Моя летопись

«Помни, что летом фиалок уж нет».

Он был очень красив. Судейкин (тоже Юрочка) [348] рисовал его в виде ангела.

Юрочки читали в «Бродячей собаке» свои стихи. Из них впоследствии выдвинулись прославленные поэты — Георгий Адамович [349] , Георгий Иванов.

Самый близкий Кузмину Юрочка был Юрочкой в квадрате — Юрий Юркун [350] . Не знаю, писал ли он что-нибудь, но поэтом считался.

348

Судейкин (тоже Юрочка)… — Вероятно, имеется в виду Судейкин Сергей Юрьевич (1882–1946), сценограф. Выставлялся в Салоне Дягилева, на выставке «Голубая роза» (1907), в Союзе художников (1909) и др. Писал декорации к различным постановкам, в том числе и к «Забаве дев» М. Кузмина. О нем упоминается в «Гимне “Бродячей собаке”», написанном в 1912 г. М. Кузминым. (прим. Ст. Н.).

349

Адамович ГеоргийВикторович (1892–1972) — поэт, эссеист, литературный критик; после революции — в эмиграции. (прим. Ст. Н.).

350

Самый близкий Кузмину Юрочка был Юрочкой в квадрате — Юрий Юркун.

— Юркун Юрий Иванович (1895–1938) — писатель; после революции Кузмин и Юркун жили несколько лет в одной коммунальной квартире на Бассейной улице в Петрограде. (прим. Ст. Н.).

Георгий Иванов приходил в «Бродячую собаку» еще в кадетском мундирчике и казался совсем маленьким мальчиком.

В окружении Кузмина вращался его родственник Ауслендер [351] , худенький малокровный мальчик с огромным лбом, писал много рассказов, не особенно хороших. Носил гимназическую блузу, но без кушака. Увидя этот странный туалет, один из не посвященных в литературную жизнь спросил у меня:

— А этот что? должно быть, тоже гениальный?

— Нет, он полугений.

351

В окружении Кузмина вращался его родственник Ауслендер… — Ауслендер Сергей Абрамович (1886–1943) — прозаик, драматург, критик. Его мать была сестрой М. Кузмина. Во время Гражданской войны некоторое время воевал в войсках Колчака. Писал исторические повести для юношества. В 1937 г. был арестован, умер в заключении. (прим. Ст. Н.).

— Это что же значит?

— Один умный человек сказал, что гений — это талант плюс напряженная работа. Так вот, половина гения в нем есть. Есть напряженная работа.

Кузмин был признан, и не только признан — он был любим. У него не было литературных врагов.

— Теперь в моде слово «очаровательный», — говорил Федор Сологуб. — Вот про Кузмина все говорят «очаровательный».

Федор Сологуб, как ни странно, подпал под некоторое влияние Кузмина. Он неожиданно стал тоже сочинять бержеретки. Помню его песенку о пастушке, которая купалась, стала тонуть и звать на помощь. Спасать прибежал пастушок.

Младой младу влечет на мель.

Бержеретке придан русский стиль, которого у Кузмина не было.

Страх гонит стыд, стыд гонит страх, Пастушка вопиет в слезах: «Забудь, что видел ты».

Такова была бержеретка Сологуба, навеянная песенками Кузмина. До этого Сологуб бержереток не писал.

Начал сочинять бержеретки и молодой поэт П. Потемкин [352] .

У ручейка, где незабудочки, Амур, шалун, пять летних дней Учил меня играть на дудочке, И я нашла отраду в ней, В его прелестной будочке, В его чудесной дудочке, У ручейка, где незабудочки.

352

С. 301. …молодой поэт П. Потемкин. — ПотемкинПетр Петрович (1886–1926) — поэт, драматург, прозаик. Печатался в «Аполлоне», «Русском слове», «Сатириконе», «Новом Сатириконе». После революции — в эмиграции. (прим. Ст. Н.).

Настроение царило грациозное и шаловливое. Версаль.

Кузмин бывал у меня редко. Приходил не в приемный день, один или с нашим общим другом Д. Щ-вым. Подарил мне альбом «Версаль». Подарок этот очень меня удивил. Я тогда увлекалась черным Востоком — Ассирией, Халдеей, писала пьесу о царице Шамурамат [353] , так небесно-чисто полюбившей труп царевича Арея из вражеского племени Урарту, что боги обратили ее в голубя, и, умирая, она улетела со стаей серебряных птиц. Ну при чем тут жеманный Версаль? Моих друзей тоже очень удивил такой подарок.

353

С. 311. …писала пьесу о царице Шамурамат… —Имеется в виду пьеса «Полдень Дзохары. Легенда Вавилона», вошедшая в кн. «Семь огней» (СПб., 1910), — была посвящена Ф. Сологубу. (прим. Ст. Н.).

В дни революции я его не видала.

О его настроениях узнала уже в эмиграции, куда дошло его предсмертное стихотворение. Оно как-то попало к Зинаиде Гиппиус, она мне его и передала.

Преддверие смерти не было у Кузмина похожим на его версальские напевы.

Декабрь морозит в небе розовом, [354] Нетопленый темнеет дом, И мы, как Меншиков в Березове, Читаем Библию и ждем. И ждем чего? Самим известно ли: Какой спасительной руки? Уж вспухнувшие пальцы треснули И развалились башмаки. Пошли нам крепкое терпение, И твердый дух, и легкий сон, И милых книг святое чтение, И неизменный небосклон. Но если в небе ангел склонится И скажет — это навсегда, Пускай померкнет беззаконница — Меня водившая звезда. Но только в ссылке, только в ссылке мы, О, бедная моя любовь. Струями нежными и пылкими Родная согревает кровь. Окрашивает щеки розово — Но холоден минутный дом. И мы, как Меншиков в Березове, Читаем Библию и ждем.

354

«Декабрь морозит в небе розовом…» —Тэффи цитирует с некоторыми неточностями стихотворение Кузмина, датированное 8 декабря 1920 г., — впервые опубликовано в статье З. Гиппиус «Опять о ней» (Общее дело. 1921. 20 ноября). (прим. Ст. Н.).

Игорь Северянин

[355]

Он появился у меня как поклонник моей сестры поэтессы Мирры Лохвицкой, которую он никогда в жизни не видел, но всю жизнь любил.

Я сам себе боюсь признаться, [356] Что я живу в такой стране, Где четверть века центрил Надсон, А я и Мирра в стороне.

Ну, про Мирру этого нельзя было сказать. Ее талант был отмечен тремя Пушкинскими премиями, четвертая — посмертная. Да и век ее был недолгий — она умерла тридцати четырех лет. Игорь Северянин посвятил ей много стихотворений и часто брал эпиграфом строчки из ее стихов. Подобрал даже забавную рифму к нашей фамилии:

355

Впервые: Творчество Н. А. Тэффи и русский литературный процесс первой половины XX века (в сокращ., публ. Е. Трубиловой). Печатается по рукописи, хранящейся в РГАЛИ. (прим. Ст. Н.).

356

С. 312. «Я сам себе боюсь признаться…» —Цитируется первая строфа «Поэзы вне абонемента» (1912). (прим. Ст. Н.).

Офиалчен и олилиен озерзамок Мирры Лохвицкой. [357] Лиловеют разнотонами станы тонких поэтесс. Не доносятся по озеру шумы города и вздох людской…

Игорь был высокого роста, лицо длинное, особая примета — огромные, тяжелые черные брови. Это первое, что останавливало внимание и оставалось в памяти. Игорь Северянин — брови. Голос у него был зычный, читал стихи нараспев.

Первый раз выступил он перед публикой на вечере у студентов, кажется технологов. Этот вечер был устроен студентами для меня, то есть я должна была читать, а они продавали программы с моим портретом и автографом в пользу своих нуждающихся товарищей. Я взяла с собой Игоря.

357

«Офиалчен и олилиен озерзамок Мирры Лохвицкой…»— Цитируется начало второй строфы стихотворения «Поэзоконцерт» (1911). (прим. Ст. Н.).

Вот Игорь вышел на эстраду, гордо откинул голову, оглядел публику орлиным взглядом и начал:

Как мечтать хорошо Вам [358] В гамаке камышовом, Над мистическим оком — над безтинным прудом! Как мечты-сюрпризерки Над качалкой грезерки Истомленно лунятся: то — Верлен, то — Прюдом…

Молодая аудитория — студенты, курсистки — переглядывались, перешептывались, пересмеивались. Не понимали — хорошо это или просто смешно.

358

«Как мечтать хорошо Вам…» —Цитируется первая строфа стихотворения И. Северянина «Качалка грёзэрки» (1911). (прим. Ст. Н.).

Я была серьезна и слушала сосредоточенно. Надо было постараться, чтобы публика Игоря приняла.

А он начал новое:

В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом — [359] Вы такая эстетная, Вы такая изящная… Но кого же в любовники? и найдется ли пара Вам? Ножки пледом закутайте дорогим, ягуаровым…

Когда он кончил, я подошла к эстраде и торжественно поднесла ему букет голубых тюльпанов, только что появившихся в продаже и одобренных нашими эстетами «за ненормальность». Так как на этом вечере я была ведетта, то такое с моей стороны уважение к таланту Северянина много подняло его в глазах публики. Стали аплодировать и просить еще. Так произошло крещение Игоря. А года через два, когда он понравился Сологубу и тот повез его в турне по всей России, он вернулся уже прославленным поэтом [360] и никого не смущало заявление с эстрады, что он гений и что у него «дворец двенадцатиэтажный и принцесса в каждом этаже» [361] .

359

С. 313. «В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом…»— Цитируется стихотворение «Кэнзели» (1911). (прим. Ст. Н.).

360

А года через два, когда он понравился Сологубу и тот повез его в турне по всей России, он вернулся уже прославленным поэтом… — Как вспоминал Игорь Северянин в своем очерке «Образцовые основы» (1924), вскоре после выхода книги «Громокипящий кубок», «я совершил совместное с Сологубом и Чеботаревской первое турне по России, начатое в Минске, а законченное в Кутаиси». (прим. Ст. Н.).

361

«…дворец двенадцатый…»— Цитируется стихотворение «Тринадцатая» (1909). (прим. Ст. Н.).

Я, гений Игорь-Северянин, [362] Своей победой упоен: Я повсеградно оэкранен! Я повседневно утвержден! Я, год назад, сказал: «Я буду!» Год отсверкал, и вот — я есть! Среди друзей я зрил Иуду, Но не его отверг, а — месть. От Баязета к Порт-Артуру Черту упорную провел. Я покорил Литературу! Взорлил, гремучий, на престол!

Первые стихотворения его были какие-то чересчур галантерейные. В них много говорилось и о платьях муаровых, о каких-то интервалах брокаровых, дорогих туалетах, изысканных духах, башмаках и перчатках. Одним словом — одеколон.

362

«Я, гений Игорь-Северянин…» —Неточно цитируется стихотворение «Эпилог» (1912), завершающее сборник «Громокипящий кубок». (прим. Ст. Н.).