Моя жизнь

только индийская кухня. Он не мог жить без дала. Я обычно готовил морковный

суп или что-нибудь в этом роде, а его удручал мой вкус. Однажды он раздобыл

где-то мунг, сварил и принес мне. Я съел его с восторгом. Это послужило

началом регулярного обмена. Я приносил свои лакомства ему, а он свои мне.

В то время на устах у каждого было имя кардинала Маннинга. Лишь благодаря

усилиям кардинала Маннинга и Джона Бернса забастовка докеров так быстро

закончилась. Я рассказал Нараяну Хемчандре о том, как Дизраэли восхищается

простотой кардинала.

– Тогда я должен повидать этого мудреца, - сказал он.

– Но он важная особа. Каким образом вы думаете увидеться с ним?

– Я знаю как. Попрошу вас написать ему от моего имени. Напишите, что я

писатель и лично хочу поздравить его с успешной деятельностью на благо

человечества, а также скажите, что я возьму вас с собой в качестве

переводчика, так как не владею английским языком.

Я написал письмо. Через два-три дня пришел ответ от Маннинга с

приглашением посетить его в определенный день. Мы оба отправились к

кардиналу. Я надел визитку, а Нараян Хемчандра остался в своем обычном

костюме - все в том же пиджаке и тех же брюках. Я пытался поднять его на

смех, но в ответ он только засмеялся и сказал:

– Вы, цивилизованная молодежь, трусы. Великие люди никогда не обращают

внимания на внешний вид человека. Они думают о его сердце.

Мы вошли во дворец кардинала. Едва мы сели, как в дверях появился высокий

худой старик и пожал нам руки. Нараян Хемчандра приветствовал его следующим

образом:

– Я не собираюсь отнимать у вас время. Я много слышал о вас и

почувствовал, что должен прийти и поблагодарить вас за все хорошее, что вы

сделали для бастующих. У меня есть обычай посещать мудрецов всего мира. Вот

почему я и причинил вам беспокойство.

Разумеется, это был мой перевод сказанного им на гуджарати.

– Рад, что вы пришли. Надеюсь, ваше пребывание в Лондоне пойдет вам на

пользу и вы ближе узнаете наш народ. Да благословит вас господь!

С этими словами кардинал встал и распрощался с нами.

Однажды Нараян Хемчандра пришел ко мне в рубашке и дхоти. Моя добрая

хозяйка открыла дверь и в ужасе прибежала ко мне. Это была новая хозяйка, которая не знала Нараяна Хемчандру.

– Какой-то сумасшедший хочет вас видеть, - сказала она.

Я вышел из комнаты и к своему удивлению обнаружил Нараяна Хемчандру. Я был

поражен. Но на его лице не отразилось ничего, кроме обычной улыбки.

– А не дразнили вас ребятишки на улице?

– Да, они бежали за мной, но я не обращал на них никакого внимания, и они

не шумели.

Пробыв несколько месяцев в Лондоне, Нараян Хемчандра отправился в Париж.

Там он принялся за изучение французского языка и стал переводить французские

книги. К тому времени я уже довольно прилично знал французский, и он дал мне

просмотреть свою работу. Это был не перевод, а краткий пересказ.

В конце концов он осуществил и свое намерение побывать в Америке. С

большим трудом он получил билет для проезда на палубе. В Соединенных Штатах

его привлекли к суду за "неприличную одежду", когда он однажды появился на

улице, облаченный в рубашку и дхоти. Помнится, он был оправдан.

XXIII. ВСЕМИРНАЯ ВЫСТАВКА

В 1890 году в Париже открылась всемирная выставка. Я читал о большой

подготовительной работе к ней, а также всегда горел желанием увидеть Париж.

Я подумал, что было бы хорошо осуществить оба желания - повидать Париж и

выставку одновременно. Особое место на выставке занимала Эйфелева башня

высотой около тысячи футов, полностью сооруженная из металла. Конечно, на

выставке было много и других любопытных вещей, но Эйфелева башня была

главной достопримечательностью, так как до этого считалось, что сооружение

такой высоты не может быть прочным.

Я знал, что в Париже есть вегетарианский ресторан, снял комнату по

соседству с ним и прожил в городе семь дней. Расходы на поездки и на осмотр

достопримечательностей я производил очень экономно. Я осматривал Париж в

основном пешком, пользуясь картой города, а также картой выставки и

путеводителем. Этого было достаточно, чтобы познакомиться с главными улицами

и наиболее интересными местами.

О выставке у меня осталось воспоминание, как о чем-то огромном и

многообразном. Я прекрасно помню Эйфелеву башню, так как дважды или трижды

поднимался на нее. На вершине башни был устроен ресторан, и я позавтракал

там, выбросив семь шиллингов лишь для того, чтобы иметь право сказать, что я

ел на такой большой высоте.

До сих пор в моей памяти сохранились старинные церкви Парижа.

Грандиозность и царящее в них спокойствие незабываемы. Удивительную

архитектуру собора Парижской богоматери, превосходно отделанного и внутри, с

изумительными скульптурами, забыть невозможно. Я ощутил тогда, что сердца

людей, потративших миллионы на строительство подобных храмов, были

преисполнены любви к богу.

Я много читал о парижских модах и о легкомыслии парижан. Подтверждения

этому можно было видеть на каждом шагу, но церкви занимали особое место.

Каждый, входя в церковь, тотчас забывал о шуме и суете снаружи. Менялись

манеры человека, он исполнялся достоинства и благоговения, проходя мимо

коленопреклоненного верующего у статуи пресвятой девы. С тех пор во мне все

более укреплялось чувство, что коленопреклонение и молитвы - не