Муос

Светлана, быстро взглянула на лица американцев. Так и есть – это были мавры.

Во время Американского нашествия среди захватчиков были и афроамериканцы, проще говоря, негры. Пока шла Американская война, цвет кожи не имел значения. Но в мирное время вековые предрассудки, подогреваемые ограниченностью ресурсов, снова одержали верх. Белокожие захватчики считали, что они заслуживают больше благ, чем «черномазые». Между черными и белыми начались столкновения. Покойный президент считал это всё глупостями, но дабы избежать никому не нужной гражданской войны, выделил неграм три дальних поселения на праве автономии.

Рабства, как такового, у них не было и формально между расами было равноправие. Вот только наверх шли одни белые, чернокожим король это делать якобы запрещал.

Со временем афроамериканцы побрали жен – белорусок, и новое поколение «чернокожих» уже представляли сильные мулаты и красивые мулатки. Назвать их неграми не поворачивался язык и поэтому в Муосе их называли древним словом «мавры». А страну их – Мавритания. Маврам это название понравилось. Они сами стали называть свою территорию Королевство Мавритания. Возглавлял Королевство выборный король.

Мавры не были агрессивны, не вели захватнических войн и даже поначалу вели активную торговлю практически со всеми цивилизованными государствами Муоса. Но из-за смешанных браков, от которых рождались мулаты, сокращался удельный вес белокожих, а значит и работников для выхода на поверхность. Да и смертность среди белокожих из-за необходимости работать на поверхности, была катастрофична. Поговаривали, что эту проблему мавры решают за счёт похищения людей, захвата бродяг и диких диггеров. Но так ли это – точно не знал никто.

Мавры связали Светлане руки, больно стянув их за спиной, и повели к развилке туннелей. Послышался надрывный крик, кричала девушка или ребёнок. Мавры бросились туда, держа под руки Светлану. Они вбежали в боковой туннель и метров через тридцать увидели свет фонаря. Фонарь лежал на полу и освещал что-то длинное, лежавшее рядом. Подошли ближе. Светлана рассмотрела, что на полу лежат два мальчика лет десяти-двенадцати. Оба мавры, привязанные друг к другу прочной верёвкой из амуниции Глины. Верхний парнишка с ужасом смотрел вверх. Подойдя ещё ближе, они увидели самого Глину. Он стоял рядом с мальчишками и держал в руках поднятый меч. Меч был обращен острием к лежащим внизу детям. Если тяжёлый меч Глины выпадет у него из рук, он пронзит обоих пацанов насквозь.

Светлана поняла, что предательство Глины было «показным». Он имитировал, что убегает в сторону Немига-Холл, а сам, пока с ней разговаривали мавры, тихо пробрался в ответвление туннеля, надеясь там устроить засаду. В туннеле он наткнулся на двух мавритят . Отцы уже начали их брать «на охоту», но на момент самой охоты учеников оставляли отсиживаться в безопасном месте. Глина без труда обезоружил и связал детей и решил их использовать в своих целях. Он хладнокровно сказал:

– Теперь стойте там. Я думаю вы поняли, что случится, если я специально, или по неосторожности или по другим причинам выроню меч. Нам надо всем стараться, чтобы это не случилось.

– Отойди от моего сына! – взволновано сказал один из мавров, – чего ты хочешь?

– Я передумал насчёт неё. Она мне всё-таки нужна.

– Забирай её и уходи.

– По голосу слышу, что обманешь. Если я от этих крысёнышей ступлю на шаг, ты, не задумываясь, нас расстреляешь. Так не пойдёт.

– Твои предложения.

– Она пусть идёт. Идёт сама. Твой малый пусть громко считает до ста. Если всё нормально, после ста я отхожу от пацанов, и делайте со мной, что хотите. Я буду драться, но это будет честный бой – дети останутся невредимыми. Согласен?

Мавр подумал, потом ответил:

– Да. У меня нет выхода. Мой сын мне дороже этой партизанки… Развяжите ей руки. А ты, сынок, громко считай, как просит этот господин…

Светлане развязали руки. Она что-то хотела сказать Глине, но тот её перебил:

– Слушай сюда! Ты сейчас побежишь. Побежишь быстро, как можешь. Меня не волнует как ты это сделаешь, но ты должна передать моему отцу, что я выполнил его приказ. Приказ не дать тебе умереть, пока жив сам. Вот: мне осталось не долго, для тебя я больше ничего сделать не могу, да и не сильно хочу. Дальше выпутывайся сама, как знаешь. Я приказ выполнил.

