Мозаика Парсифаля

– Кем бы он ни был, он тоже прекрасно понимает это, – возразил Брэдфорд. – Именно поэтому он постарался скрыть свои перемещения. Проверка журнала прихода и ухода ничего не даст.

– Неужели никто так и не видел Стерна? – стоял на своем Брукс. – Ведь вы наверняка провели опрос.

– Да, и постарались не привлекать лишнего внимания. Ни один из опрошенных не признал, что видел его в интересующие нас двадцать четыре часа. Но мы и не ожидали ничего иного.

– Его никто не видел? – недоверчиво нахмурился генерал.

– Кое-кто видел, разумеется, – кивнул Брэдфорд. – В частности, секретарь внешней приемной на шестом этаже секции «Л». Даусон оставил для Стерна записку, и тот взял ее по пути к лифту. Он мог быть в одном из семидесяти кабинетов, расположенных за этой приемной.

– Кто в то время находился на месте? – Посол, не успев закончить своей фразы, энергично мотнул головой, показывая, что сам понимает бессмысленность подобного вопроса.

– Вот именно, – отреагировал не на слова, а на жест Брэдфорд. – Это не поможет. Судя по журналу регистрации, в это время на своих местах находилось двадцать три человека. Там проходили совещания, инструктажи, секретари вели протоколы; местопребывание каждого было проверено. Ни один из присутствовавших не отлучался на такой срок, чтобы успеть позвонить в Рим.

– Но, черт побери, вам же нужно разобраться всего с одним этажом! – воскликнул генерал. – Семьдесят пять кабинетов – семьдесят пять человек. Не сто пятьдесят или тысяча. Всего семьдесят пять; и один из них – ваш «крот»! Начните с ближайшего окружения Мэттиаса и вытяните из них все, что они знают. Если потребуется, поместите всех до одного в клинику!

– Возникнет паника. Весь государственный департамент будет деморализован, – сказал Брукс. – Если не… существует целая клика, особая группа среди его приближенных.

– Вы не знаете, что это за человек. – Брэдфорд сплел пальцы под подбородком, подыскивая слова. – Он же первый, единственный и неповторимый Доктор Мэттиас, учитель, просветитель, генерал идей. Сократ с Потомака, вокруг которого собираются толпы повсюду, где он появляется. Он превозносит тех, кто увидел исходящее от него сияние, и с невероятным сарказмом жестоко побивает тех, кто оказался Фомой неверующим. При этом он умеет облачить эту жестокость в исключительно смиренные фразы. Как случается со многими самопровозглашенными арбитрами элитарных кругов, его высокомерие делает его дьявольски непостоянным. Какая-то группа попадает ему на глаза, и ее члены тотчас превращаются в его милых, любимых сыновей и дочерей. Но это продолжается лишь до той поры, пока не возникает следующая группа и он не выступает в нужный момент со льстивыми речами. Так происходит смена придворных, перед которыми он может вещать дальше. За последний год эта черта характера, естественно, получила развитие, но присутствовала она в нем всегда. – Здесь Брэдфорд позволил себе улыбнуться, хотя улыбка вышла натянутой. – Впрочем, я могу быть предвзятым по отношению к нему, ведь мне не приходилось попадать в круг избранных.

– А как вы думаете, – поинтересовался посол, – почему вас туда не пускали?

– Точно не могу сказать. За мной сложилась определенная репутация. Вероятно, она его не устраивала. Но, скорее всего, потому, что я давно и очень пристально наблюдаю за ним. Мне это нравилось, тем более что я понимал, что это его тоже не устраивает. Понимаете, люди, подобные ему, обычно ведут «лучших и талантливейших» весьма странными путями. Многие мои коллеги достигли профессиональных высот, и я не думаю, что Мэттиасу это по вкусу. Ведь профессионализм предполагает трезвость взгляда. Томизм [45] уже не популярен; слепая вера может испортить зрение и способность смотреть вперед. – Брэдфорд подался вперед и пристально посмотрел на Хэльярда. – Прошу прощения, генерал. Я отвлекся. Дело в том, что я не могу вычленить отдельную группу без гарантии того, что мы не спугнем «крота» раньше, чем обнаружим его. В этом я уверен. Если мы обнаружим его, он выведет нас на человека, которого мы зовем Парсифалем. Возможно, этот человек временно и потерял его, но он знает, кто такой Парсифаль.

45

Учение Фомы Аквинского, соединившее христианские догматы с методом Аристотеля. В XIII в. занял господствующее место в схоластике.

Старшие члены группы молча переглянулись и вновь обратили свои взоры на Брэдфорда. В прозрачных глазах помрачневшего генерала застыл вопрос. Президент, слегка кивая головой, тоже смотрел на Брэдфорда, подперев щеку ладонью.

