Мучимые ересями
Шрифт:
.IV.
Бухта Белого Паруса,
Баронство Дейрвин,
Лига Корисанда
Раздался раскат грома, и новая стена грязно-белого дыма взметнулась вверх, пронзённая вспышками пламени, когда линия черисийских галеонов в очередной раз величественно проплыла мимо плавучих батарей.
Частое, дисциплинированное рычание их орудий возымело своё действие. Три заякоренные батареи уже замолчали, превратившись в руины, несмотря на свои толстые фальшборта. Деревянные суда было чрезвычайно трудно потопить, используя цельнолитые ядра, главным образом потому, что отверстия, которые они пробивали, были относительно малы и большинство из них, как правило, находились выше
С такого расстояния, с городом Дейрос и сверкающими водами Залива Белого Паруса в качестве фона, это могло быть почти великолепным зрелищем, турниром, организованным, чтобы развлечь и увлечь. Но только если зрители сами не испытали то же самое, а Кайлеб Армак то же самое испытал. Он знал, что происходит с хрупкими людскими телами, когда ядро пробивает толстые деревянные фальшборта в облаке смертоносных осколков. Когда человек, стоящий рядом с тобой, превращается в кровавую кашу двадцатифунтовым или тридцатифунтовым ядром. Когда крики раненых прорываются даже сквозь оглушительный гром ваших собственных орудий. Когда палуба, которая перед боем была посыпана песком для улучшения сцепления, была забрызгана и залита узорами из человеческой крови.
Он знал, что на самом деле видит, и стоял, плотно сжав губы, наблюдая за противоборством и заложив руки за спину. На нём не было доспехов, даже меча на боку, и это было одной из причин, почему его рот был сжат в такую жёсткую линию.
К несчастью для того, что он действительно хотел сделать в этот момент, его официальные советники — и Мерлин — были правы. Борьба с обороной Дейроса могла иметь только один исход. Как бы ни были доблестны люди, стоявшие за орудиями осаждённых плотов, они не могли долго противостоять огневой мощи флота Кайлеба. Если уж на то пошло, пытаться использовать против них силу всех галеонов под непосредственным командованием Кайлеба было бы глупо. Корабли могли бы только пересекать курсы друг друга, и возможность калечащих столкновений между дружественными частями была бы очень реальной в таких переполненных, задымленных условиях.
И, как безжалостно заметил Мерлин, если нецелесообразно использовать все его галеоны, то нет никакого оправдания и для использования «Императрицы Черисийской». Кайлебу совсем не нужно было доказывать что-то о своей личной храбрости для того, чтобы мотивировать подчинённых ему людей. А «разделять риск», когда для этого не было острой военной необходимости — и коль скоро они с Шарлиен ещё не родили наследника — было бы не просто ненужным, но и преступно безрассудным. Одно неудачное попадание ядром могло иметь катастрофические последствия не только для Кайлеба, но и для всех людей, которых он был обязан и обещал защищать.
Аргумент об обязательствах, по мнению Кайлеба, был особенно низким ударом, даже для Мерлина. Тем не менее, он был вынужден признать его правоту, и поэтому последние три часа стоял у поручней квартердека «Императрицы Черисийской», наблюдая с безопасного расстояния за пределами артиллерийского огня, как другие корабли принимают на себя основную тяжесть боя.
Это не было полностью игрой в одни ворота. Как предположили Кайлеб и его старшие командиры (в немалой степени на основе «видений» сейджина Мерлина), Гектор Корисандийский действительно запустил в производство артиллерию новой конструкции. У него всё ещё было далеко не так много новых пушек, как он, несомненно, хотел бы, но у него, очевидно, был свой эквивалент Эдвирда Хоусмина. Вдобавок ко всем новехоньким пушкам, которые появлялись из его литейных цехов, какой-то дьявольски умный корисандийский зануда придумал, как приварить цапфы к уже существующим пушкам, точно так же, как это сделал Хоусмин. Очевидно, он занимался этим уже несколько месяцев, что помогло объяснить, почему два галеона Кайлеба были вынуждены покинуть боевую линию для произведения ремонта и почему корабли, вступившие в бой с этими плавучими батареями, уже понесли потерями более двухсот человек.
— Почему эти идиоты не могут признать неизбежное и спустить свои знамёна прежде, чем кто-нибудь ещё погибнет… с обеих сторон? — наполовину прорычал, наполовину проворчал он.
