Моя чужая новая жизнь

Вдобавок я опозорилась, выронив в первый же раз, как только взяла в руки, винтовку. А что, она, между прочим, тяжеленная, а я ещё пыталась запомнить, что мне вещал тип, проводящий инструктаж. Ну а после того, как я по вполне понятным причинам отказалась идти со всеми в общую баню, отмазавшись, что лучше искупаюсь в речке, с меня не стебался только ленивый. Эти великовозрастные лбы словно соревновались в остроумии, издеваясь над моей изнеженностью и излишней стыдливостью. В конце концов, так и приклеилось ко мне погоняло «наш малыш». В общем, не заладились как-то отношения в новом коллективе. Но это ладно, оно мне и не надо, сбегу и забуду как дурной сон. Куда больше убивал постоянный напряг, в котором мне приходилось вариться. Стояла жара, а я как распоследняя идиотка парилась в форме, не решаясь даже снять верх, ибо надо прятать сиськи. И ещё эта тугая перевязка здорово мешала, сдавливала так, что я невольно вспоминала средневековые пыточные корсеты. Но без неё никак. Мыться приходилось в речке тайком, чтобы не дай бог никто не припёрся. Это тоже порядком достало. Про такую радость, как уличный «биотуалет», я, пожалуй, промолчу. Ну хоть с гигиеной проблем у немцев нет, и это радует — мне выдали всё: от мыла и зубной щётки до ранца со всем необходимым. Но всё равно оставался ряд сомнительных вопросов. Вот, например, что делать с питьевой водой? Фляжка-то для неё у меня теперь была, но перспектива пить из не пойми какого колодца или речки приводила в ужас. Хотя бабушка и рассказывала, что в это время было нормой испить из ближайшего ручья, но как-то всё равно не прошедшая должную очистку водичка не внушала доверия. А как мне отмазаться, если немчикам устроят проф медосмотр? Это же будет эпичный провал моей легенды с самыми печальными для меня последствиями. Ещё я с ужасом прикидывала, что буду делать, когда начнутся критические дни. Даже если это не моё тело, я же девушка, по идее организм должен работать как часы. И что мне пихать в трусы вату с марлей или вообще тряпки сомнительной чистоты? Отсутствие привычных и удобных предметов быта выбешивало не меньше, чем необходимость тусить в немецкой пехоте.

Ну и самое главное — я до сих пор так и не знала, как выгляжу. Ну вот как назло ни разу не попалось под руку даже завалящего зеркальца. Хотя тело мне досталось вроде как ничего — да, маленький рост, зато ножки стройные, талия тонкая. И грудь пусть и не мой роскошный третий размер, но и не первый растоптанный. Все могло быть куда хуже. Например, если бы я попала в тело мужика. А хотя… Всегда было интересно узнать, какие они испытывают ощущения в сексе и не мешает ли им член при ходьбе.

«Чем у тебя башка забита, дура озабоченная? — взвыл внутренний голос. — Нет бы продумать план побега, она о сиськах и прокладках думает».

Было бы ещё понятно куда бежать. Я наконец-то решилась — в эту деревню мы прибыли только вчера, значит в штабе уже разложены какие-нибудь бумаги. Под благовидным предлогом постараюсь заглянуть в карту. Хотя бы маршрут проложу, что ли. И вообще, отвлекаясь на, вроде как, неважные мелочи, я чувствовала, что моя новая жизнь — она реальна. И надо как-то держаться вместо того, чтобы истерить от безысходности. Я ведь не один день просыпалась в надежде, что очнусь в больнице, у себя дома, да даже на той дороге. Но нет. Снова наваливалось понимание, что я в чужом времени, в чужом теле без надежды как-то вернуть обратно свою настоящую жизнь. Не знаю бывали ли с кем-нибудь подобные прецеденты, но хочу сказать, такая хрень может пошатнуть чьё угодно моральное здоровье. Одно дело смотреть военные фильмы, другое — самой прочувствовать это страшное время. Каждый день проживать заново уже пройденную нашими предками историю, терпеть рядом уродов, развязавших войну, смотреть, не вмешиваясь, на страдания мирных жителей. Война жирной чертой перечеркнула сотни, тысячи жизней. И скорее всего я не буду счастливым исключением.

— Карл, вот ты где, — окликнул меня Винтер. Я уже знала, что его зовут Вильгельм, и про себя сократила до легкомысленного «Вилли». — У меня для тебя кое-что есть.

Ох ты ж, как это двусмысленно звучит. Но тут я, пожалуй, несправедлива к нему. Винтер относился ко мне по-человечески. Гонять, конечно, гонял, но никогда не высмеивал. Наверняка в довоенной жизни он был добрым, воспитанным в строгой немецкой семье, до тошноты правильным мальчиком. Но я не расслаблялась, помня, что в первую очередь он командир штурмовиков, которые постепенно город за городом, село за селом захватывают мою страну. Он, может, и не был воплощением вселенского зла, но чего только стоило его самоуверенное заявление, что скоро здесь будут стоять немецкие деревни. В своём времени я считала себя достаточно толерантной особой и спокойно общалась с теми же немцами. Но вот здесь… Здесь я их ненавижу, всех до одного. Только бы не выдать себя раньше времени. Вовремя придав лицу заинтересованно-почтительное выражение, я осторожно спросила:

— Что?

