Моя жизнь

Конгрессом, вселяло в мое сердце радость и надежду. Сознание, что санкция

Конгресса означает одобрение всей страны, могло обрадовать кого угодно.

XVI. ДАРБАР ЛОРДА КЕРЗОНА

– Заседания Конгресса окончились, но поскольку мне надо было посетить

Торговую палату и встретиться с некоторыми людьми, имевшими отношение к моей

работе в Южной Африке, я остался в Калькутте еще на месяц. Предпочитая не

жить в гостинице, я достал рекомендательное письмо для получения комнаты в

Индийском клубе. Членами этого клуба были многие видные индийцы, и я

намеревался познакомиться с ними, дабы заинтересовать их работой в Южной

Африке.

Гокхале часто приходил в клуб играть на биллиарде. Узнав, что я остаюсь в

Калькутте еще на некоторое время, он пригласил меня поселиться у него. Я

поблагодарил за приглашение, но счел неудобным самому отправиться к нему.

Гокхале ждал день или два, а потом пришел ко мне сам. Разыскав меня в моем

убежище, он сказал:

– Ганди, вы должны остаться в стране. А помещение надо переменить. Вам

следует установить контакт по возможности с большим числом людей. Я хотел

бы, чтобы вы занимались работой для Конгресса.

Прежде чем перейти к описанию моей жизни у Гокхале, я хочу рассказать об

инциденте, происшедшем в Индийском клубе.

Приблизительно в это время лорд Керзон созвал дарбар. Некоторые раджи и

махараджи из числа приглашенных на дарбар были членами клуба. Я всегда

встречал их в клубе, одетых в прекрасные бенгальские дхоти, рубашки и шарфы.

Отправляясь на дарбар, они надевали брюки, которые годились только для

хансама, и блестящие ботинки. Мне было больно видеть это, и я спросил одного

из них о причинах таких изменений в одежде.

– Нам одним известно, насколько жалко наше положение. Только мы знаем о

тех оскорблениях, которые нам суждено сносить, чтобы не лишиться богатства и

титулов, - ответил он.

– А что вы скажете об этих тюрбанах хансама и блестящих ботинках?
–

спросил я.

– А есть ли разница между нами и хансама?
– спросил он и добавил: - Это

наши хансама, а мы - хансама у лорда Керзона. Если я не буду присутствовать

на приеме, неприятные последствия скоро скажутся. Если же я приду в своей

обычной одежде, это будет воспринято как оскорбление. Может быть, вы

думаете, что я собираюсь говорить с лордом Керзоном? И не подумаю!

Мне стало жаль этого столь откровенного человека, и я вспомнил еще об

одном дарбаре. Он был устроен по случаю закладки фундамента Индийского

университета, первый кирпич которого положил лорд Хардинг. На дарбаре, разумеется, присутствовали раджи и махараджи. Пандит Малавияджи специально

пригласил меня, и я пришел.

Я расстроился при виде махарадж, разодетых подобно женщинам - в шелковых

пижамах и ачканах, с жемчужными ожерельями на шее, браслетами на запястьях, жемчужными и бриллиантовыми подвесками на тюрбанах. В довершение всего на

поясах висели сабли с золотыми эфесами.

Я чувствовал, что все это знаки не королевского достоинства, а рабства. Я

думал, что эти символы бессилия они надели по своей воле, но мне сказали, что раджи обязаны надевать все свои драгоценности по случаю подобных

церемоний. Я обнаружил, что некоторые даже не любят драгоценностей и никогда

не надевают их, за исключением особых случаев, вроде дарбара.

Не знаю, насколько верны эти мои сведения, но независимо от того, надевают

они драгоценности при других обстоятельствах или нет, обычай посещать

дарбары вице-короля в украшениях, надевать которые к лицу только женщинам, довольно унизителен.

Как тяжела плата за грехи и поступки, совершенные человеком во имя

богатства, власти и престижа!

XVII. МЕСЯЦ С ГОКХАЛЕ - I

С первого дня пребывания у Гокхале я почувствовал себя совершенно как

дома. Он обращался со мной, как с младшим братом, изучил мои привычки и

следил за тем, чтобы у меня было все необходимое. К счастью, мои потребности

были очень скромны, и так как я привык делать все сам, то чрезвычайно мало

нуждался в услугах посторонних. Моя привычка все делать самому, опрятность, аккуратность и внутренняя дисциплина произвели на него сильное впечатление, и он часто буквально захваливал меня.

Мне кажется, у него не было от меня секретов. Он знакомил меня со всеми

выдающимися людьми, которые у него бывали. Лучше всего мне запомнился д-р

(теперь сэр) П. Рай. Он жил совсем рядом и очень часто навещал Гокхале.

Гокхале представил его следующим образом:

– Это проф. Рай. Он зарабатывает восемьсот рупий в месяц, но себе

оставляет только сорок, остальное отдает на общественные нужды. Он не женат

и жениться не собирается.

С тех пор д-р Рай мало изменился. Он одевался тогда почти так же просто, как и теперь, с той только разницей, разумеется, что теперь он носит платье, сделанное из кхади, а тогда - из индийского фабричного сукна. Я мог без

конца слушать Гокхале и д-ра Рая, так как их беседа всегда касалась вопросов

общественного блага и имела воспитательное значение. Но порою было

неприятно, когда они критиковали общественных деятелей. В результате

некоторые люди, раньше казавшиеся мне стойкими борцами, лишались своего

ореола.

Было и радостно и поучительно наблюдать работу Гокхале. Он никогда не

терял ни минуты; свои личные отношения и дружеские связи всецело подчинял

интересам общественного блага. Все его беседы были только о благе Индии, и в

них не было и тени лжи или неискренности. Он постоянно думал и говорил о

нищете и порабощении Индии. Многие пытались заинтересовать его другими

вещами, но он неизменно отвечал:

– Делайте это сами, а мне позвольте продолжать свою работу. Я хочу свободы

для Индии. Когда мы добьемся ее, можно будет подумать и о другом. На

сегодняшний день этого достаточно, чтобы поглотить все мое время и энергию.

Его благоговение перед Ранаде проявлялось на каждом шагу. Мнение Ранаде по