МУОС. ЧИСТИЛИЩЕ

Монастырь не охранялся. По поверью, на входе и выходе из коллектора его охраняли ангелы. Как это было ни удивительно, но на монастырь никто не нападал.

Радист нашел отца Тихона в его келье. Это был маленький, лысый, с жиденькой бородкой дед в старых штанах и рубашке. Он производил впечатление простоватого крестьянина, а не великого старца, имя которого знали во всем Муосе даже дети. Отец Тихон «отдыхал», вернее чинил мотыгу для обработки картофеля, тщательно прилаживая металлический наконечник к деревянному черенку. Он быстро поднял глаза на Радиста и без особого интереса спросил:

— Чего пришел?

— За советом, отец Тихон.

— За каким?

Помявшись, Радист не очень уверенно произнес:

— Как спасти Муос?

— Хм-м… Спасти Муос… Похвальное рвение… А с чего ты взял, что я знаю ответ? Иль думаешь, тебя первого осенил такой вопрос? И вот я сейчас достану приборчик, дам его тебе, ты нажмешь на кнопочку и узнаешь?

Радист не ожидал от священника такого обидного ответа.

— Да, ну…

— Я вижу тебя. Тебе выпала нелегкая доля, но такая же доля у всех жителей Муоса. Погибла твоя любимая, но тут постоянно гибнут чьи-то любимые. Ты сделал радио, но были и другие изобретатели. Ты не избранный — ты понимаешь это?

— Да, но…

— Иди в прислужники к сестре Марфе. Ты пока не готов найти ответ на свой вопрос. Придешь снова через пять дней.

Отец Тихон перекрестился и, дав понять, что разговор окончен, принялся дальше строгать свою мотыгу.

Радисту ничего не оставалось, как выйти из кельи. Он расспросил, как найти сестру Марфу. Какой-то инок указал ему на ее палатку, стоявшую отдельно от других, в вырытой в земле нише. Он участливо посмотрел на Радиста.

Сестра Марфа — низенькая женщина лет тридцати пяти — стирала грязное тряпье. Радист взглянул в тазик — вода там была мутно-красная. Сестра Марфа быстро посмотрела на Радиста и спросила:

— Хоть день выдержишь?

Игорь промолчал. Он не знал, о чем речь.

Тогда женщина взяла его за руку и повела в палатку. При приближении к палатке Радист уже чувствовал знакомую вонь, только еще более сильную. Такая вонь была в Верхнем Лагере Тракторного — вонь разлагающихся человеческих тел.

Палатка сестры Марфы была местом для безнадежно больных. В основном здесь лежали раковые и облученные — те, кто схватил крайнюю дозу радиации при сельхозработах наверху. По христианским законам их нельзя было умерщвлять или облегчать их страдания наркотиками, как это делали другие. Больные медленно умирали, мучаясь сами и мучая тех, кто был с ними.

Войдя в палатку, Радист подумал, что попал в ад. Больных было пятнадцать. Они лежали на некоем подобии постелей, на двухъярусных нарах.

Какая-то женщина, лежа на боку и согнувшись, дико кричала, сдавливаемая спазмами боли. Она просила умертвить ее.

Со второго яруса высунулась голова. Мужчина это или женщина, определить было невозможно. Эта голова представляла собой сплошную опухоль синюшно-розового цвета. Только узенькие щелочки глаз, отверстие рта и бугорок носа, а также редкие седые волосы, пробивавшиеся сквозь опухоль на макушке, указывали, что это — человек.

Ярусом ниже лежал мужчина без ног и рук. Из его короткого туловища торчали маленькие обрубки-культи, оставшиеся после ампутации гниющих конечностей.

Чуть дальше маялся мутант с большой бугристой головой и длинными, ниже колен, руками. В монастыре не делали различий между морлоками и обычными людьми. С каждым выдохом мутант исторгал нечеловеческий стон. Он лежал голым и не накрытым. Приглядевшись, Радист понял, что это — женщина. У нее были ампутированы груди, с которых, видимо, началась болезнь. Но метастазы уже захватили весь организм. Теперь от паха и до шеи ее тело было сплошным гниющим пятном.

В этом аду почти все стонали, кричали, плакали, чего-то просили. И эта чудовищная вонь! Радист выбежал из палатки, согнулся, и его стошнило. Подошедшая сестра Марфа равнодушно сказала:

— Силой не держу, можешь уходить.

Радист поднялся и направился к выходу. Зачем отец Тихон так над ним издевается? Это выше его сил! Неужели он мало страдал и ему надо пройти еще и через это?!

Радист оказался у коллектора, там, где кончался монастырь, вошел в трубу и остановился. А что дальше? Куда ему идти и что делать? Он ведь не знает! Он не сможет выполнить немую клятву, данную над могилой Светланы. Только здесь у него есть шанс через пять дней получить ответ. Всего пять дней.

Перебарывая себя, Кудрявцев повернулся и снова пошел к нише. Сестра Марфа по-прежнему стирала. Теперь Радист рассмотрел: она стирала бинты, ватин и марлю, которыми уже много раз перевязывали больных.

— Вернулся? Ладно. Даст Бог, сработаемся.

Они снова подошли к палатке. Игорь невольно остановился и задержал дыхание. Но все-таки вошел. Сестра Марфа обратилась к больным:

— Братия и сестры. Брат Игорь — ваш новый санитар. Он добровольно пришел принять сие послушание. Будьте терпеливы друг ко другу, и Бог пошлет нам всем благодать.

Сестра Марфа объяснила, в чем заключается работа. Такого унижения Кудрявцеву не приходилось испытывать никогда в жизни. Он должен был приносить и уносить утки за больными. За теми, кто не мог пользоваться утками, — убирать и стирать постель, а также обмывать их самих. Перевязывать и смазывать специальными растворами гноящиеся зловонные раны. Переворачивать лежачих, чтобы у них не образовались пролежни. Приносить еду и воду, кормить и поить тех, кто не мог этого сделать сам. Выполнение каждой из обязанностей требовало огромного усилия. Радисту казалось, что лучше погибнуть в бою, чем выполнять эту отвратительную работу.

Больные оказались капризны, а у некоторых явно было не все в порядке с психикой. Например, какой-то мужик по нескольку раз в час требовал пить. Радист приносил ему воду, но тот, едва притронувшись губами к кружке, говорил, что больше не хочет. Через десять минут он звал Игоря снова. Когда взбеленившийся Игорь отказался, человек жалобно заплакал и плакал до тех пор, пока Радист опять не подал ему кружку, которую мужчина тут же оттолкнул.

Тяжело больная женщина средних лет, когда Радист ее кормил, выплевывала еду прямо на него. Какой-то парень постоянно норовил пнуть его ногой.

До самого вечера у Игоря не было времени даже на то, чтобы присесть. Он выдохся полностью: физически и морально. Вечером сестра Марфа зашла в палатку и сказала:

— Отдохни, я тебя подменю.

Радист вышел и, обессиленный, сел прямо на пол неподалеку. В палатке продолжали плакать, кричать, жаловаться. Но он уже этого не слышал. Он слышал какое-то пение. Кому здесь хочется петь? Радист поднялся и поплелся на голоса. Они слышались из другой палатки, на которой был нарисован крест. Это, очевидно, была церковь, и там шла служба. Монахи, монахини и прихожане, столпившись в палатке, пели на малопонятном старославянском языке. Службу вел отец Тихон. Изнутри палатка освещалась несколькими лучинами — муосовским подобием церковных свечей. На стенках палатки висели иконы, в основном заключенные в рамки под стекло, православные календари, каких много выпускалось в начале XXI века.