— Вероятно, потому, что они знают в чём заключается их долг, когда видят это, Ваше Величество, —
тихо сказал Мерлин. Челюсти Кайлеба сжались, а карие глаза гневно сверкнули от бесконечно почтительной нотки упрёка в голосе главного телохранителя. Но затем ноздри императора раздулись, когда он сделал глубокий вдох, и он кивнул.— Ты прав, — признал он. Это было не совсем извинение, но и не совсем упрёк. Он повернул голову и криво усмехнулся Мерлину. — Я просто ненавижу видеть так много убитых и раненых, если это ничего не изменит в конце концов.
— В конечном счёте ты, наверное, прав, — согласился Мерлин. — С другой стороны, им может повезти. Попадание совершенно в не подходящее место, искра в крюйт-камере, разбитый фонарь где-то под палубой… как любит отмечать граф Серой Гавани, первое правило битвы состоит в том, что, если что может пойти не так, оно пойдёт не так. И, как однажды заметил ему твой отец, это справедливо для обеих сторон.
— Я знаю. Но тот факт, что ты прав, не делает меня счастливее.
— Хорошо. — Император удивлённо поднял брови, услышав ответ Мерлина, и телохранитель с сапфировыми глазами немного грустно улыбнулся ему. — Прежде чем всё это закончится, Кайлеб, погибнет очень много людей. Я знаю, что это будет тяжело для тебя, но надеюсь, ты простишь меня, если я скажу, что чем больше пройдёт времени до того момента, как ты начнёшь воспринимать это как должное, тем лучше это будет для тебя, как человека, так и для императора.
Князь Нарман, стоявший по другую сторону от Кайлеба, задумчиво прищурился, наблюдая, как император кивает в глубоком согласии с замечанием сейджина. Не то чтобы сам Нарман не был согласен с замечанием Мерлина. По правде говоря, сам Нарман был вполне способен на абсолютную безжалостность, когда того требовала необходимость, но от природы он не был кровожадным. На самом деле, его безжалостность почти всегда была реакцией на разного рода кровожадность, которую часто демонстрировали некоторые правители, вроде приходящего на ум Гектора Корисандийского. Он всегда был склонен фокусировать свою безжалостность на узко определённых целях, ключевых личностях, чьё хирургическое устранение наиболее способствовало бы его планам, и массовый хаос оскорблял его. Это было неаккуратно. Хуже того, это было небрежно, потому что обычно указывало на то, что он не смог должным образом идентифицировать ключевого человека или людей, устранение которых было действительно необходимо. Что, помимо всего прочего, означало, что в конце концов он, вероятно, убил больше людей, чем должен был.
Это было ещё одной причиной, почему, хотя он безоговорочно предпочитал императора, который был немного более безжалостным, чем он должен был быть, императору, который не был достаточно безжалостным, он не возражал против заявления сейджина. Впрочем, были так же и другие причины, и некоторые из них оказались довольно неожиданными. К своему удивлению, Нарман действительно полюбил Кайлеба. Он был вполне порядочным молодым человеком, что было достаточной редкостью за пределами рангов глав государств, и Нарман предпочёл бы держать его в таком положении как можно дольше, особенно учитывая, что Кайлеб также собирался стать деверем дочери Нармана. Но полностью отбрасывая это личное соображение в сторону, последнее, что нужно было Сэйфхолду — это чтобы молодой человек, который с сожалением готов был потопить весь флот графа Тирска, если бы его условия капитуляции были отвергнуты, превратился в молодого человека, который ни за что бы не пожалел об этом.
И всё же, как бы Нарман ни одобрял заявление Мерлина, это была вещь не того толка, что обычно говорят кому-то телохранители. Особенно когда этот кто-то — император. Нарман был готов к тесным отношениям между Кайлебом и сейджином. Такого рода связи между аристократом и его самыми верными и преданными слугами можно было только ожидать, а Мерлин спас не только жизнь Кайлеба, но и жизни архиепископа Мейкела и графа Серой Гавани, не говоря уже о сверхчеловеческих, легендарных усилиях сейджина в попытке спасти жизнь короля Хааральда в Заливе Даркос. Чего нельзя было ожидать, так это того, что этот слуга будет почти… наставником императора. Слово «наставник» было здесь не совсем правильным словом, и Нарман это прекрасно понимал, но оно было близко к истине. Кайлеб слушал Мерлина, и ценил взгляды и суждения сейджина по самым разным вопросам. Конечно, в отличие от слишком многих правителей, Кайлеб обладал невероятно ценным (и, к сожалению, редким) умением слушать своих советников. Никто никогда не принял бы его за нерешительного человека, но сама эта решительность придавала ему уверенность в том, что он может узнать мнение других, чьему суждению он доверяет, прежде чем принять собственное решение. И всё же, было что-то необычное в том, как он прислушивался к мнению Мерлина.