Муля, не нервируй… Книга 4

— У меня просто отлично, — обрадовал девушку я и, чтобы не вдаваться в подробности, предложил, — может в столовую зайдём, а? Как раз обеденное время почти…

— А давай, — с довольным видом кивнула она. Вся эта таинственная суета ей очень нравилась.

И так мы, весело болтая, вышли из ворот Института философии, как вдруг сбоку раздался возглас:

— Валентина!

К нам торопливо шагал какой-то мужик, в строгом костюме, белой рубашке и при галстуке. Он показался мне смутно знакомым, вот только вспомнить его я не мог.

— Папа! — радостно воскликнула Валентина, и я сразу вспомнил, что да, точно, это же Осипов.

Просто я видел его всего один раз, тогда Мулина мама праздничный ужин со смотринами устраивала. Но особо не запомнил — народу тогда было много, да и не общались мы за столом почти.

Видимо, Осипов-старший меня тоже не особо узнал. Потому что смерил несколько удивлённым взглядом, поздоровался со мной, а потом осторожно спросил дочь:

— А что ты тут делаешь? Разве ты не на парах сейчас должна быть?

— Да мы с Мулей в институт ходили, — выпалила Валентина и кивнула на жёлто-белое здание.

— Зачем? — чуть напрягся Осипов, продолжая пристально меня разглядывать.

— Я в аспирантуру поступать решила, — сказала она и радостно посмотрела на меня, — Муля считает, что лучше, если я на марксизм-ленинизм пойду. Вот мы и зашли узнать, будет ли начитка лекций. До осени как раз успею подготовиться…

— Вот как, — на лице Осипова появилось изумлённое выражение. — Муля так считает? И ты решила поступать в аспирантуру?

— Написать и защитить кандидатскую по бухгалтерии сложно, — пояснил я, словно само собой разумеющееся, — а вот по философии намного легче, да и перспективнее. Тем более, что на стыке этих двух наук, философии и экономики, можно хорошую работу написать. И отец мой тоже так считает.

Он продолжал молча и испытующе смотреть на меня. Тогда Валентина прыснула и пояснила:

— Папа, это же Муля Бубнов! Ты не узнал, что ли?! Сын Надежды Васильевны.

— Ах, Бубнов… — чуть сконфуженно разулыбался мне Осипов, но тут же спросил Валентину, — А мама знает про аспирантуру?

— Нет ещё, — покачала головой Валентина, — я вообще не думала рассказывать, вдруг не поступлю.

— Поступишь, — сказал я, в душе кляня Осипова, что он нам так не вовремя встретился и сейчас приходится выкручиваться.

— Эммм… Муля, я, конечно, рад, что вы столь высокого мнения о Валентине, но она у нас девушка с характером… и к гуманитарным наукам склонности не имеет… — начал было Осипов.

Валентина вспыхнула.

Предваряя зарождающийся семейный скандал, я сказал:

— Валентина — очень талантливая девушка. Благодаря тому, как она замечательно сделала нам расчёты сметы по съёмкам советско-югославского фильма, товарищ Большаков успешно доложил проект Иосифу Виссарионовичу и тот его поддержал!

— Ах… — пробормотал полностью деморализованный глава семейства, но я опять не дал ему сформулировать мысль:

— А талантливые люди, такие, как Валентина — они талантливы во всём. Ваша дочь — очень разносторонняя. И я уверен, что она блестяще справится с аспирантурой и быстро напишет и защитит диссертацию.

— Но она же будущий бухгалтер и зачем ей…

— А что, разве научная степень ей в карьере помешает? — чуть улыбнулся я, и у Осипова в этот раз никаких возражений не нашлось.

После столовой я распрощался с Валентиной и, так как времени было ещё достаточно, то отправился в театр к Глориозову. Рановато, конечно же, но, надеюсь, там репетиция уже началась, и я его застану.

И я не ошибся.

На сцене стоял Серёжа и нудным заунывным голосом читал текст с листочка, едко комментируя какие-то места. Рядом, на табуретке, сидела Леонтина Садовская с кислым лицом. Время от времени она тоже вставляла реплики:

— Какой ужас!

В зале находились ещё артисты. Так как репетиция была черновая, рабочая, то одеты все были в повседневную одежду и разобраться кто из них есть кто, не представлялось возможности.

— Ну где же она? — возмущённо воскликнул тщедушный мужчина. Явно какой-то то ли худрук, то ли помощник режиссёра.

— Давайте ещё пару минут подождём, товарищи, — умоляющим голосом произнёс Глориозов, — буквально минут пятнадцать. Если она не придёт — тогда начинаем без неё.

— Ну и куда это годится?! А если мы все опаздывать начнём?! — Леонтина поджала губы, всем своим видом выражая возмущение.

— Да она на особом счету потому что! За неё постоянно из Комитета искусств просят, — подала язвительный голос из зала какая-то толстуха.

Я присмотрелся: явно тоже из актрис. Но что-то я её вообще не помнил.

— А я предлагаю, если она таки изволит явиться, давайте её будем игнорировать, товарищи! — воскликнул долговязый субъект с длинным мясистым носом. — Таких воспитывать нужно!

— Правильно! — поддержали другие.

Среди возмущённых голосов был и Глориозов. Но больше всех старалась Леонтина Садовская и толстуха в зале.

Я, кстати, уже понял, о ком идёт речь.

И в своих предположениях не ошибся.

Буквально на исходе пятнадцати минут дверь в зал открылась и вошла Фаина Георгиевна. Была она в приподнятом настроении и вся аж лучилась:

— Здравствуйте, товарищи! — воскликнула она радостным и бодрым голосом.

Все промолчали, не ответил никто. Даже Серёжа уткнулся в свои листочки и сделал вид, что страшно занят и вообще его тут нет.

— Товарищи, что-то случилось? — немного нервничая, спросила Злая Фуфа.

Все промолчали опять. Раневская вспыхнула:

— Ну, раз никого здесь нет, я, пожалуй, пойду поссать! — громко и выразительно заявила она и, развернувшись, стала выходить из зала. И тут её взгляд наткнулся на меня:

— Муля! — воскликнула она, — какая встреча! Что-то ты совсем пропал! Я тебя сто лет уже не видела!

— Да дела, всё дела, — вздохнул я, мучительно размышляя, как рассказать ей о подлости Завадского.

— А квартиру твою другим отдали, — вздохнула Злая Фуфа. — Хорошо, что Глаша отговорила меня начинать ремонт там делать. А то мы бы сделали, а туда других людей поселили.

Кровь бросилась мне в лицо. Других поселили, значит.

— Фаина Георгиевна, — сказал я ровным безэмоциональным голосом, — мы же с вами разговаривали, и я вам ясно сказал, что эта квартира будет моей примерно через месяц-два. Время ещё не подошло. Может, этих людей временно поселили.