Мустанг и Чика

— Вот, кстати… Вовка мне рассказал, как ты отрабатываешь для своего дяди все эти вещи. На твои деньги они куплены. Ты уж извини, но сразу мы тебе отдать не сможем. Вот пока рублей пятьдесят возьми. Он торопливо вытащил и положил на стол две бумажки по двадцать пять рублей.

— Не стоит, дядь Вить. Это были подарки от чистого сердца. Заберите деньги.

— Я хорошо зарабатываю, и моя семья в подачках от всяких пиз…ков не нуждается. Возьмешь и точка.

Он придавил купюры кулаком в стол, а меня тяжелым взглядом. Не желая провоцировать мужчину на опасные действия, соглашательски киваю головой. Помолчали, шумно отхлебывая кофе.

— Ну, так как решим? — он снова поднял на меня глаза.

— А никак… Я о нем забочусь. Сам могу плохо кончить, и его за собой потяну. Пусть с хорошими ребятами общается, в школе пусть хорошо учится. А меня пусть забудет.

— Ладно, поговорили, — вовкин отец шумно встал, — А я ведь тебя, как сына своего стал воспринимать. А ты как был сученком, так им и остался.

Не прощаясь и недовольно сопя, он вышел из квартиры и демонстративно хлопнул дверью. Ну, нафига мне эти адреналиновые ралли. Вернулся на кухню и заел огорчения вкусностями. Деньги запрятал в серванте под бельем.

Вскоре дверь осторожно тренькнула. Вернулся что ли? Нервы мои малолетние не до конца дотрахал. Открываю ее, Вовка! Стоит это чудо пернатое и жалобно на меня смотрит. Даю пройти и жду, что скажет. Тот попереминался на ногах и вдруг выдает:

— Чика, то есть Паша… Можно я тебе полы помою?

— В смысле… — говорю с отвалившейся челюстью.

— Или что-нибудь другое для тебя сделаю. Только скажи.

Интересный заход. Думаю, что он эту домашнюю заготовку долго придумывал.

— Рабство отменили при царе Александре втором, если мне не изменяет память. А то бы, конечно, было бы классно иметь прислугу.

Все-таки отшутился малость, но малец не понял юмора.

— Чика, может быть, простишь меня? — заканючил он.

Блин, как же хорошо, что он побить себя не просит. И вообще, парень — настоящий друг. Больше не могу и не хочу его мучить даже ради его собственного блага. Честно ему во всем сейчас признаюсь. А дальше как карты лягут. Протягиваю ему руку и говорю:

— Мир?

Я прямо физически искупался в потоке искренней радости, хлынувшей на меня. Теперь требовалось объяснить то, что в терминах материализма не поддавалось объяснению:

— Мне нужно с тобой переговорить об одном деле, касающемся меня. Только обещай, что никому не расскажешь, даже отцу. И ничего сам не будешь делать. Лучше поклянись.

Вовка с готовностью исполнил мою просьбу.

— Ты, Вов, веришь в Бога, в ангелов и чертей всевозможных? — спрашиваю его с глупой ухмылкой.

— Бога нет! — быстро отвечает мне друг.

— Бог есть, только его называют иначе — «тот, кто ушел».

Смотрит на меня недоумевающе. А мне как-то не в жилу вести теологические споры с зазомбированными атеистической пропагандой малолетками. Решил зайти с другого конца:

— Короче, не буду тебе ничего объяснять. Просто скажу, что со мной на днях будет покончено. Поэтому я пытался с тобой рассориться, чтобы ты не пострадал. Конечно битье моей морды не айс, но на такую мелочь обидеться могут только самые маленькие дети. Если ты меня ценишь, как друга, то прими эту новость спокойно. Ничего тут не поделаешь.

Вовка смотрел на меня со смесью страха и сострадания, как обычно смотрят на душевнобольного. Блин, как мне раньше не пришла в голову такая замечательная идея. Идиот я, правду-матку решил тут резать со страшной силой. Сейчас я сделаю так, что бедный пацан сам будет шарахаться от меня, как от прокаженного. Только бы не переиграть, а то на самом деле вызовет санитаров со смирительными рубашками.

— Вовка, помнишь, я тебе говорил, что во мне черт сидит? — с загадочной мордой сообщаю ему.

— Не черт, а дьявол, — поправил меня друг.

— Один бес, — соглашаюсь, — Так вот, я и есть тот дьявол. У меня даже рога вырастают при полной луне, и ноги мохнатеют.

— Хорош прикалываться, — немного обижается Вовка, — Совсем не смешно.

— Согласен — не смешно. Особенно, когда находит желание кого-нибудь прирезать ножичком. Нравится мне просто, когда кровь течет.

— Ладно, Чика. Извини, мне домой надо. Отцу обещал в школу пойти.

Медик бочком продвинулся мимо меня и юркнул за дверь.

— Прощай, дорогой друг! Надеюсь, что уже окончательно и бесповоротно, — бормочу ему вслед.

Интересно, сколько времени продержится тайна о моем помешательстве? Теперь это не важно. Даже, если Чика и останется на этом свете, он Вовке не сможет навредить. Кстати, твой выход, маэстро Чиканос.

С недоумением, даже со страхом оглядывал мой партнер всякие яства на столе. Желудок был уже моими усилиями полон, но Чика принялся вновь сокрушать тортик и бутеры, пока его не затошнило от переедания. Время было около одиннадцати. Чика полежал, постанывая, на диване. Потом видимо ему надоело бездельничать, и он пошел в прихожую, одеваться для прогулки. Опасливо покосившись на финскую курточку, он надел свою старую. Медленным шагом он добрел до подвала. Там сидели Перлик с каким-то незнакомым пацаном и курили травку. Чика без вопросов присоединился к ним. Накатило «хи-хи», потом дрема. Я тоже провалился в сон.

Разбудили меня удары по ногам, совсем как тогда в ментовке с бомжом. Просыпаюсь, стоит парень, который в той памятной драке держал Юлию. Решаю соблюсти нейтралитет. Слышу чикин вопрос:

— Ты чего, Слепень?

— Чего от нас бегаешь? Оборзел вконец, шнырь! Самого Панка нах посылаешь.

— Не бегал я. Не знал, что Панку был нужен. А чего он от меня хочет?

— Пойдем, узнаешь.

Сопровождаемый держащим меня за рукав панковцем, выхожу из подвала на улицу. Солнце уже садилось. Странным образом в подвале в это время никого из пацанов не оказалось. Бедный Чика чувствовал себя не лучшим образом. Сердце сильно билось о грудную клетку. Колени мелко тряслись. Держись, партнер. Похоже, наше с тобой время подходит к концу.

Панка со свитой я увидел на поляне за котельной. В это место сливалась промывочная вода из котельной, образуя болото. На сухих местах, как и в задних помещениях котельной, валялись разные бытовые предметы, сломанная мебель. Кроме главаря здесь стояли Ганс с двумя одногодками, Лошадиная морда, в памяти Чики значащаяся, как Крюк.

Слепень подвел трясущегося Чику к этой группе, можно даже сказать — подтащил. Панок смотрел на него, радостно оскалившись.

— Бегать от меня вздумал, гнида борзая! Совсем страх потерял?

— А что я такого сделал? — испуганно пролепетал Чика.

Панок сделал удивленные глаза и обратился к свите:

— Он еще пасть раскрывает. Чего ты там кукарекнул?

— Прости, Панок! — жалобно хныкнул пацан.

— Простить?

В руке бандита появилась финка, которой он принялся водить возле чикиной шеи, иногда касаясь ее и оставляя сочащиеся кровью царапины. Между ног вдруг стало мокро и тепло.

— Дьявол, помоги мне! Душу продам, — вдруг слышу мольбу шепотом от партнера.