Наконец посол, внушительно выпрямившись в своем кресле, нарушил молчание:

– Весьма похвально, господин заместитель госсекретаря. Но могу ли я предложить несколько иной сценарий?.. Мэттиасу нужно создать неопровержимое дело против Каррас, чтобы по неизвестным нам причинам вынудить Майкла Хейвелока подать в отставку. К этому моменту какие-то предыдущие дела уже превратили Мэттиаса в марионетку Парсифаля – по сути, в заложника в его руках. Парсифаль понимает, что в его интересах поддерживать навязчивую идею госсекретаря. Он обращается к хорошо законспирированному советскому агенту в госдепе. Материалы, которые должны изобличить Каррас, получены, изучены и приняты. Обвинение принято всеми, за исключением двух сотрудников ЦРУ, которые приходят к вам и сообщают, что все это – ложь, выдумка от начала и до конца. И вы, Эмори Брэдфорд, получаете общее представление о том, что происходит. Президент, обеспокоенный возможностью заговора в государственном департаменте, посвящает нас всех, подчеркиваю – всех, в сложившуюся ситуацию. Мы привлекаем специалиста по тайным операциям организовать… происшествие на Коста-Брава. Это происшествие или, лучше сказать, сцена оказывается убийством, и в этот момент, по вашему мнению, «крот» почему-то теряет Парсифаля из вида.

– Да, Парсифаль, кто бы он ни был, получил от «крота» все, что хотел, и отшвырнул его. «Крот» изумлен, не исключено, что он в отчаянии. Он наверняка дал Москве обещания, основанные на заверениях Парсифаля. Обещания, вне сомнения, сулили крупное поражение американской внешней политики и, не исключено, ее полный крах.

– Либо что-нибудь не менее приятное, – ровным голосом заметил президент.

– Тот, кто получает информацию от Парсифаля, сможет контролировать Кремль. – Брукс сидел по-прежнему прямо, раздвинув плечи. Напряжение читалось и на его бледном аристократическом лице. – Мы на пороге войны, – ровным голосом заключил он.

– Я повторяю, – воскликнул Хэльярд, – надо перетрясти как следует этих несчастных семь с небольшим десятков чиновников госдепа! Устройте чистку, объявите карантин. Объяснение простое, но эффективное и вполне понятное. Это можно сделать вечером, после работы. Вытащить из квартир, из ресторанов и пропустить через ваши лаборатории. Надо найти этого «крота»!

Призыв генерала к силовым действиям произвел сильное впечатление на гражданских; все молчали. Генерал понизил голос:

– Я понимаю, что от этого дурно пахнет, но у вас просто не остается иного выбора.

– Нам потребуется двести человек в качестве санитаров и шоферов, – сказал наконец Брэдфорд. – И от тридцати до сорока машин с правительственными номерами. Никто ничего не должен знать.

– Кроме того, нам придется иметь дело с семьями и соседями, как только «санитары» примутся вечером стучать в их дома, – подхватил Беркуист. – Боже мой, вот сукин сын! Человек на все времена.– Президент глубоко вздохнул. – Нам не удастся выйти сухими из воды. Слухи распространятся со скоростью лесного пожара в засуху. Пресса поднимет крик и наклеит на нас все ярлыки, которые исхитрится придумать. И вполне заслуженно, по правде говоря. Массовые аресты без всяких объяснений – а ничего объяснить мы не сможем, штурмовые отряды, несанкционированные допросы с применением психотропных средств. Нас распнут во всех редакционных статьях по всей стране, наши чучела будут болтаться на виселицах во всех университетских городках. Короче говоря, нас проклянут со всех амвонов и на каждом углу, не говоря уж о братьях-законодателях, которые просто изойдут желчью. Импичмент гарантирован.

– Но что более важно, господин президент, – произнес посол, – и я прошу прощения за свои слова, более важно то, что подобное действие с нашей стороны приведет Парсифаля в состояние паники. Он увидит, что мы предпринимаем, поймет, кого хотим выявить, чтобы добраться до него самого. Он может привести в исполнение свои угрозы, совершить то, о чем даже страшно помыслить.

– Да, я все понимаю. Мы погибнем, если двинемся, и будем беспомощны в том случае, когда останемся на месте.

– Мой план может сработать, – стоял на своем генерал.

– Мог бы, если его провести осторожно и правильно, господин президент, – добавил Брэдфорд.

– Скажите же, ради бога, каким образом?

– Тот, кто станет отчаянно сопротивляться нашим действиям, отказываясь от допроса, скорее всего, окажется человеком, которого мы ищем.

– Или человеком, которому просто есть что скрывать, – мягко добавил Брукс. – Мы живем в тревожное время, господин заместитель государственного секретаря. И, кстати, в городе, где планка, за которой начинается вмешательство в личную жизнь, расположена весьма низко. Вы можете загнать в угол человека, всего-навсего не желающего демонстрировать свое грязное белье: недоброжелательные высказывания о руководстве, непопулярные политические взгляды, любовную интрижку на службе.