Мозаика судьбы
Шрифт:
– У Ольги день рождения. Приехал поздравить. Мы выезжаем.
– Куда?
– Черт, да ты проснешься или нет? Надя рожает! Мы - в перинатальный.
– Уже? Что-то, я, брат... Я быстро. Вы поаккуратнее...
Сашка сунул телефон в задний карман брюк и снова вошел в дом. Дом звенел тишиной, изредка нарушаемой какой-то возней за дверью Катиной комнаты и редкими то ли вздохами, то ли стонами Надюшки.
– Оль, вы готовы?
– Да, Саш, помоги, - Ольга вышла за дверь Катькиной комнаты, в которой она одевала Надьку, - Саш, мне не нравится она, что-то. Какая-то она вялая. Ты, может быть, отнесешь
– Конечно, Надюш, - Саша, широко улыбаясь, решительно открыл дверь, - поехали? Держись за мою шею, не бойся, я - сильный...
И осторожно понес Надю вниз по лестнице.
– Оля, ты там все найдешь, дома. Я приготовила все, - тарахтела Надя, выворачивая голову из-за Сашкиного плеча и, не отрываясь, глядя на подругу, - сумка в детской стоит. Это, в чем из роддома забирать...
– Конечно, дорогая, я все найду. Ты только не волнуйся, все будет хорошо.
– Оль, ты же тоже рожала ночью? Знаешь, я вот думаю, а почему дети почти всегда ночью на белый свет просятся? Саш, постой минутку, я хочу на небо посмотреть.
– Надюш, ну, какое небо? Нам торопиться надо. Спорим, Сашка не сумеет роды принять?
– Ничего-ничего, Надюшка, смотри на небо, я постою пока, а ты, давай, машину подгони. Я ее за углом оставил. Не в ваших же игрушках ехать? Наде лечь надо.
– Спасибо, Саш. Яркие какие. И почему мы так редко смотрим на звезды?
– Спим мы, Надь, когда звезды яркие.
– Саш, только ты ее не бросай больше, пожалуйста, - зашептала Надюшка Маге на ухо, - она тебя любит. Я знаю. Я ее всю жизнь знаю. И я знаю, когда она любит. Она Сеньку любила очень. Всю жизнь любила, он всегда рядом был с ней. И когда она замуж выходила и детей рожала, и жила с отцами детей, и когда убеждала всех, что любит их. Но держалась только за память о Сене. Это он ей не дал с ума сойти от горя. А сейчас он ушел. Память о нем - нет, а он ушел. И ты же ее любишь. Я вижу. Она ведь - единственная, да? Единственная и желанная, да? Не потеряй ее. Она гордая очень. Она не скажет...
– Да, Надюш, она - единственная. Я тоже это понял. Я ведь развелся, Надь...
– Я знаю. Федя сказал. Но она не знает. Я хотела, чтобы ты сам ей сказал.
– Сегодня хотел.
– Ты ей скажи. Скажи. Не о том, что развелся. Ты о любви ей скажи. Ей очень нужна любовь.
– Ты дыши, Надь, дыши глубже. Больно, наверное?
– Я потерплю, Саш. Немного осталось терпеть.
Оля затормозила у калитки, и Саша бережно переложил Надюшку на заднее сиденье. Закрыл дверцу и обернулся к Оле. Та топталась у закрытой двери и смотрела на Надежду сквозь стекло.
– Олюшка, поехали. Ты врачу позвонила?
– Да, Саш, поехали. Ты только аккуратненько езжай. А, врачу?.. Да, позвонила. Она уже выехала. Операционную готовят.
– Не волнуйся, поехали.
Машина плавно затормозила у приемного покоя перинатального центра. Машина Федора уже стояла на стоянке, а он сам кинулся к подъехавшему автомобилю.
– Надюш, ты как? Больно? Ты не волнуйся, я рядом. Саш, отойди, я сам. Держись, малышка. Все будет хорошо.
– Федя, я договорилась. Тебя пустят на роды. Ты пойдешь со мной.
– Пойду, конечно, родная. Это же наш первый ребенок.
– Шутишь, я больше не смогу...
– Сможешь,
родная, сможешь, - сказал он, перекладывая ее на каталку.– Куда везти?..
– Подождите, надо оформить карточку.
– Девушка, некогда нам карточки оформлять. Нам рожать пора!
– Откуда Вам знать, папаша, пора или не пора? Доктор сейчас посмотрит и скажет.
Оля взяла готового взорваться Федора за руку.
– Федь, ты не волнуйся, сейчас Наталья спустится и вас заберет, я уже позвонила. Надюш, ты как?
– Нормально, Оль... Я, правда, не знаю - как это?..
– Ну, если шутишь, то значит, действительно - нормально. Ты держись. Вон Наталья идет.
Действительно, от лифта по коридору, стремительно приближалась женщина лет сорока:
– Ксюша, переодень молодого отца. Он - с нами. Надюш, мы тебя сейчас тоже переоденем быстренько. Ты как?
– Она привычно взяла лежащую женщину за запястье и высвободила часы на левой руке, - частит. Но ничего. Ты не волнуйся. Поехали переодеваться.
– Оля, ты помнишь наш разговор, когда мы сюда приезжали первый раз?
– Помню, конечно. А что?
– Ничего. Потом скажу.
– Ну, давай! Ни пуха, ни пера, - Оля быстро наклонилась с Надюшке и поцеловала, - с богом, милая.
– Ну, вот... И что я должна сказать? Ты уж меня куда-нибудь в одно место определи. Или к черту, или к богу.
– Это меня, Надь - к черту... А тебя - к богу.
– Девушка, Вас, кажется, Ксюша зовут? Где у вас руки помыть можно?
– и Сашка вытянул ладони, с засохшей уже кровью, вперед.
– Саша, а что у тебя с руками?
– Это Надина. Мне бы ополоснуть...
– Надина? У нее, что - кровотечение?
– Ну, у нее же воды отошли... А что? Что-то не так? Так не должно быть?
– Не должно, Саш. У тебя сигареты есть?
– Вы же бросили?
– Откуда ты знаешь?.. Так есть или нет?
– Есть. Пойдем на улицу. Девушка, обычно кесарево сколько делают?
Девчонка оторвала глаза от прикрытой журналом регистрации книжки, и с гордым видом отличницы продекламировала:
– Обычно, операция длится 20 минут. Если нет осложнений. Но, учитывая подготовительный период: осмотр, подключение систем, вывод из наркоза, то - от часа до двух.
– Пойдем, покурим. А потом я организую нам кофе.
– Нет, иди руки мой, а сигареты мне дай. Я на улице тебя подожду.
– Хорошо, иди. Только не уходи больше, - он наклонился и чмокнул ее в нос, - я скоро.
...Ольга мерила шагами коридор, а Сашка, уставший время от времени ловить ее и пытаться успокоить, сел в кресло и стал ждать. Больше ничего не оставалось. Только ждать.
Двери лифта распахнулись, из него вышел Федор и прислонился к стене.
Ольга мгновенно бросилась к нему:
– Что? Федя, что? Кто родился?
– Девочка. Оля, а о каком разговоре шла речь? Что Надя тогда сказала?
– Сказала, что если девочка будет, то она хочет назвать ее Олюшка. А если мальчик - Федор. Федь, ты что-то не о том. Надя - как?
Федор поднял на нее глаза, в которых не было ничего кроме пустоты.
– Оля, можно я назову ее - Надежда?
– Федь, я думаю - вы с Надей это потом решите. Как прошло?