– Кто твой отец?

– Я единственный сын Владимира Барановского…

– Учителя?!

– .. но ношу фамилию своей матери. Видите ли, так захотел отец, чтобы не давать мне фору. Он всё-время твердил мне: «ты должен всего добиваться сам» и постоянно тебя в пример ставил. Как это унизительно: с детских лет одно и тоже: ты не такой умный, не такой сообразительный, ты не такой справедливый. Ты бы стал Членом Учёного Совета, если б ума в тебе было хотя бы треть от ума Светланы … Он любит не меня, а тебя… блин, он боготворит тебя. И на это задание послал меня. Меня – офицера УЗ-3, как какого-то последнего солдата, послал охранять партизанку. И наказ ещё дал: «Если она погибнет, а ты останешься жив – ты мне не сын!». Ты, понимаешь, дрянь, что ты мне жизнь сломала?! Пусть отец радуется: партизанка жива, а его сын – мёртв! Попробуй не сообщить ему, что я выполнил его приказ. Я тебя с того света достану! Всё, уходи, видеть тебя больше не могу…

Светлана стояла. Смысл слов Глины медленно доходил до неё. Значит её учитель, Член Учёного Совета Центра Владимир Барановский послал в это задание своего сына, которого когда-то при их разговоре в бункере предлагал ей в женихи. Он не пожалел своего сына, отправив в это опасное задание только для того, чтобы он охранял её. Мавры изумлённо слушали диалог, не понимая, о чём он.

Глина уже кричал:

– Я сказал: иди! Чего стала?! Сейчас брошу меч и засранцам и тебе и мне кранты будут! Беги, стерва!

Светлана развернулась и быстро побежала. Побежала, чтобы не слышать крик этого непонятного человека, который её так ненавидел и вместе с тем за неё умирал. Она слышала громкий счёт мальчика. Когда пробежала метров триста, до её слуха уже еле слышно донеслось роковое «Сто!». Больше ничего слышно не было.

Было страшно, ужасно страшно. В туннелях никто один не ходит, тем более женщина. Жуткие шорохи, шум сквозняка, капание воды. Страх наполнял всё её сознание. В голове Светланы крутили слова Глины: «дрянь», «стерва», «жизнь сломала», «видеть тебя не могу». Каждое слово причиняли боль. Так и есть, она погубила этого офицера, который с честью выполнил приказ своего начальника и отца одновременно. От страха и душевной боли слёзы текли по щекам. Где Игорь? Где Майка? Почему этот мир так жесток? Почему кругом смерть, горе, страдания? Почему она не может быть вместе со своими любимыми? Тогда бы всё было по-другому! Хотя бы один день прожить так: всем вместе, никуда не спешить и ни с кем не воевать! Боже, но почему мне нельзя быть немного счастливой?

Впереди послышался или почудился топот. Страх сковал тело. Светлана не могла идти дальше – подкашивались ноги. Она села у округлой стены тоннеля, обхватила руками колени, уткнув лицо между них, и громко зарыдала. Сил идти не было. Пусть подходят и делают с ней, что хотят! Но никто не подходил.

Светлана снова вспомнила Радиста – она всегда делала так, когда ей было трудно. Она представила его добрый, немного наивный, взгляд. Вспомнила, как он нежно и с трепетом относился к ней – своей женщине – так не умел не один мужчина Муоса. Какой он стеснительный и одновременно смелый. Наверно и сейчас, не смотря ни на что, пробивается к своей заветной цели – к своему радиопередатчику, который соединит невидимыми нитями два мира. У него есть цель, и он упрямо идёт. «И у меня есть цель! У меня есть клятва! Я должна идти! Мы с Игорем сделаем своё дело! Мы спасём Муос!» . Страх не отошел, но появилась решимость. Тогда Светлана поднялась и, перебарывая себя, зашептала, потом заговорила в пол-голоса, а потом в полный голос: «Господь – Пастырь мой. Я ни в чём не буду нуждаться. Если я пойду и долиной смертной тени – не убоюсь зла…». Топот послышался снова. Но теперь это: человек, животное или призрак – убегал от Светланы. А Светлана шла прямо, делая крепнущими ногами шаги навстречу своей судьбе.