Может когда-то она и была Лолитой, но не теперь

В студии Джареда бренчу на гитаре. Кажется, мне надоели барабаны. Пора сделать перерыв.

– Поеду сегодня с тобой. Соскучился по мелкому, – торжественно сообщает брат. – Хочешь, подарю? Насовсем. Будет жить у тебя. – Не говори глупостей! – отмахивается Джаред. – Смотри, что я ему купил! – Мне наплевать, что ещё сломает этот мальчишка! – отворачиваюсь. – Идиот! Ты настоящий идиот, брат! Жизнь сделала тебе такой подарок, а ты не ценишь. – Хочешь, передарю? – хлопаю глазами. – Я даже разговаривать с тобой не хочу. Никогда не думал, что мой брат окажется таким дерьмом! Я уехал! – сообщает мне, выходит из студии, и я слышу, как Джаред уезжает. Упираюсь лбом в стол. Эта сука нанесла мне такую рану. Она разбила всё моё сердце на крошечные осколки. На такие мелкие, что я не могу собрать их воедино, чтобы полюбить собственного сына. Нужно хотя бы попытаться!

Покупаю множество игрушек в торговом центре. За тот год, что Орландо живёт в этом мире, я ни разу не купил ему ничего, кроме тех лекарств, которые, к слову, оказались совершенно бесполезными. Как у него была сыпь месяц назад, так и не прошла по сей день.

– Сынок, папа дома! Посмотри, сколько всего я тебе купил! – кричу, входя в дом. – Не старайся. Их нет, – Джаред пьёт сок. – Ты не староват для морковно-тыквенного сока, для детей, от восьми месяцев? – читаю надпись на коробочке. Джаред показывает мне средний палец. – Где они? – спрашивает. – Гуляют, – жму плечами. – А я, как придурок накупил всех этих штук для мелкого. – Позвоню им, – Джаред тыкает пальцами в свою ежевику. – Мам? Вы где? Где? Что случилось? Ого! Мама! Как он? – Как он? – желудок сдавливает спазм. – Что произошло? – Заткнись! – шипит Джаред. – Да. Хорошо. Мы сейчас приедем! – убирает телефон в карман. – Что случилось? – тяжело дышу. – Они в больнице. У Орландо сильная температура. Эта сыпь, она стала совсем красной. Не знаю. Поехали! – Да… – киваю, на ватных ногах плетусь за братом. Я в растерянности. Трясу головой.

Белый коридор с яркими, ослепляющими лампами, мама, плачущая на стуле у реанимационной палаты. Из-за всхлипов она ничего не может нормально объяснить. И словно в вакууме я слышу слова доктора. Он говорит, что у Орландо анафилактический шок. У него жуткая аллергия на детское питание. А я не знал… Что же я за отец такой? Мама во время его привезла в клинику, он мог умереть… Сейчас он спит, из него торчит пара трубок. Он сейчас не может дышать самостоятельно, в его горле что-то там опухло, и через тонкую вену в маленькой ножке в его маленький, слабенький организм поступает лекарство.

Я смотрю на него через маленькое окошко в двери, не могу поверить, что я пренебрегал этим человеком, моим сыном. И в одночасье, мне хочется положить весь мир, только бы мой ребёнок сейчас не лежал в реанимации. Только бы он был здоров. Только бы галдел мне спящему на ухо: «Папа, папа, папа». Сейчас я всё бы мог отдать, только бы его жизни ничего не угрожало. Я даже готов простить Холи, если это хоть как-то поможет ему.

– Брат, – Джаред хлопает меня по плечу. Я поворачиваю голову и он пугается. Конечно, я не так часто плачу. – Он же не умрёт? Джаред, он не умрёт? – задыхаюсь. – Нет! Брат. Нет, что ты! Мама успела привезти его. С О Ти всё будет в порядке! – обнимает меня.

Орландо переводят из реанимации в реабилитационную палату, сейчас его жизни ничего не угрожает. Он всё ещё спит, трубка торчащая изо рта, подключённая к аппарату всё ещё помогает ему дышать. Он такой маленький. Мой мальчик. Как я мог так поступить с тобой? Шесть часов я не отхожу от него, все шесть часов пока он спит. Я даже не знаю, что ты любишь, чего не любишь. Что нравится, а что нет. На что у тебя, черт возьми, аллергия! Худшего отца чем я и придумать нельзя. Даже мой отец был лучше. Он хоть интересовался нами. Первое время…