Общение — вот моя ещё одна головная боль. И довольно существенная. Постоянная необходимость контролировать голос и говорить о себе в мужском роде, попутно следя, чтобы не ляпнуть несусветную глупость вроде несочетаемых по смыслу слов или неправильного глагола, неслабо держала нервы в тонусе. Я подозревала, многие здесь считали меня тем ещё тормозом. Я старалась поменьше открывать рот, а если и говорила что-то, то медленно, словно зашуганный придурашка. Мне ещё повезло, что эти недобойцы были желторотыми новобранцами. Ну, кроме лейтенанта, но он, похоже, купился на мой юный возраст и безобидную внешность. Опытный гестаповец бы раскусил меня в два счёта. Мы прошли в избу-штаб, и Винтер протянул мне небольшую книжечку. А-а-а, мой военник — наконец-то дошло. Сбылась мечта юного идиота — рядовой Карл Майер, печать с орлом и свастикой, номер части. О как. Хотелось отбросить подальше сей артефакт, но я благоразумно прикинула, что он может пригодиться. Если я сбегу, и меня накроют свои, всегда успею выбросить эту дрянь. А если нарвусь на этих красавцев, так хотя бы на первое время отведу от себя подозрения. Я постаралась изобразить полагающуюся такому событию радость, что, между прочим, было тем ещё мучением. Возможности отрепетировать перед зеркалом оттенки мимики нового фейса у меня не было. Так что оставалось только гадать, какие сейчас гримасы я выдавала.

— Мы задержимся в этом селе, — доверительно поведал Вильгельм. — Нужно провести зачистку местности от партизан. Они продолжают устраивать диверсии на железной дороге. Ты нормально устроился? Кох сказал, ты всё время ночуешь на сеновале. Право, в этом нет необходимости, можно квартироваться в любой избе, местные не откажут.

Ещё бы они отказали, когда вы являетесь, вооруженные до зубов, и с ноги заходите в любой дом, берёте всё, что посчитаете нужным. А на сеновалах я ныкалась, естественно, для того, чтобы случайно не спалиться. А так красота — не надо раздеваться, прятаться. Поначалу стрёмно было ложиться в кучу сена, мало ли, вдруг там логово крыс или змеюк каких-нибудь. Потом поняла, что главные крысы и змеюки не в сене.

— Да, меня всё устраивает, — с чего его вообще заботило, где я ночевала? — Сено мягкое, напоминает деревню, где я каждое лето гостил у бабушки.

— Ну, как знаешь, — Винтер уселся за стол, и мне бросилась в глаза карта местности, разложенная прямо перед ним. Я прикинула, что вызывать подозрения и шататься кругами вокруг штаба, пожалуй, слишком рискованно. Зато можно воспользоваться тем, что лейтенант пока что относился к парнишке Карлу, словно к младшему брату. Я шагнула чуть ближе, придавая мордашке заинтересованное выражение.

— Союз такой большой, где мы сейчас находимся? — робко спросила, простодушно хлопая глазками.

— Иди сюда, — улыбнулся Вильгельм. — Смотри, мы сейчас здесь, — ткнул пальцем в точку. Та-ак, этот кусок местности я скопировала себе в мозг, но куда бежать, куда вы ещё не добрались, упыри кровожадные? — Видишь, как далеко от дома тебя занесло, Карл?

— Ага, — в сторону дома я даже не смотрела. Во-первых, и так знаю, что далеко, во-вторых, прекрасно помню, что Ростову светит оккупация. Нет, туда я точно не сунусь.

— А Москва далеко?

— Вот здесь, — Винтер провёл пальцем, попутно рассказывая: — мы сейчас будем идти на Минск. Потом возьмём Смоленск, и вон там дальше Москва. Через пару месяцев, возможно, ты примешь присягу, стоя на Красной площади. Ну-ну, мечтай. Интересно, ты действительно такой наивный или как? Вроде, не совсем идиот. Вот откуда тогда берётся эта самоуверенность, не пойму. Парень, разуй глаза, это война, всё может случиться. Да, вы круто начали нас прессовать, но хотя бы прикинуть, что в Союзе по определению народу как бы больше, чем в вашей Германии не, не бывает? Вы, конечно, считаете русских дикарями, но армия-то у нас имеется.

И прежде чем осторожность успела отдать приказ заткнуться, я спросила:

— А если русские не сдадутся так быстро, как вы рассчитываете?

— Откуда такое недоверие, Карл? — сразу сменил тон Винтер. — Наша армия непобедима — пока что русские только отступают. Да и почти вся Европа признала нашего фюрера — ты разве не знаешь, сколько уже одержано побед? Ну вот кто меня за язык тянул? Тоже хороша, надо уже учиться думать прежде, чем открываешь рот. Как бы мне не претило, а пересмотреть свои привычки и принципы в этом времени придётся. Высказывать направо и налево всё, что думаешь — не есть гут. Хоть в немецкой армии, хоть в Советском Союзе. Наши ведь тоже за свободу слова запросто могут в Магадан отправить отдыхать лет на десять. Я виновато потупила глазки и почти с натуральным испугом забормотала:

— Я не сомневаюсь в победе нашей армии…

— Лейтенант, доставили почту, — вошёл в избу солдат, благополучно избавивший меня от необходимости распинаться в дальнейших дифирамбах.

— Иди, Карл, поможешь Коху с приготовлением ужина, — одного не отнять: Вильгельм, вроде как, особо не вспыльчивый и, надеюсь, не злопамятный. — А завтра, пожалуй, возьму тебя на вылазку. Меньше времени останется думать о всяких глупостях.

«Завтра, если повезёт, меня здесь уже не будет», — думала я, рассчитывая всё-таки смыться.