Муля, не нервируй… Книга 3

— Я буду жаловаться! — заверещал из коридора Желтков. Ему что-то вторила разгневанная Пожидаева.

— Мда, с соседями опять «повезло», — вздохнул я, поправил сбившуюся рубашку и развернулся к Надежде Петровне.

Видимо мой вид не предвещал ей ничего хорошего, потому что она торопливо сказала:

— Ладно, Муленька, я вижу, что ты занят. Вернёшься — мы обо всём обязательно поговорим.

Она невнимательно клюнула воздух у моей щеки и торопливо ретировалась.

Уже легче. Мы остались в комнате втроём.

Основная масса продуктов уже была упакована.

— Я поставила мясо и котлеты пока в холодильник, — волновалась Дуся, — Муля, не забудь утром переставить всё в сумки! Только не перепутай ничего!

Она всё охала и ахала. Так, что Пуговкин сказал:

— Да не беспокойтесь вы так, Евдокия Ивановна, я утром пораньше приду к Муле, и мы всё сложим правильно.

— А коробку не забудете?

— Коробку — в первую очередь! — клятвенно пообещал Пуговкин и для дополнительной аргументации даже ладони к сердцу прижал и умильно замотал головой.

Я восхитился — вот ведь артист!

Дуся поверила. Домовитый Миша ей явно пришёлся по вкусу.

— Ну тогда я побежала, — воскликнула она, — в холодильнике, в зелёной кастрюльке тушенная капуста. Поужинай, Муля. И Мишу покорми! А мне бежать пора.

И она тоже торопливо ретировалась. Я, помню, тогда ещё удивился, почему она так. И ночевать она у меня реже стала. Постоянно пропадает у Модеста Фёдоровича (или говорит так). Но так как нужно было ещё много чего сделать, я тогда не придал этому особого значения.

— Слышал? — сказал я Пуговкину, — капусту сейчас будем есть. Садись к столу. Я только примус раскочегарю и подогрею.

— Да зачем же примус? — всплеснул руками Пуговкин, — давай сюда кастрюлю. Я на кухню схожу и на плите погрею. Так гораздо быстрее будет.

Он забрал кастрюлю и пошел на кухню.

А я сел к столу и задумался. У себя в блокноте я отметил основные важные детали этого пикника. Во-первых, нужно подыскать удобный момент, когда Большаков будет в благодушном настроении, и поговорить с ним о Козляткине ещё раз. Алгоритм поведения я Козляткину разъяснил. Очень надеюсь, что он выполнит всё, как я сказал — Большаков должен убедиться, что Козляткин не тупой и то всё были грязные наветы.

Во-вторых, нужно помочь Пуговкину. А для этого он сыграет нужную роль. Я еле-еле уговорил Козляткина, что Пуговкина нужно обязательно взять. Он сначала никак не хотел, ведь министр сказал, что нас будет только четверо. Но я нашёл правильный аргумент: Миша артист от Бога, поэтому на пикнике он и сыграть сможет, и спеть. С Михаилом я договорился, что тот возьмёт и гитару, и баян. Баян, чтобы мы все могли петь хором, а гитару — для душевных песен.

— Ну вот и разогрел, — довольный Пуговкин вернулся с горячей кастрюлей, ухватив её по-простому — вытянутыми рукавами, так как горячо же было, а прихваток я Мише не дал.

— Ставь сюда, — торопливо расчислил стол я. — Я буду насыпать, скажешь, когда хватит.

Я поставил перед ним и перед собой тарелки с ароматной тушенной капустой с мясом, положил хлеб и приступил к еде. Миша, недолго думая, последовал моему примеру. Некоторое время мы ели молча, ловко орудуя ложками. И вот, когда уже ложки заскребли по дну тарелок, Пуговкин вдруг сказал:

— А я же не говорил тебе, Муля, что с Фаиной Георгиевной я уже был знаком.

— Как так? — удивился я, — она же тебя не знает.

— Мы снимались вместе. В фильме, — пояснил Пуговкин, доел капусту и облизал ложку.

Увидев мой взгляд, смутился:

— Привычка деревенская осталась. Знаю, что дурацкая и что некультурно так, но ничего не могу с этим поделать.

Я рассеянно отмахнулся — меня волновало сейчас другое:

— А как она тебя могла не узнать?

— Да я, во-первых, там в гриме был, а во-вторых, я заболел сильно — нога после ранения опять воспалилась, так что я отлучался в больницу. А мня потом доснимали и плёнку накладывали.

Я сказал:

— Миша, а вот ты мог бы…

Но договорить я не успел, в коридоре послышались голоса, рядом со мной в дверь что-то грохнуло. Потом второй раз грохнуло и послышался треск.

— Двери ломают, — сверкая любопытными глазами, произнёс Пуговкин, подскочил с места и помчался в коридор.

Мне ничего не оставалось, как последовать за ним.

В коридоре открылась странная картина — дверь в комнату, где ранее проживали Ложкина и Печкин была выломана, двое дремучих смурых мужиков вносили туда какие-то коробки, свёртки и сумки. Рядом стояла толстая тётка. При виде нас с Мишей она радушно улыбнулась:

— Здравствуйте, товарищи, — сказала она, — а я ваша новая соседка. Давайте знакомиться — Семёнова Любовь Ефимовна. Я буду тут жить. Надеюсь, мы подружимся.

— Вы жена Желткова? — удивился я, ведь Семёнова была намного старше Желткова. Может быть тёща или мать?

И тут входная дверь хлопнула и в коридоре возник упомянутый Желтков и Пожидаева:

— Это что здесь происходит? — звенящим от возмущения голосом воскликнул Желтков, — кто вы такие и по какому праву взломали дверь в мою комнату?

**Пожалуйста, не забывайте ставить лайки, если нравится. Для меня важно понимать — заходит читателям произведение или пора уже финалить этот цикл.

Глава 19

Зеркальная гладь огромного озера искрилась на солнце и нещадно слепила. Отчего мы с Мишей постоянно щурились, словно пенсионеры у окошка «Сберкассы».

— Какой воздух! — вдохнул Большаков и широко улыбнулся. — Как сахарный.

Мы прибыли сюда на двух автомобилях, которые ушлый Козляткин где-то выцыганил «для казённой надобности».

За нашими спинами шеренгами смыкались ели, причём не какие-то там городские, чахлые и тщедушные, а самые что ни на есть настоящие лесные красавицы, с жирными лапами и густо пахнущей живицей хвоей. Впереди и по бокам смыкались вязы, ещё голые, в начале апреля, но уже готовые вот-вот зазеленеть, так что сквозь кору, казалось, было видно напор их жизненных соков. Для полного счастья не хватало лишь полевых ромашек и мотыльков, но два ящика водки на природе, в хорошей компании, обещали все недостатки компенсировать.