Мучимые ересями

— Но я уже приняла меры, чтобы защитить себя от него, — призналась она. — Именно поэтому я и не оставила его в Чизхольме с Мареком. Я не могла оставить его командовать армией, когда он так явно не соглашался с тем, что я должна была сделать.

— Я так и думал, что это так. — Стейнейр пожал плечами. — И там, я подозреваю, вы видите самое ясное доказательство того, насколько маловероятно, что ваша любовь к нему отвлечёт вас от ваших обязанностей.

Императрица медленно кивнула, и Стейнейр отхлебнул из своего бокала, наблюдая за ней и ещё сильнее желая, чтобы ему, Кайлебу и Мерлину удалось убедить остальное Братство Святого Жерно позволить Кайлебу сказать ей правду. Если бы она знала, как и Стейнейр, как капитан Атравес мог следить даже за самыми искусными заговорщиками, это могло бы успокоить её.

«И облегчение её разума везде и всегда — это самое малое, что мы можем для неё сделать», — сочувственно подумал он за безмятежностью своих глаз. — «Она этого заслуживает. И даже если бы это было не так, простой здравый смысл потребовал бы, чтобы мы всё равно это сделали. Мы нуждаемся в ней — нуждаемся в том, чтобы она функционировала в своих лучших проявлениях, используя весь этот интеллект и силу воли, а не тратя их на то, чтобы вознаградить себя проблемами, которые она, в любом случае, никогда не сможет решить».

— Ваш дядя во многих отношениях является зеркалом самого Сэйфхолда, Ваше Величество — сказал он вслух. — Борьба в его сердце и уме — это та же самая борьба, которая происходит в сердцах, умах и душах каждого мужчины и каждой женщины в этом мире. Каждый из нас должен, в конце концов, принять свои собственные решения, свой собственный выбор, и боль, которая при этом возникнет у многих из нас, будет ужасной. И всё же мы должны сделать выбор. Самый страшный грех из всех, один непростительный грех — это отказ от выбора. И что бы мы ни думали или во что бы ни верили сами, мы не можем отказать в этом выборе другим только потому, что верим, что они будут выбирать не так, как мы.

— Вы понимаете, что ваш дядя не может с вами согласиться. Теперь вы должны принять его право не соглашаться с вами. Не судите его за это несогласие. Да, примите меры, чтобы защитить себя от возможных последствий, но помните, что он остаётся дядей, которого вы любите с детства, и командующим армией, который так хорошо и так долго служил вам. Если он решит, если захочет, позволить разрыву между вами повредить или уничтожить его любовь к вам, или даже побудить его присоединиться к вашим врагам, это тоже его решение. Но никогда не забывайте, что действительно можно глубоко любить того, с кем вы принципиально не согласны, Ваше Величество. Я — Бедардист, и это один из основных принципов моего орденского учения. И ещё один принцип заключается в том, что очень трудно любить того, с кем ты принципиально не согласен. Трудно, и тяжело вам обоим. Не усложняй это раньше, чем нужно.

Шарлиен с минуту смотрела на него, потом глубоко вздохнула и кивнула.

— Вы правы, Ваше Высокопреосвященство, — тихо сказала она. — Это очень трудно. Но я постараюсь не усложнять ситуацию больше, чем это необходимо.

.II.

Капёрский бриг «Верный сын»,

Деснерийский торговый галеон «Танцующий Ветер»,

Марковское море

Серо-стальная вода вздымалась под серо-стальным небом под напором ветра словно в огромной чаше. Этот же ветер гудел и завывал в снастях, пока бриг «Верный сын» шёл по бескрайней пустоши Марковского моря. Симин Фитцхью, владелец и капитан «Верного сына», стоял на крошечных шканцах брига, широко расставив ноги против движения корабля, и дрожал, несмотря на толстый тёплый бушлат.

Фитцхью было чуть меньше тридцати лет, и он до сих пор не имел детей. С другой стороны, у его старшего брата, было уже пятеро, включая не одну, а две пары близнецов. Старшему из них было всего семь лет, и никто из них никогда не был за пределами Теллесберга. Они очень потешались над толстым зимним бушлатом дяди Симина, когда «помогали» ему поковать его вещи, но в данным момент Фитцхью не видел в его толщине ни капли юмора. На самом деле он страстно желал, чтобы он был ещё толще и теплее.

