глупы, чтобы не понимать что довоенная жизнь изменилась навсегда. А вот то, что я все чаще вижу в глазах Вильгельма сомнения и стылую горечь беспокоит куда сильнее. Я изначально знал что война это зло, а не необходимость, он же пришел сюда с верой что делает правое дело, исполняет долг перед Родиной. Взял ответственность за мальчишек, которых должен ежедневно вести в бой, и если он начал сомневаться, это… Это очень плохо. Нет ничего страшнее, когда человек ломается морально. Я вспомнил наш вчерашний разговор.

— Каковы наши шансы?

— Не знаю, — мрачно ответил брат. — Африканский корпус отступает и я опасаюсь что союзники могут войти в Италию.

Я вспомнил, что Эрин часто предрекала что-то подобное. И в который раз поразился откуда у нее такая способность к аналитике, да еще в такой сложной области как политика.

— Мы должны остановить русских.

Я уже не уверен что это возможно. Этот народ годами терпит жесточайшую блокаду и не сдается, чудом держится, терпя голод, холод, страшные лишения и потери. Их миллионы — на место погибших солдат приходит еще больше.

— Винтер, гляди, подвезли очередных новобранцев, — хихикнул Бартель. — Пари готов держать, их распугают русские коровы.

Шнайдер насмешливо хмыкнул — на прошлой неделе наши «желторотики» стремглав бежали из зарослей пшеницы, крича что там прячутся в засаде русские партизаны. Которые оказались всего лишь одичавшими лошадями.

— Идите на кухню, поешьте, — распорядился Кребс. Подкурив сигарету, он мрачно заметил. — Только что из учебки. Совсем дети.

Я пожал плечами. Когда-то такими же «детьми» сюда пришли и многие из нас.

— Чем дольше идет война, тем моложе солдаты.

— Здравствуйте, я хочу представиться… — к нам подошел рыжий веснушчатый паренек.

— Шнайдер, ты помнишь сколько у нас продержались предыдущие парни? — лениво спросил я. Тот безмятежно усмехнулся.

— Кажется пару дней.

— Один из них подорвался на гранате, — вспомнил Бартель, — я уже не помню как его звали.

— Продержитесь хотя бы пару недель, тогда и познакомимся, — это было жестоко с моей стороны, но я устал встречать эти наивные дружелюбные взгляды, а потом закрывать их глаза. А еще я злился потому что у меня больше не будет этой невинности, которая навсегда осталась в той жизни и которую не удастся сохранить никому их них.

— А пока вы первый и второй, — ухмыльнулся Шнайдер. Мальчишки, сникнув, отошли.

— Ну зачем вы так? — укоризненно спросил Бартель. Шнайдер вяло пожал плечами. Я заметил что Вильгельм вышел из штаба. Наверняка снова ломали голову с гауптманом, обдумывая план наступления. Только какой толк от этих разговоров? Все равно наше мнение никому неинтересно, мы обязаны выполнять приказы, которые отдают генералы.

— Извините, герр обер-лейтенант, когда мы будем уже наступать? — ты посмотри целая делегация собралась. — Или будут наступать русские?