Моя драгоценная гнома
Шрифт:
Это заявление разозлило Дагобера еще больше, чем когда она играла с ним, уже излечив гному.
— Неужели ты не понимаешь, — угрожающе надвинулся он на нее, — как подставила Эрмель?! Если про ее дар узнает кто-то жадный до денег, он запрет ее и заставит петь, пока она не охрипнет!
— Почему ей обязательно должен встретиться плохой человек? — фея вскинула брови и непонимающе округлила ротик.
Дагобер, воспитанный в лучших традициях королевского двора, всегда считал, что поднимать руку на женщину — отвратительно и недостойно мужчины, но в этот момент почти изменил своим принципам.
— Потому что… — начал он, но фея положила ладонь ему на грудь, остановив порыв.
— Ведь ей встретился ты, — только и сказала она.
Дагобер замолчал, соображая.
— Это был первый вопрос, — фея снова заговорила беззаботно и легко, как радостный ребенок. — У тебя еще два.
Принц понял, как сглупил. Надо было спросить совсем не об этом… А о чем? Он посмотрел на зеркальную гладь озера. Спросить, как избавиться от заклятья с невестой? Вряд ли феечка скажет ему что-то большее, чем уже сказала — женись на самой прекрасной и останешься жив. Спросить, как избавить Эрмель от ее дара-наказания? Но захочет ли Эрмель избавляться от него? Фея права — драгоценные камни здорово выручают, если под рукой нет королевской казны. Не то, все не то.
— Что с моим дядей? — спросил Дагобер.
— С ним все в порядке, — ответила фея с готовностью, — он ищет тебя, — тут она склонила голову к плечу, словно прислушиваясь к чему-то, а потом сказала низким, незнакомым голосом: — Он сейчас там, где все началось. Если поспешишь, что как раз встретишься.
«Где все началось?» — чуть не ляпнул Дагобер, но вовремя остановился. Едва ли фея скажет больше, чем сказала — феи любят изводить всех загадками и туманными пророчествами, а терять последний вопрос впустую он не собирался.
— Что с отцом Эрмель? — спросил он, и сердце немедленно подсказало — да, именно об этом и надо было спросить. На душе стало легко, словно он избавился от тяжелой ноши.
— И с ним все в порядке, — сказала фея, — но он в плену. Он там, где все началось. Если ты поспешишь, то…
— То я его встречу, — съязвил Дагобер. Не слишком-то она и помогла, но хотя бы Эрмель утешит, что ее отец жив и здоров.
— …то ты сможешь узнать, кто причастен к его похищению, — с улыбкой закончила фея.
— Значит, его и правда похитили, — принц скрипнул зубами. — Почему бы тебе не рассказать немного больше? Если тебе нравится Эрмель, почему бы тебе не помочь ей?
— Почему бы мне не прожить жизнь за нее! — рассмеялась фея Сирени. — Нет, мой любезный принц, живите своею жизнью сами. Иначе все в этом мире покажется вам недостойным и пресным.
— Всего несколько советов, — настаивал Дагобер. — Причем тут — прожить за нее жизнь? Могла бы сказать, кто причастен к похищению…
— Я могла бы сделать все, — фея резко развернулась к Дагоберу, и ему показалось, что солнце на миг потемнело, пение птиц смолкло, а вместо цветущего сиреневого сада он оказался в глухом лесу.
Но он сморгнул, и все вернулось на круги своя — и солнечный свет, и душистые гроздья, и пташки, шнырявшие среди ветвей.
— Я могла бы сделать все, — сказала фея будничным голосом и протянула Дагоберу ветку сирени. — Но что тогда будете делать вы?
Он взял цветы и покрутил их в руках — не зная, что с ними
сделать, а потом сдался:— Ладно, с моей стороны было бы неблагодарностью упрекать тебя. Ты спасла Эрмель, что-то там подсказала про ее отца и моего дядю. Постараемся разобраться сами. Но все-таки ты сглупила с этими камнями от смеха и пения. Подарила бы ей лучше кошелек какой, в котором не переводились монеты или драгоценные камни…
Фея играла ветками сирени и молчала так долго, что Дагобер решил, что она рассердилась. Но она отщипнула зеленый листочек, сделала из него рожицу, пробив прутиком отверстия вместо глаз и рта, а потом сказала:
— Когда же вы поймете, скучные, глупые существа? Когда научитесь смотреть в сердце, а не на лицо? Эта девочка — она сама как драгоценный камень, но кто это видит? И даже когда с ее губ падает жемчуг, ты слышишь только гномьи ругательства.
— Она как драгоценный камень? — Дагобер не удержался и передернул плечами. — В каком месте, позволь спросить.
— Вот здесь! — она ткнула его в левую сторону груди маленьким, но крепким кулаком. — В сердце. Разве ты не заметил?
Дагобер смотрел на нее, открыв рот.
— Все, я устала, — фея махнула рукой, и прислужницы в белом, появившиеся, как полосы тумана, повели Дагобера за собой. — Иди, она пришла в себя и хочет тебя видеть.
Пока его уводили, Дагобер оглядывался на каждом шагу. Фея медленно спускалась к озеру, и ее белое платье приобрело сначала голубоватый, потом синий оттенок, а потом совсем затерялось на фоне зеркальной глади воды.
46
Открыв глаза, я огляделась и завопила:
— Дагобе-е-ер!
Я бы еще и бросилась его искать, но юные девы в белых одеждах, сидевшие возле моей постели, удержали меня.
— Он сейчас придет, — сказала одна, улыбаясь мягко и немного потусторонне, как могло бы улыбаться облако, вздумай оно принять человеческий облик.
И в самом деле — не прошло и полминуты, как дверь распахнулась и появился Дагобер. Грязный, в окровавленной одежде, недовольный и… с веткой сирени в руках.
— Ты где был?! — завопила я, когда он подошел и сел рядом с постелью на предложенную табуретку. — Я чуть с ума не сошл… чуть не спятил, когда тебя не увидел!
— Болтал с феей Сирени, — ответил он, отмахнувшись, словно разговоры с феями вел каждый день. Впрочем, может так оно и было.
— С феей Сирени? — я так и подскочила. — Она здесь? Я хочу ее увидеть.
— Она здесь, но сейчас устала и хочет отдохнуть, — охладил мой пыл Дагобер. — Наверное, пока нас вытаскивала и тебя лечила, потратила много сил. Ты как себя чувствуешь, Эрм? — он положил цветы на подушку, взял меня за руку и повеселел. — Теплая!
— Какой ей еще быть, — проворчала я, пряча руки под мышки и падая на подушку. В целом, чувствовала я себя неплохо, только под левой лопаткой саднило. Несильно, но противно. Мы у феи Сирени! Вот так приключение! Сердце мое забилось. Как хочется встретиться с ней, столько надо спросить…
— Когда я тебя тащил, ты холодный был, как камень, — сказал Дагобер, возвращая меня к обыденности. — Я рад, что все обошлось.
— Фея меня спасла, — сказала я, и голос дрогнул. — Я же говорил тебе, что она добрая.