Моя в наказание

— Так нельзя, солнце… Ты здорова. Тебя на всем, что в мире есть, проверили. Встряхнуться надо, слышишь?

Айдар спрашивает слишком нежно. Шепотом и на ухо. Тем же голосом, которым разговаривает с Сафие. Накрывает ладонью живот и гладит через ткань. Я не выдерживаю — тянусь ко рту и громко всхлипываю.

Мотаю головой, он утыкается носом в шею. Дышит. Гладит.

Пока я стыдно плачу.

Ведет пальцами ниже. По резинке пижамных штанов. Немного под.

Тошнота усиливается. Я не могу просто. Отталкиваю руку. Отползаю. Прячусь в руках. Тяну к груди колени.

Умоляю:

— Давай не сегодня… Дай мне неделю. Или хотя бы несколько дней… — Я знала, что это случится. И я знаю, что через неделю не буду готова. Но сейчас мне кажется, что умру.

— Айка…

Мотаю головой и снова плачу.

Я и сама знаю, что ничтожна. Но ты же ждал. Еще немножко…

— Айка…

Айдар зовет, двигается. Я рыдаю отчаянно, но сопротивляться не смогу. Куда бежать? Я уже добегалась.

Надо было есть. Я вспомнила, зачем. Чтобы силы были.

А их нет.

Он разжимает мои руки. Разворачивает тело. Лицо сжимает и заставляет на себя смотреть. А это как будто на солнце. Больно-больно.

— Айка, — обращается серьезно. Я знаю, что хмурится, — ничего не будет. Успокойся. Но тебе надо прийти в себя, ты понимаешь? Что мне сделать?

Плачу и мотаю головой. Не трогать.

Он вздыхает.

— Ненавидь меня, — просит тихо. — Справедливо ненавидь, я заслужил. Бей. Требуй. Но не в одну точку смотри. Пожалуйста.

Хочу сказать, что не могу. Но и сказать тоже не могу. Плачу и мотаю головой.

Жмурюсь. Чувствую крепкие-крепкие объятья. И мне бы умереть от страха. Осознать себя пойманной, бесправной, безнадежной, но вместо этого я за него цепляюсь в ответ.

Мну футболку. Вжимаюсь в шею. Приоткрываю рот и понимаю, что больно настолько, что даже плакать я уже не могу.

— Я очень тебя обидел. — Слышу и не слышу. — Я знаю. Я уже все знаю. Ты всю себя отдала, а я не поверил. И ты мне не поверила. Я не хотел этого, Айка.

И я не хотела. Но сказать не могу. Хватаю воздух, который разрывает легкие. То ли вою, то ли стону.

— Прости меня. Или не прощай, как сердце просит. Но ты Сафие нужна, ханым. Она тебя очень ждет.

Вспоминаю шарики, вспоминаю ручки. Голосок.

Мне кажется, что умираю, потому что знаю все это. Знаю, и не могу.

Голова — из стороны в сторону.

— Ты будь с ней… Я сдаюсь. У меня ничего не получилось… — Голос звучит до противного пискляво. Ничего, кроме отвращения, я к себе уже не чувствую. — Ей лучше будет, если она меня разлюбит. Ей с тобой будет лучше. Ты ее защитишь, а я… А я что? Все во мне не так… Я плохая мама, кричу на нее, злюсь, не могу ей будущее дать, какое она заслуживает… Даже машину купить не смогла, нормальную… Отца лишила. Всего лишила. Зачем я ей? Не мама, а шалава какая-то…

Выговариваю и больно до изнеможения. Плотину рвет. Моя трагедия — наружу.

Это вслух ужасно звучит, но я же в этом всем и варилась. Мне кажется, без меня им всем будет лучше. Упираюсь в грудь, хочу оттолкнуть, но Айдар не дает — закаменел.

Рыдаю, толкаю. Он держит. За затылок. В объятьях.

Моя ладонь давит на его грудь. Я вдруг чувствую ужасно быстрый стук сердца. Настолько, что пугаюсь.

В ушах все так же шумят мои же слова.

Щеки обхватывают ладони. В комнате непроглядно темно, как и в моей жизни, но взгляд я ловлю.

Лавину уже не остановить, я это знаю. А он зачем-то бросается под нее. Не дает глаза отвести. По лицу скользит.

И я все чувствую. Как жжется. Как больно. Как мы бултыхаемся и захлебываемся. Мы. Мы, а не я.

— Ты ей нужна, Айлин. И мне нужна. Пиздец нужна. Просыпайся, ханым. Пожалуйста. Просыпайся. Я без тебя не выживу. Мне хочется только рядом лечь и вдвоем сдохнуть. А нам нельзя. Мы вдвоем может вечность в своем аду гореть, но ее в рай вытолкнем. Давай, ханым. Давай. Меня спаси. Я без тебя не справлюсь.

Глава 34

Айдар

Эта ночь — вообще без сна. В голове — гул. В груди — непрекращающаяся тахикардия.

Вместе с прорвавшимися сквозь безразличие к жизни слезами Айлин я кожей впитываю последствия своих действий.

Как взрослый. Как хотел для нее.

Все по плану, Айдар? Наказал? Ну наслаждайся, сука, что еще сказать-то?

Когда любишь, сложнее всего переживать беспомощность рядом с теми, кто дорог и страдает. А ты — не просто ни на что не способен, еще и причина.

Наказания Аллаха всегда страшнее человеческих. Я свое сложно вывожу.

После ужасно долгого и совершенно бессмысленного противостояния хочу наконец-то разделить нашу боль на двоих. Как и должно было быть с самого начала. По замыслу мы должны были за руку вдвоем выйти из тупика, в который попали не по чьей-то вине, а потому, что жизнь — такая.

Но тогда отпустить мне было слишком сложно, сейчас… Неповторимо легко. А ей наоборот.

Я ухожу от Айки только под утро.

Гордыни, как и недоверия, во мне уже нет. Снесло машиной. Всё похуй. Лишь бы жила. А слов скопилось много. Я старательно черчу линии между ложью и правдой. Настоящим и напускным. Ответов не жду. То, что воспринимает, — это уже огромный шаг навстречу.

Затихает. Обмякает. Устала. Спать хочет.

Не боится. Не каменеет и не отползает.

Дает стереть слезы. Зацеловать глаза и щеки. По губам мазнуть. Хорошая моя.

Блять, хорошая моя, возвращайся. Умоляю…

Из меня рвется больше, чем позволяю себе сказать и сделать.

Сейчас — бессмысленно. Потом может быть. А пока бы просто вытолкнуть. Потому что мы с ней больше месяца уже вот так.

После долгой и бессмысленной борьбы она сдалась, не хочет ничего, а я продолжаю бороться. Но уже с ней за нее. Эгоистично и бешено. Хотя тоже… Точно я борюсь? Или натворил дел, а ложку — ей.

Злюсь на нее, на себя, на случай. На людей.

Наума. Ее семейку. Миллеров. Буткевича. Себя. Себя. Себя.

На водилу, который не достоял на своем ебаном красном, а в моей памяти теперь на всю жизнь запечатлено, как ее отбрасывает тряпичной куклой. И я не знаю — живую или мертвую.

После этого — ад без права расслабиться.

Кровь. Скорая. Просьба дочку не бросать. К хуям осыпавшаяся стеклянной крошкой к ногам жизнь.

У нее — отсутствие серьезных травм. У меня — не утихающий страх, из-за которого я загоняю в ее палату лучших врачей.