До весны оставался ещё месяц, а зима в Марковском море могла быть такой же холодной и горькой, как и всё, что находилось к югу от Моря Ледяного Ветра, что, казалось, и требовалось доказать нынешней погоде. — «По крайней мере», — с благодарностью подумал он, — «с неба больше ничего не падает». — Шедший вчера дождь превратился в ледяной мокрый снег, и стоячий такелаж был покрыт льдом, словно ветви деревьев в зимнем лесу. Температура ещё не поднялась достаточно высоко, чтобы он растаял (предполагая, что она вообще когда-нибудь поднимется так высоко), но его куски время от времени гремели и стучали по палубе. Карронады поблескивали под собственным тонким слоем стекловидного льда, и ещё больше льда падало на палубу хрустальными осколками с бегущего такелажа всякий раз, когда подтягивали паруса.

«Интересно, почему это показалось мне хорошей идеей до того, как мы покинули порт?» — задал себе риторический вопрос Фитцхью, глядя на северное небо.

На самом деле он прекрасно знал ответ. Воды к югу от Марковского моря были тщательно протралены другими каперами. Залив Таро, Канал Таро, Транджирский Пролив и Море Правосудия были тщательно прочёсаны, и если бы в мире оставалось ещё хоть двадцать торговых судов, плавающих под Таросским флагом, Фитцхью был бы ошарашен. За последние несколько месяцев прошедших после Фирейдской Резни, в водах Дельфирака велась ещё более тщательная охота, в ходе которой черисийские корабли кишмя кишели у дельфиракского побережья и проходили через прибрежные воды королевства, как кормящиеся думвалы, а ведь Черисийская Империя (пока) не была в состоянии войны с Деснерийской Империей. По сути, оставалось только Море Харфлена и Харчонгский Залив, далеко на западе, а это было слишком далеко для судна размером с «Верного сына».

Впрочем, Симин Фитцхью стал капёром не только из-за денег. Конечно, он не имел ничего против того, чтобы накапливать удовлетворительную кучу марок, но на самом деле он хотел причинить этим ублюдкам в Зионе боль любым доступным ему способом.

И это была истинная причина, по которой он был там, где он был в этот холодный, ветреный, совершенно отвратительный день. Он не мог сравниться размерами со многими другими капёрскими судами, и он не мог сравниться с богатством многих других судовладельцев, но у него всё ещё была сеть контактов его отца, включая несколько в независимом Герцогстве Фаллос.

Хотя остров Фаллос простирался почти на девятьсот миль от его крайней северной оконечности до крайней южной оконечности, его общее население было меньше, чем население одного только Теллесберга. По большому счёту, никто не обращал особого внимания на Фаллос, но у герцогства был один чрезвычайно ценный природный ресурс: деревья. Много-много деревьев. Деревья, из которых получался один из лучших в мире кораблестроительный лес. Большинство фаллосцев — те, кто не были фермерами или рыбаками — были лесорубами, и они получали приличную прибыль, продавая древесину различным материковым королевствам. Черис не была одним из обычных рынков Фаллоса, учитывая, что в лесах, которые до сих пор покрывали значительную часть Черис и почти весь огромный остров Серебряная Жила, было ещё больше (и, по мнению некоторых, лучшей) древесины, которую можно было купить гораздо ближе к дому. Но гораздо большая часть материка была вырублена, и второсортный лес не мог сравниться с великолепными брёвнами для мачт и рангоута, которые появились из девственных лесов Фаллоса. Скипидар был ещё одним из основных продуктом фаллосцев, так же как и смола.

В обычных обстоятельствах Фаллос вполне безбедно жил за счёт своей лесной продукции, но герцогству едва ли грозила опасность разбогатеть. Однако после Битвы в Заливе Даркос обстоятельства были далеки от «нормальных». Решение «Группы Четырёх» построить огромный новый флот вызвало спрос на древесину и всевозможные военно-морские припасы, какой мир никогда прежде не видел. Внезапно фаллосцы стали делать деньги с такой скоростью, что даже черисийцы могли бы позавидовать… и воды между Фаллосом и материком кишели грузовыми судами.