Моя лю... (си)
Шрифт:
Выждав положенное время, Лялин побежал в цех. Почему-то он был уверен, что без него конвейер встанет и в цеху будет тихо. Но нет, работа шла своим чередом, гайковёрты визжали, люди были заняты, и никто в его сторону не повернул головы. На его месте работал мастер Петров.
– А, пришёл! Молодец! А я уж думал, не придёшь, не понравилось парню. Что опоздал - не беда. С непривычки со всяким может случиться. На первый раз прощается, - говорил мастер таким тоном, будто это он сам опоздал на работу и ему было неловко.
Уж лучше бы он накричал на Лялина. По крайней мере, Лялину не так было неловко перед
– Идите, дальше я сам, - сказал Лялин.
– Вот и лады: побегу в кузовной цех, оттуда сплошной брак идёт.
– Сказал мастер и, сделав шаг, остановился.
– И, пожалуйста, постарайтесь больше не опаздывать. Очень, понимаете, с людьми сейчас тяжело: многие болеют, то да сё, а на вашу операцию скользящий рабочий не положен. Вот и приходится самому амбразуру закрывать. А тут ещё Людка Стеклова на бензобаках не вышла, ребёночек заболел. Нужно подмену найти. Такие, брат, дела.
Мастер убежал. Лялин набрал гаек и с ненавистью взглянул на приближающееся колесо.
– Что, гадина, жрать хочешь? Сейчас я тебя накормлю, - прошептал Лялин, крепко сжав в руке кувалду.
Часть 3. Гений и злодейство
В этот день Лялин не мог думать ни о чём другом, как только о своём открытии: он нашёл, что программу Артура Келептришвилли нужно выбросить в помойку только на том простом основании, что она не учитывала того очевидного факта, что улыбка, с которой мастер Петров простил ему опоздание, подействовала на него сильнее любого другого наказания. "Что же это получается: в отчёте по этому факту я должен написать, что мастер не принял мер к нарушителю трудовой дисциплины?! Какая глупость!" - думал Лялин.
– "Неужели вся теория Маркса имеет подобное упущение?!"
И навсегда останется загадкой, каким образом, в этой связи, в голове Лялина родились стихотворные строки, которые он перенёс на бумагу одним махом, без единой помарки и исправления:
Я знаю, что праздники, праздники кончатся.
Заплещется дождь и одно одиночество
Останется здесь, никуда не уйдёт,
Искать себе новых друзей и забот.
Я знаю, что осень прохладой закружится,
И воспоминаний вчерашние лужицы
Подёрнуты будут искристым ледком,
Как зимние сны, что приснятся потом.
Я знаю, что вы, вы - друзья мои нищие,
Богатыми станете, станете бывшими,
И перекочует тогда пустота
Из ваших карманов в сердца навсегда.
Но всё-таки, всё-таки, Боже, как хочется
Хоть раз рассмеяться в лицо всем пророчествам!
На краешке жизни, у самого дна
Найти изумрудную россыпь добра!
Перечитав несколько раз текст, как чужой, Лялин со страхом подумал: "Я, наверное, гений!"
* * *
Если Лялину так невероятно трудно далось простое опоздание на работу, что уж говорить о целодневном прогуле!
Весь прогульный день Лялин провёл дома, меряя комнату шагами из угла в угол. Как наваждение, перед ним маячила наивная улыбка мастера Петрова. Неужели, и на этот раз он его простит, не накажет?
Лялин мучился завтрашним днём, когда ему нужно будет предстать пред светлые очи мастера. "Нет, нужно заболеть или, лучше, вообще, пnbsp; - Д-да, - коротко ответил Лялин.
ослать к чёртовой матери Келептришвилли с его долбаной программой включённого наблюдения!" - думал Лялин. В этом
случае он останется без работы и денег. Тоже не есть хорошо, тем более, что со дня на день должна вернуться из "Вороново" Оля. Деваться, кажется, было некуда и, опять же, не зря в народе говорится - "взялся за гуж, не говори, что не дюж".Утром следующего дня Лялин шёл на завод, как на аркане, готовый во всём признаться мастеру - кто он и с какой целью заслан к нему в бригаду. Издалека заметив Петрова, Лялин спрятался за стеллаж. Петров разговаривал с толстым и лысым мужчиной в синем халате. В такой спецодежде ходило высокое начальство. До Лялина долетали обрывки фраз, из которых следовало, что начальник страшно недоволен мастером.
– Ещё раз допустишь такое безобразие, и я не посмотрю, что ты в передовиках ходишь, уволю!
– пообещал толстяк и пошёл дальше.
Лялин вышел из-за укрытия.
– А, это ты?
– сказал мастер.
– Случайно не моему поводу?
– не удержал вопрос Лялин.
– По поводу всего: людей не дают, качество комплектующих не улучшается, а план растёт. Ну, их - надоело!
– махнул рукой мастеру.
– Сам-то как? Жив-здоров?
– и, как бы давая подсказку, добавил.
– Наверняка, температура была, врача вызывал, и есть больничный лист.
Лялин опустил голову:
– Я абсолютно здоров.
– С родственниками что-нибудь случилось или, не дай Бог, с родителями?
– Нет, с родителями тоже всё в порядке.
– Тогда что?
– удивился мастер.
– Получается - прогул?!
Произнесено это было с такой внутренней болью и сопереживанием, что у Лялина защемило в груди.
– Выходит, что так, - согласился Лялин.
– Придётся Вас наказать!
– Вот это правильно!
– даже обрадовался Лялин.
– Как правильно?! Вместе с Вами лишат премии всю бригаду.
Лялин захлопал глазами.
– А Вы как думали: мало этого, ещё и тринадцатой зарплаты не будет. Послушайте, Лялин, либо Вы дадите мне слово, что больше не будете нарушать, либо...Короче, сами решайте.
Мастер ушёл. К Лялину подошёл гайковёрточник Акопянц и поинтересовался:
– Что, крепко досталось от мастера?
– Совсем не досталось, даже выговор не сделал.
– Вот, что за человек?!
– воскликнул армянин.
– Разве можно с нами быть таким добрым? Недаром его зовут Ваней-Петей!
– Почему Ваней-Петей?
– Да, потому, что он не рыба и не мясо! Характера нет у человека. Однозначно, пропадёт парень.
– Кажется, ты прав, - согласился Лялин, думая о следующем понедельнике - дне, когда, согласно программе, ему предстоит на рабочем месте организовать распитие спиртных напитков.
Но пока, слава Богу, была пятница и, следовательно, впереди Лялина ждали два дня отдыха, когда обо всём можно подумать, а главное - в субботу он должен встретить Олю и обязательно с подарком. Лялин мечтал о джинсах для неё, которыми торговали с рук прямо в вестибюле гуманитарного корпуса МГУ. Он блаженно улыбался, заранее предвкушая бесцеремонность, с которой Оля примет подарок, не поинтересовавшись ни его стоимостью, ни тем, откуда он достал деньги, что явится убедительным доказательством того, что Лялин ей не чужой человек, а ... , но об этом ему даже страшно было подумать!