Моя чужая новая жизнь
Шрифт:
Глава 11 Благими намереньями вымостим дорогу туда, откуда уже никогда не вернуться ...
Ну что там, меня будут расстреливать или как? Хуже самого расстрела только его ожидание. Выстрел прогремел — да не один — одновременно со знакомой до боли командой:
— Майер, ложись! Уходи с линии огня!
Я недоверчиво распахнула глаза, увидев, что Громов с шипением зажимает раненое плечо, а двое парней, стоящих рядом, упали, как подкошенные. За деревьями явно шла какая-то движуха. Не дожидаясь, пока наши сообразят, что немцы
— Мельников, бросай гранату! Резников, Малышев, отходите к танку! Встретим фрицев как полагается! Остальным стоять до последнего!
Я кое-как заползла за дерево, надеясь, что на меня никто не наткнётся. От наших понятное дело милости ждать не стоит, но и у немцев по идее ко мне будет парочка весьма неловких вопросов. Например, откуда у них взялся загадочный приступ диареи? Каким образом я оказалась здесь с партизанами?
«С кем-то из них по-любому придётся иметь дело», — обрубил мои мечты тихо отсидеться в сторонке здравый смысл.
Так, попробую-ка я встать, чай не совсем уж безнадёжная. Знала бы, что мне приготовила жизнь, училась бы подниматься с пола без помощи рук, быстро бегать и профессионально развешивать спагетти по ушам. Я рискнула выглянуть, что там на полянке делается. Там как раз шла активная перестрелка и было непонятно, на чьей стороне победа. Немцы, которых я успела разглядеть, были не из пехоты Винтера. Ещё я помнила, что Громов увёл часть своих людей. Значит, сейчас с любой стороны придёт подкрепление.
— Малыш! — кто-то сгреб меня в медвежьи объятия. — Живой! — ну надо же какой сентиментальный нацик.
— Да хорош меня тискать, руки лучше развяжи, — пробурчала я, хотя конечно тронуло, что кто-то рад, что я жива. Кох без напряга справился с верёвкой, а я рассмотрела, что и остальные тоже здесь. Вот они родимые, почти в полном составе: Шнайдер, Бартель, Каспер, Штейн и Фридхельм.
— Мы прижали этих фанатиков с тыла, пока гауптман с нашим лейтенантом отвлекали их прямой атакой, — похвастался Бартель.
— Повезло тебе, Майер, что мы успели, — насмешливо оглядел меня Шнайдер. — Небось обделался, когда они собрались тебя расстрелять? Как ты вообще умудрился попасть в плен к русским?
— Как, как? Они напали на село, пока вы были в госпитале, — что я ещё могла, кроме как привычно врать запоем? — Меня оглушили и сцапали прямо из-под носа Кребса.
— Так обычно и бывает, когда думаешь не головой, а членом, — хмыкнул Шнайдер. — Девка твоя оказалась тварью, подосланной партизанами. Я уверен, это она нам что-то подсыпала. Наш лейтенант ещё побеседует с тобой по этому поводу.
Вот что называется из огня да в полымя. Значит, опять мне светят допросы, и не факт, что Вилли будет всё время верить пареньку, который постоянно влипает в какое-то дерьмище. Сложит два плюс два — что как-то часто в его части случаются повальные болячки. Даже если выкручусь, Винтер теперь точно выпнет меня из пехоты. Восторженно хлопать глазками больше не прокатит.
— Ладно тебе, в плен попадать страшно всем, — примиряюще сказал Кох. — И Карл не виноват, что попался. Русские умеют выбрать момент.
Пока мы тут чесали языками, бой похоже закончился победой немцев.
К нам подошёл Кребс, как всегда «нежно» сообщив:— Приказ прочесать ближайшую территорию и ликвидировать русских. Всех до единого, — Без всяких сантиментов сунул мне в руки винтовку. — Надеюсь, теперь ты вспомнишь, для чего солдату оружие?
Что ж, объективно он прав — ведь тогда в деревне я должна была в оба глаза смотреть по сторонам и стрелять на поражение при малейшем шухере. Не объяснять же ему, что моё «похищение» было делом сугубо добровольным. Во всяком случае в начале.
Я на автомате плелась в конце отряда, стараясь не думать о том, что вижу. Красноармейцы конечно обошлись со мной не самым лучшим образом, но я не желала смерти никому из них. Было жутко видеть окровавленные тела, постоянно попадающиеся на глаза. Правда немцев они в ответ тоже положили прилично. Отвернуться мешало только то, что я надеялась найти Маришку. Отец вряд ли далеко её унёс. Мне хотелось верить, что она каким-то чудом спаслась, ведь среди убитых я её так и не увидела.
— Как вы догадались, что девушка из партизан? — поравнявшись с Фридхельмом, спросила я.
Мы вроде как не общались последнее время, но сейчас пиздострадания на пустом месте были самым последним, что меня заботило. Кто ещё нормально сможет мне рассказать, что за херота происходит вокруг, и не будет с подозрением задумываться, для чего я веду расспросы.
— И ты, и та девушка пропали после того нападения, — Винтер замедлил шаг, явно желая, чтобы остальные не грели уши. — Вильгельм, вернувшись, вызвал подкрепление. Файгль допросил мать девушки, — я помрачнела, представляя в красках, как именно он это делал. Фридхельм не стал щадить мою психику, продолжая. — Конечно она сначала молчала, ему пришлось пригрозить, что убьёт остальных её детей. Файгль считает, что раз девушка оказалась партизанкой, она причастна к нашему отравлению, тем более именно в ту ночь русские и напали. Местный мужик выдал, где находится их лагерь.
Я боялась спросить, чем кончилось дело, ведь в прошлый раз от расстрела людей спасло только то, что мою диверсию получилось выдать за случайность. Синеглазка, видимо, прочитал в моих глазах немой вопрос и добил:
— Гауптаман сжёг деревню и приказал расстрелять русских, всех до одного.
Сказать, что мне стало тошно, — ничего не сказать. Получается, что ни делай — всё бесполезно. Даже если бы я реально замочила всю часть Винтера, на смену им пришли бы другие немцы и провели карательные мероприятия. Чтобы партизанить оказывается мало смелости не бояться пыток и геройски погибнуть. Нужно быть готовым повесить на свою совесть смерти других людей. Хотя сидеть, сложа лапки, и смотреть, как враги орудуют на родной земле, тоже неправильно. Как же оказывается легко стираются и перемешиваются на войне грани добра и зла.
Мы дошли до бывшего лагеря. Я напряглась, ожидая увидеть Олесю или кого-то ещё из выживших при бомбежке. Но похоже, не мы первые сюда дошли — везде лишь мёртвые тела. Пожилой мужчина пытался, видимо, сдвинуть дерево, придавившее Степана, а рядом с ним женщина, привалившаяся к телу матери Маришки. Какой-то паренёк пытался убежать, да так и остался лежать раскинув руки. Олеся нашлась рядом со Степаном. Господи, её же прямо изрешетили — кровавые потёки на виске, груди, шее… Густой острый запах крови и дыма вызывал тошноту. Я привалилась к дереву в надежде, что меня попустит. Фридхельм задержался рядом и встревоженно спросил: