Моя летопись

Эти листовки очень волновали солдат.

Следующий этап Аверченки — Константинополь, основанное им «Гнездо перелетных птиц». Потом Чехия, поездка в Берлин. Его таскал антрепренер по каким-то ерундовым гастролям, где он сам играл вместе с актерами свои пьески. Все это мешало ему работать и утомляло и было совсем плохо для его расшатанного здоровья. Он как-то очень быстро сгорел.

Книга его «Двенадцать ножей в спину революции» неожиданно понравилась Ленину и была напечатана в СССР. [317]

317

С. 296. Книга его «Двенадцать ножей в спину революции» неожиданно понравилась Ленину и была напечатана в СССР. — Точное название книги «Дюжина ножей в спину революции». Вышла она в Париже в 1921 г., и вскоре, в ноябре 1921 г., в «Правде» была опубликована рецензия на нее под заголовком «Талантливая книжка». Автором рецензии был В. И. Ленин. (прим. Ст. Н.).

Эту смешную точку в конце жизни Аркадия Аверченки поставила сама судьба.

Леонид Андреев

[318]

У Леонида Андреева была в Финляндии собственная дача — «Белая ночь». Он там жил со своей многочисленной семьей.

Я не любила эти загородные поездки. Всегда было холодно, всегда неуютно и всегда скучно.

Леонид Андреев вставал в 8 часов вечера. Пил свой «утренний кофе» и шел заниматься. В час ночи завтракал, в 6 утра обедал, в одиннадцать утра ложился спать.

318

Впервые в России: Слово. 1991. № 10 (в сокращ., публ. Е. Трубиловой). Печатается полностью по рукописи, хранящейся в РГАЛИ. (прим. Ст. Н.).

Работал он в своем длинном темном кабинете, увешанном картинами собственной фантазии. Он был недурной художник-любитель. Картины эти были всегда прикрыты темными занавесками, которые он отдергивал только перед избранными.

Произведения свои он диктовал переписчице по ночам, шагая по темному кабинету. Маленькая лампочка горела только около пишущей машинки. Все располагало к глубокой неврастении.

Он любил сидеть у себя в Финляндии. Его реже других можно было видеть в Петербурге в кутящей компании. Потому так радостно окружала его публика где-нибудь в фойе театра или в ресторане. Да и было на что посмотреть. Среди писателей он выделялся своей эффектной внешностью. Буйные волосы, тонкий нос с нервными ноздрями, огненные цыганские глаза и к этому кафтан и косоворотка. Такому бы гитару в руки и — пропадай, моя телега, все четыре колеса! А тут вдруг — метерлинковские настроения, черные маски, зловещие пляски. Некто в сером, шепот, тени… «Бог, Ты не джентльмен! Ты обидел женщину!»… Есть от чего потерять голову, проталкиваясь через окружавшую его толпу, остановиться, открыть рот и выпучить глаза.

Окружали и смотрели беззастенчиво, тупо, как смотрят только дети и собаки.

Кажется, даже обменивались вслух замечаниями. Это раздражало. Герой делал вид, что не замечает, но невольно жесты его делались неестественными, голос фальшивым. И получалось впечатление, что он кривляется.

Леонид Андреев нес свою славу спокойно, перед публикой не позировал и оставался естественным, что довольно трудно, когда на вас смотрят как на теленка о двух головах.

Максима Горького это внимание волновало. Он все время помнил, что он великий человек, и старался держать себя, как, по его мнению, полагается великому. Вздыхал, трагически задумывался, сокрушенно качал головой. Ясно было, что жуткие, неразрешимые проблемы мучают его сложную душу. И только к концу обеда, когда напивался, начинал уже вполне естественно бить себя кулаком в грудь и целовать взасос какого-нибудь юбиляра.

Но и Горький как-то не выдержал и завопил на толпу ротозеев:

— Чего вы на меня смотрите? Я не балерина и не утопленник.

Но только в этом и выражалось поклонение толпы.

Европа своими героями гордилась, Россия любила только «глазеть».

Зато с какой радостью подхватывались слухи, что он любит выпить, или играет в карты, или изменяет жене: «Не лучше нас, грешных, а туда же лезет, в знаменитости».

Письма герой получает в большом количестве ругательные или назидательные, так сказать, направляющие на истинный путь…

— Я уж от него почту прячу, — говорила мать Леонида Андреева. — У него сердце больное, а они всё бранятся и бранятся, и чего только им нужно?

Он и сам жаловался:

— Господи! И как им всем не стыдно, и как им всем не лень! Ни одной почты без ругательного письма не обходится.

— Ничего, голубчик, радуйтесь, это и есть популярность. Бездарности писем не получают.

Да, ничего не поделаешь. Недаром Пушкин предупреждал:

Поэт! не дорожи любовию народной. [319] Восторженных похвал пройдет минутный шум; Услышишь суд глупца и смех толпы холодной…

319

С. 297. «Поэт! не дорожи любовию народной…»— Цитируется начало стихотворения А. С. Пушкина «Поэту» (1830). (прим. Ст. Н.).

Но письма пишут, именно когда герой находится в зените славы. Вероятно, чтобы не зазнался.

— Возомнил себя гением, а вот мне и не нравится.

Между прочим, вполне в натуре русского человека от восторга выругаться:

— Ах, черт его распронадери, до чего он, однако, талантлив!

От писателя требовали не только таланта, но еще и высокой нравственной жизни. Писатель должен быть мудрым учителем. Даже к веселому Аверченке приходили люди решать сложные проблемы бытия.

— Как жить? Научите!

А если учитель не на высоте, ему несдобровать.

— Пишет трогательные вещи, а сам, говорят, жену бросил.

О, как все это нудно!

«…Ты царь. Живи один…» [320]

Но между ругательными письмами прославленные писатели получали и дамские истерики: «Хочу иметь от вас гениального сына, не откладывайте».

Леонида Андреева Россия любила. Слава пришла к нему бурным потоком, поэтому и письма хлынули дождем.

320

«… Ты царь. Живи один…»— Неточная цитата стихотворения «Поэту». (прим. Ст. Н.).

До сих пор не могу понять, почему вся эта группа знаменитых петербургских писателей так странно одевалась. Я понимаю еще «уайльдовцев» [321] , которые носили байроновские воротники с открытой шеей. Это было романтично, и хотя и глупо, но красиво. А эти косоворотки, суконные блузы, ременные кушаки! Некрасиво и крайней необходимостью не вызвано. Блузу носил Горький, носил Андреев, Скиталец, Арцыбашев [322] . Мелкая сошка не носила. Не смела. (Куда лезешь!)

321

С. 298. Я понимаю еще «уайльдовцев»… — «Уайльдовцы» — поклонники Оскара Уайльда (1854–1900), знаменитого английского писателя, законодателя моды. (прим. Ст. Н.).

322

АрцыбашевМихаил Петрович (1878–1927) — прозаик, драматург, эссеист, прославился романом «Санин» (1907), с 1923 г. — в эмиграции. (прим. Ст. Н.).

Как-то повел меня Леонид Андреев в свою ложу на премьеру своей пьесы, называлась она, кажется, «Великие тени» [323] . Она недолго продержалась в репертуаре, но была интересна. Навеяна Достоевским, его типами, и рассказывала почти его жизнь.

Автор сидел рядом со мной и держался на редкость спокойно. Мне это понравилось.

Обыкновенно авторы нервничают и даже бегут ссориться с режиссерами. Его выдержка мне очень понравилась.

Леонид Андреев очень чутко слушал жизнь и отражал ее быстро и страстно в своем творчестве. Так ответил он на текущий момент рассказом «О семи повешенных» [324] . Ответил на японскую войну «Красным смехом» [325] . И всей своей манерой писать драмы примкнул к царствующему тогда в наших литературных кругах Метерлинку. «Анатэма», «Жизнь Человека» — все это овеяно дыханием Метерлинка [326] . И успех этих вещей был потрясающий. Но широкая река русской литературы проплыла мимо этих берегов, и то, что осталось от Леонида Андреева «специфического», уже не взволнует современного читателя. То, что было хорошо и что захватывало в те времена, теперь покажется слишком манерным и вычурным. Да и судьба Метерлинка такая же. Вряд ли придет в голову какому-нибудь театру поставить его «Тентажиля» [327] . Тогда к произведениям такого рода относились с восторгом и имя Андреева как драматурга упоминали всегда рядом с Горьким, что в те времена было высокой маркой. Его пьесы «Катерина Ивановна», «Анфиса», «Дни нашей жизни», пьесы бытовые, держатся в репертуаре наших театров до сих пор. [328]

323

…повел меня Леонид Андреев… на премьеру своей пьесы, называлась она, кажется, «Великие тени». — Вероятно, имеется в виду пьеса Л. Андреева «Милые призраки», премьера которой состоялась 16 февраля 1917 г. в Александринском театре (постановка Е. П. Карпова). (прим. Ст. Н.).

324

…ответил он на текущий момент рассказом «О семи повешенных». — «Рассказ о семи повешенных» (1908) — сочувствие революционерам и протест против смертных казней. Написан под впечатлением неудачного покушения эсеров на министра юстиции И. Г. Щегловитова. (прим. Ст. Н.).

325

Ответил на японскую войну «Красным смехом». — Рассказ «Красный смех» (1905) — обличение жестокости убийств, гневный протест против войны. (прим. Ст. Н.).

326

«Анатэма», «Жизнь Человека» — все это овеяно дыханием Метерлинка. — «Анатэма» (1909), «Жизнь Человека» (1907) — экспериментальные пьесы, в них Андреев обратился к созданию современной мистерии, в которой на сцену выведены вечные сущности жизни: Человек, Рок, Голод, Смерть, Стихия, Маска. (прим. Ст. Н.).

327

…поставить его «Тентажиля». — Имеется в виду драма М. Метерлинка «Смерть Тентажиля» (1894). (прим. Ст. Н.).

328

Его пьесы «Катерина Ивановна», «Анфиса», «Дни нашей жизни», пьесы бытовые, держатся в репертуаре наших театров до сих пор. — «Екатерина Ивановна» (1912), «Анфиса» (1909), «Дни нашей жизни» (1907) — пьесы, в которых сочетаются углубленный психологический анализ, лиризм и ситуация реальной жизни. Они действительно по сей день ставятся на сценах театров России. (прим. Ст. Н.).

Леонида Андреева очень ценили читатели, а следовательно, и издатели. Он первый смог на деньги, заработанные литературным трудом, построить за шестьдесят тысяч собственную дачу в Финляндии.

Он вообще попал в литературу в момент ее расцвета, когда за писателем стали признавать право жить «по-человечески». До этого считалось, что писатель должен быть счастлив, что издатель дает ему возможность служить народу своим словом. Литература — было дело дворянское, не работа, а просто занятие, с материальной стороной жизни никак не связанное. Писатели бедствовали. Не жутко ли читать, как мучился Достоевский, еще при жизни признанный гениальным?