Муж мой - враг мой

Когда я поднял исписанную заметками закладку, выпорхнувшую из него.

Когда округлые буквы сложились в почерк Нисы.

Тогда отрицать очевидное дальше стало невозможно.

Всплыли в памяти многие пустяки: её испуг после истории с матушкиными цветами, отнесенный мной на счет беспокойства за камеристку — и сегодняшний ее страх перед тэйром Соулом. А ведь казалось бы, чего в этой ситуации может бояться герцогиня, спасшая замок?

Высказанное Нисой в замке Лунь желание первым ребенком родить девочку, теперь предстало в ином свете — а тогда вызвало только умиление. Как же, жены обычно желают первенцем видеть мальчика, ведь рождение сына, наследника упрочит их положение, а этой, ну надо же, дочь подавай…

Я устало опустился в кресло, откинул голову на спинку.

Как цветные стекла в трубе калейдоскопа, смещались события нашей короткой семейной жизни, и складывались в новый узор.

И стало до очевидного, до рези в глазах, понятно упрямство Аласса, не желавшего заключать этот брак, и осторожность русалки, в ее ответах о госпоже и семье госпожи тогда, у меня в кабинете.

Решительность камеристки, взявшей на себя ответственность за оранжерею — и как моментально она отказалась от всяких попыток Нисайем оправдать её, стоило мне упомянуть дознавателя.

От воспоминаний было физически больно где-то внутри, а они всё накатывали и накатывали.

Испуганные зеленые глаза в ответ на моё признание в любви.

Бедная моя девочка, как же она всё время всего боится…

Как ни странно, я не злился на жену. Ни за молчание, ни за то, что оказалась ведьмой — ну не выбирала же она, кем ей родиться, в самом-то деле.

Вот только это не отменяло того, что с этим знанием мне придется что-то решать.

И одно дело — принять ведьму в своем замке, а другое — принять ее своей женой. И, сделав матерью своих детей, ввести эту кровь в наследную линию древнего рода.

Я мучительно потер лицо ладонями.

 Любовь — любовью, но это то решение, которое отразится на будущем всего моего рода на много поколений вперед. На положении, статусе и позициях герцогов Вейлеронских во многих сферах, от брачных предложений до военных и политических союзов.

Я мужчина, и я знаю что такое ответственность.

И я приму правильное решение, каким бы тяжелым лично для меня оно ни было.

При условии, конечно, что моя догадка верна.

В конце концов, мои умозаключения не подтверждены ни единым фактом, которому нельзя было бы подобрать невинное объяснение...

Вот только в вероятность ошибки, на которую отчаянно надеялся наивный дурак внутри меня, разум категорически не верил.

Я встал, аккуратно положив съехавший том на место, спустился с галереи и повертел головой, вспоминая нужный шкаф.

Так, вот этот.

Когда герцогом Вейлеронским был еще мой отец, матушка активно не одобряла герцогской привычки пропустить порой под настроение рюмку-другую, и здесь, в библиотеке, отец устроил тайник.

Я потянул обшарпанный старинный том, судя по переплету — ветхий настолько, что развалится, попытайся кто-то взять его в руки, и просунул руку в образовавшуюся в книжном ряду щель.

Так и есть — пальцы коснулись гладкого стекла бутылки. Выудив свою добычу, пошарил еще, и нащупал резной бок стакана.

Где бы устроиться? Не хотелось бы, чтобы слуги, заглянув по какой-либо надобности в библиотеку, застукали целеустремленно надирающегося герцога.

А пожалуй, галерея, столь любимая моей супругой, подойдёт.

Заклинание очистило заросший пылью стакан, и янтарная крепкая жидкость забулькала, расплескиваясь по прозрачным стенкам.

Глоток, стук хрустального донышка о полировку стола — и по пищеводу покатился огненный ком.

Я снова откинулся на спинку кресла, отслеживая, как от желудка по организму разливается приятное тепло.

Что же мне делать?

Ну, для начала, наверное, убедиться все же в верности своего предположения. И пусть я в нем уверен почти на сто процентов, до тех пор, пока догадки не подтверждены фактами, они остаются догадками.

И проверить-то, на самом деле, ничего не стоит, вот только… Болезненно не хочется этого делать.

Нисайем-Нисайем… Что ж ты так быстро проросла в меня?

И как теперь тебя из себя выдирать?

Я повторно наполнил стакан, снова залпом, без всякого почтения, выпил благородный напиток.

Ладно, тяни-не тяни, а сделать это придется.

— Шорк! — позвал я.

Перехватил бутыль за горлышко, и набулькал в стакан анестезии.

Инородец, изрядно притихший в последнее время, возник поодаль, на полке книжного шкафа, а не свалился мне на голову, как за ним это водилось.

— Ну и давно ты знаешь? — я небрежно качнул стаканом в направлении книжного развала на столе.

Красный взгляд виновато стрельнул в указанном направлении, и черные уши прижались к круглой башке.

Чешуехвостый прошелыга даже попытки не сделал “не понять” о чем вопрос.

— Предатель, — пробормотал я, без труда расшифровав эту пантомиму.

И сделал щедрый глоток.

Вот пройдоховы бесы, и коньяка в бутылке осталось на дне!

— Давно ты знаешь, что Нисайем — ведьма? — повторил я вопрос.

— Давно, — обреченно подтвердил все мои догадки и подозрения Шорк.

Слава богам, хоть не полез защищать и оправдывать!

Чувствует, поганец, мое настроение.

— Почему мне не сказал?

Шорк потупился с виноватым видом, а я прикинул — что могло заставить инородца молчать?

Что ж, учитывая, что моя жена — ведьма…

— Приказ? — наугад выстрелил я.

— Договор, — с обреченным вздохом признал Шорк.

До-го-вор…

— Ну и за что ты меня продал?

Как ни странно, на это несчастье я тоже не злился. Хотя на шорка — следовало бы. Все же, нарушил моё распоряжение…

Кинув короткий взгляд на меня с полки, казавшейся ему достаточно безопасным убежищем от хозяйского гнева, шорк верно определил мое настроение, и исчез. Чтобы возникнуть у меня на груди.

— Случайно, — доверительно заглянул мне в глаза, сообщил он. — Шорк упал на хозяйку. А хозяин велел — тайно. Обещала не выдавать…

Понятно. Лопух ты, Шорк.

Да и я не лучше.

Мы два лопуха.

Я почесал нечистику загривок, и он блаженно прикрыл глаза, млея от этой ласки. А потом решился, и поведал: