Муж мой - враг мой

Отлично я начала семейную жизнь, ничего не скажешь…

Наверное, стоило сейчас смолчать и расставить точки над “ё” тет-а-тет.

Наверное, не будь я застигнутой врасплох, не ощущай себя такой беззащитной, я бы так и поступила, да… А теперь…

Что уж — теперь.

Я всё так же бездумно протянула руку и дернула за звонок.

Когда Элис явилась на вызов, я всё с той же, незнакомой раньше равнодушной вежливостью, распорядилась:

— Помоги мне одеться. Потом сообщи экономке, что я недовольна своей камеристкой и горничными, пусть подберет мне новых. После этого явишься в мою гостиную.

На банкетке перед модистками и портнихами мне стоять было не впервой. Нынешняя была сизо-лиловой, в отличии от домашней, привычно-алой, только и всего.

К зрителям, наблюдающим за процессом снятия мерок и участвующим в выборе фасонов, тоже привыкать не приходилось. На этом привычное и заканчивалось: матушка, хоть и не щадила моих чувств при обсуждении недостатков, которые надлежало скрыть либо выигрышно обыграть нарядом, никогда не была столь зло-жалящей, как вдовствующая герцогиня.

И пусть прямо упрекнуть её было не в чем, но, боги, сколько же удовольствия она получала, разглядывая меня, застывшую неподвижно в одной тонкой сорочке и выискивая, за что меня еще можно уязвить!

Неужели это только за то, что я осмелилась требовать обращаться ко мне сообразно с моим статусом?

Я терпела. Вспоминала матушкины предсвадебные наставления и старалась быть мудрее. Мне вообще не следовало осаживать ее утром, нужно было перетерпеть, стиснуть зубы и отмолчаться.

В конце концов, эта женщина делит сейчас со мной не столько права и привилегии, сколько сына…

Но от уколов, щедро сдобренных патокой, всё равно не удавалось отмахнуться, а вежливо поблагодарить и отказаться от помощи при выборе гардероба, не представлялось возможным — недвусмысленно озвученный приказ герцога закрыл этот путь.

Нет, формально матушка моего мужа с ног до головы осыпала меня комплиментами:

— Ах, милая тэя Нисайем, какие у вас густые волосы! Почти как у тэйрим Сириль, — ворковала эта во всех отношениях милая женщина, пока нитяных дел мастерицы сновали вокруг меня невесомыми бабочками.

И талия у меня тонкая — разве что чуточку шире, чем у Сириль! И ножка почти такая же изящная. И бедра почти такие же стройные!

И примерки сношу почти так же терпеливо — а вот помните, милая эссим Литвина, как вы снимали мерки с тэйрим Сириль перед королевским балом, и бедная девочка тогда простояла почти шесть часов неподвижно!

Спокойно, Нисайем. Ты уже попробовала дать отпор — стало только хуже. Не связывайся. Просто не связывайся. Найдешь артефакт Лунь и через месяц, два — самое большее, уже будешь дома.

Понимая, что эта женщина просто не знает, что ее сын мне не нужен ни даром, ни с приплатой, я стояла банкетке и усиленно призывала себя быть смиренной, мудрой и благородной.

Все до единого новые платья оказались зелено-черными в различной пропорции.

Но если я думала, что истыкав меня булавками, буквально и фигурально, ее сиятельство вдовствующая герцогиня Вейлеронская успокоится, я глубоко ошибалась.

 День шел за днем, затягивалась осада Карнольского гарнизона силами малой волны, нарастала атака на гарнизон тэи Нисайем силами объединенного герцогского женского царства...

Единственное, что меня утешало — один раз это вылилось в некрасивейший прыщ на носу тэйрим Сириль, другой — эсса Мириам слегла с мигренью, третий — герцогиня покрылась пятнами, нечаянным образом перепутав малину в сиропе с клубникой, на которую у нее аллергия. Но их-то много! А я одна! И артефакт не найден, а я вот-вот выдам себя с потрохами...

Слуги меня не слушали. Любое, самое невинное мое распоряжение уточнялось у тэи Керолайн, и она не отказывала себе в удовольствии отменить их. О, безусловно, подобрав благовидный предлог.

Экономка исправно приходила каждое утро в кабинет в моих покоях, мы “обсуждали” планы на день, а после она уходила, и действовала в соответствии с указаниями, полученным от вдовствующей герцогини — и пусть Пройдоха явится за мной лично и утащит в бездну, если это не было маленьким изощренным издевательством маменьки Вейлерона.

Мои собственные горничные днем сопровождали меня повсюду, как конвой, а на ночь оставались дежурить под моими покоями на стульях — и на прямое требование прекратить это, стыдливо опускали глаза: приказ его сиятельства. Что вызывало у меня глубочайшие сомнения — в ночь, когда его сиятельство еще был в замке, под моими дверями не было ни души.

Даже самая младшая из родственниц Аласского, восьмилетняя Розалин, пыталась мне дерзить.

И дело не в том, что меня задевали ее попытки — просто их безнаказанность была еще одним красноречивым признаком.

Мне усиленно указывали моё место.

В довершение всего, отведенные мне сиреневые покои оказались довольно прохладными, и как только в первый раз переменился ветер, задув с северо-востока, я в полной мере испытала всю прелесть сквозняков, от которых не спасал даже камин.

Запасы смирения, мудрости и благородства стремительно иссякали.

Особенно быстро заканчивалось благородство.

Я сама не заметила, как махнула рукой на запреты отца, маменьки и матушки Рискин, и всё больше пользовалась своей силой.

Устроить досадную неприятность одной из достойных дам, когда меня вовсе нет поблизости. Согреться, когда не помогают одеяла и грелки. Бросить сон на караулящую под дверью горничную, чтобы беспрепятственно бродить по замку ночью...

Не так уж это оказалось и сложно — не оставлять следов.

Зато колдовать было сложно — я не знала, не понимала своего дара, тыкалась так и сяк, пытаясь сделать хоть что-то стоящее. Мелочи, вроде отвода глаз, который я немного умела еще дома, или сон, давались уже легко. Всякие вещи, которые делать было нельзя, но очень хотелось, получались и вовсе помимо воли. А вот полезные, но сложные вещи не получались вовсе.

Книги, подсказанные Шорком, ситуации не спасали— написанные на старом языке, они были скорее головоломкой, чем помощью. Но они, по крайней мере, отвлекали. Спасали от одиночества — они и сам шорк.