– Прости меня, сынок. Прости, умоляю, – утыкаюсь лбом в маленькую ладошку. Она такая тёплая. Его кожа пахнет, как и моя. Он пахнет мной. Сын своего отца. Улыбаюсь. – Я сделаю всё. Теперь я сделаю всё, чтобы заслужить твою любовь, сынок. Хотя, ты меня и так любишь. Я вижу по твоим глазам, и как ты произносишь радостное «папа», когда видишь меня. А ещё ты постоянно заходишь в студию, смотришь. А я, как полный урод, делаю вид, что не замечаю тебя, каждую секунду желаю, чтобы ты ушёл. Но ты стоишь, пока я не рявкну, пока не выгоню… – он не даёт мне договорить. Начинает громко хрипеть, кашлять. – Орландо! Что с тобой? Что с тобой, сын? – я оцепенел, смотрю на дёргающёёся тельце. Что же ты стоишь, идиот? – Мисс! Миссис! Эй! Кто-нибудь! – зову медсестёр. Одна из них подходит ко мне. – Мой сын, он задыхается. Там в палате! – меня трясёт. Она вбегает, подходит к нему, что-то быстро делает. – Что с ним? Мисс, что с ним? – истерю. – Успокойтесь! – рявкает она. Я затыкаюсь и слышу громкий плач. – С ним всё в порядке? – Да! – Почему он задыхался? – Ему мешала трубка. Он смог дышать сам, без неё, – улыбается она и отступает. Я бросаюсь к кровати. О Ти трясёт губами, из его глаз катятся огромные слёзы. – Па-па, па-па, па-па, – чуть слышно хрипит он. – Тише, мой маленький, отдыхай, – крепко обнимаю его. Он плачет ещё минут десять, пока мама не приносит ему его, (как оказалось), любимые игрушки. Это какая-то сломанная улитка, английский красный автобус и маленький медвежонок. Этого медвежонка я купил для Холи в Бремене, когда мы ездили в Германию. Он совсем маленький, размером с ладонь. Я помню, она везде таскала его с собой в нагрудном кармане. Понятия не имею, как он мог остаться. Я сжёг все её вещи, до единой. Но раз ему нравится, то я не отберу. Теперь всё только для него. Для моего сына. Смысла моей жизни.

Теперь мамина помощь мне не требуется. Она всему меня научила, и я со спокойной душой перевёз её обратно, к ней домой. Орландо всегда со мной. Двадцать четыре часа в сутки. На репетициях, он сидит с Джейми в аппаратной, или играет с Шейлой. А порой сидит у меня на коленях, и я учу его игре на барабанах. Конечно, он ещё слишком маленький и ничего не запоминает, но я заметил, что гитара нравится ему больше. Мы с ним очень похожи. Одинаковые движения, стрижки и я стараюсь одевать его так же, как и одеваюсь сам. А ещё он очень похож на Холи. У него такой же пронзительный взгляд, такие же цепкие пальцы, и он так же сильно, как и она любит меня. И я люблю его. Её уход стоил этого.

– Бакс! – маленький пальчик тычет в окно. Через дорогу ярко-зелёная вывеска Старбакса. Он обожает их мороженое. – Нет, О Ти! Ты только переболел, – убираю его ручку от окна. – Папа, Бакс! – требует он, насупливает брови и сверлит меня сердитым взглядом. – Чёрт! – шиплю я. – Чёрт! – повторяет он. – О Ти! – раскрываю глаза. – Больше не повторяй! Бабушка меня убьёт, – смеюсь. Он смеётся в ответ. – Хорошо. Но только из-за твоего третьего дня рождения! – я не могу отказать этому мальчишке. Крепко сжимаю его ладошку, мы быстро перебегаем улицу Эвклида. К счастью народу не так много. В Пасадене все слишком спокойно, чтобы создавать толкучку в кофейне. Но те, кто узнают меня, не оставляют в покое, и щелчки камер, оглушают нас.

Я покупаю всё, что нужно и мы возвращаемся на другую сторону улицы. Устраиваемся на скамейке недалеко от парковки. Я пью кофе, периодически наблюдаю за тем, как Орландо вымазывается фисташковым мороженым. Быстро фотографирую нас и выкладываю в Твиттер.

– Папа! – дёргает меня Орландо за рукав куртки. – Сейчас, сынок! – дурацкий айфон зависает. – Папа, тётя плачет! – снова дёргает меня за рукав. Оборачиваюсь. Сердце перестаёт биться. На другом конце скамейки, заливаясь слезами, сидит рыжая. О, Господи! Холи! За три года совсем не изменилась… Меня трясёт. Холи смотрит на нас. То на меня, то на Орландо. Грудь судорожно сжимается и разжимается от рыданий. – Она хочет мороженого? Зачем она плачет? – испуганно смотрит на меня сын. С трудом проглатываю комок, застрявший в горле, поднимаю сына на руки. С отвращением смотрю на рыжую. – Тётя потеряла самое дорогое, что у неё было!

====== Часть 77. Ежевика ======

Просто пришла и села рядом. Просто пришла и села. Она следила за нами? Или случайно наткнулась, разгуливая со своим мужем по Городу Роз? Она впервые увидела своего сына, впервые увидела меня за эти три года… Эти её дрожащие губы выбели меня из колеи. Все мои планы, мысли и наконец, обретённое спокойствие летят к чертям. Я сам не свой.

Сижу на кухне. Помогаю Орландо обвести его маленькую ручку. Пью кофе, незаметно подливаю в кофе виски. Орландо что-то бормочет себе под нос.

– Твоя мама вернулась, – тихонько проговариваю. – Мама? – поднимает сын голову. – Мама, – киваю. – Бабуля? – не отрываясь от рисунка, спрашивает он. – Нет, сынок. Мама. Настоящая. Я рад, что ты сейчас плохо меня понимаешь, – киваю. Вздрагиваю от пришедшего письма на мою почту.

«Здравствуй. Я дико соскучилась. Я не прошу простить меня или принять обратно. И я не претендую на твоё внимание. Я прошу тебя разрешить мне общаться с сыном. С моим сыном. Я приеду, я хочу подарить ему подарок. Спасибо», – дочитываю.