Музыка любви

Рояль. Крик. Тишина. Слезы. Смех. Тело. Душа.

Мир вращался вокруг них. Рояль не прекращал своей песни, хотя истомленная Аврора больше не играла. Поцелуи Андреу жгли ее обнаженную шею, он обнимал ее, растворялся в ней, стирая границы. Они превратились в одно существо, единое множество обостренных до предела чувств.

Приближалась ночь, а они еще дремали, обнявшись, на диване. В окна шаловливо заглядывали звезды и доносился вечерний уличный шум. Где-то там сотни, нет, тысячи прохожих спешили по своим скучным будничным делам. Для них же двоих жизнь только начиналась.

Проснувшись, Аврора вглядывалась в неподвижно-расслабленные руки Андреу на своем теле. Эти волшебные руки вызволили ее из плена. Эти длинные пальцы... сердце болезненно трепыхнулось. Руки? Убедившись, что Андреу спит, она поднесла свои руки к его, сравнила. Одинаковые.

Одинаковые? Невозможно. Она слишком увлеклась собственными бредовыми фантазиями. Аврора постаралась отогнать до поры до времени своих назойливых призраков. Надо будет навестить Клеменсию, может, старушка развеет ее чудовищные подозрения.

Но по мере того как за окном стихал шум, ее страхи множились. Что теперь будет с ее жизнью? А как же Мариано? И Map? Дочь, наверное, ждет ее, а она знает, что пора уходить, и не хочет. Столько счастья и печали вперемешку. Так одиноко и вместе с тем так уютно. Она чувствовала, что мать рядом, улыбается ей, влюбленная и счастливая. Слышала спокойное дыхание Андреу, и сердце ее переполняла любовь, двойное бремя любви — их собственной и родительской.

Такая невообразимая концентрация чувств на двадцати квадратных метрах гостиной... на полутора метрах диванчика... в миллиметре, разделяющем их тела и души. Время текло сквозь них, не задерживаясь. Был вечер пятницы. Предстояли выходные, полные тоскливых хлопот.

Мариано Пла начинал беспокоиться. Жены все еще не было дома, и ужин запаздывал. Ее мобильный телефон не отвечал. Вечером по каналу «Плюс», на который он заказал абонемент, чтобы быть в курсе всех футбольных новостей, обещали матч его обожаемой «Барсы» с мадридским «Атлетико», и если не поесть сейчас, то целиком игру посмотреть не удастся. Если было для Мариано что-то святое, так это ужин втроем, служивший для него символом семьи. Map спустилась к соседке репетировать песенку собственного сочинения. Ей-то хорошо: чем дольше мать задержится, тем больше выйдет времени на репетицию. Она сама придумала и слова и музыку и хотела сделать Авроре сюрприз, когда та вернется. В последнее время фортепианные композиции удавались ей все лучше. Девочка унаследовала от бабушки чистый голос, и недаром окружающие замечали, что песня — ее любимое средство самовыражения. Даже, например, нахваливая какое-нибудь особенно вкусное мамино блюдо, Map мелодично растягивала, почти выпевала фразу.

От колумбийских предков ей достались роскошные волосы цвета воронова крыла, мягкий акцент, который она ни за что на свете не хотела терять, и огромные лучистые глаза на бледном изящном личике. Подвижный яркий рот красноречиво свидетельствовал о самой привлекательной ее черте — жизнерадостности. Ведь она была счастливым ребенком, счастливым и очаровательным как летний ветерок. В свои тринадцать лет она прекрасно понимала, что растет окруженная любовью.

Когда мать вернулась домой, Map удивилась ее печальному и задумчивому виду. Румянец на щеках придавал ей сходство с юной школьницей, но в глазах затаилась какая-то странная тоска. Даже после бабушкиной смерти она не выглядела такой грустной. Девочке хотелось расспросить, в чем дело, но из уважения к матери она заставила себя промолчать — мало ли, в конце концов каждый имеет право похандрить, когда день не задался или еще что.

Следя за кипящими в кастрюле макаронами, Аврора не находила себе места. Ей все никак не верилось в происшедшее. Она, обнаженная, играла на рояле Дольгута и одновременно занималась любовью! Собственное тело ощущалось теперь как-то иначе. Нарезав помидоры, она поспешно схватилась за лук, чтобы хлынувшие ручьями слезы не вызвали подозрений у домашних.

Когда все уселись за стол, Мариано тут же щелкнул пультом от телевизора. Под вопли комментатора о пасах, аутах, угловых и пенальти ужин прошел мирно и буднично.

Андреу между тем прибыл на своем «феррари» в сопровождении Титы в Клуб мореходов, где ежегодно проводился званый ужин для любителей мореплавания. Как обычно, предстояло обсуждение маршрута летних путешествий. В качестве следующего пункта назначения намечалась Сардиния — возможно, с заездом на Корсику.

После обильной еды и обмена заезженными комплиментами гости погрузились в светские беседы ни о чем. Андреу, все еще ощущающий привкус восхитительных губ Авроры, очнулся от своих грез, когда жена наклонилась к нему и одарила поцелуем, таким же фальшивым, как силикон, придавший соблазнительной пухлости ее лицу. Оказывается, Тита отпустила в его адрес какое-то язвительное замечание и таким образом пыталась его смягчить. Он инстинктивно отшатнулся. Похоже, путешествие грозит превратиться в сущий ад, если только он не позаимствует у супруги ее непробиваемый цинизм.

На один вечер, пусть и с великим трудом, это ему удалось. Все смеялись. Все болтали без умолку. Все отпускали дурацкие шутки, и все, все до единого оставались убеждены, что Тита и Андреу — самая красивая и счастливая успешная семейная пара в их компании. Предмет всеобщей зависти.

На обратном пути в голове у него шумело от выпитого вина, разбавленного парой стаканов виски, и критических высказываний, на которые острая на язык Тита сегодня, как всегда, не скупилась. Андреу хранил каменное спокойствие всю дорогу. Но дома ему показалось, что жена — не может быть! — с ним заигрывает. В кои-то веки она явно вознамерилась затащить его в постель. Он ничего не понимал. То ли она что-то затеяла, то ли выпила больше обычного и ненароком перевозбудилась. Оставив ее дожидаться под одеялами, он вышел в гостиную выпить последнюю порцию виски. Мысли его тут же устремились к роялю в отцовском доме, к стройному телу Авроры. Он уже успел истосковаться по ней. Как же ему ее не хватает! Вот, значит, что она такое — любовь. Всепоглощающее чувство, которое не позволяет твердо стоять на ногах. Ни в буквальном, ни в переносном смысле.

Столько лет он боролся, чтобы обрести все то, что его сейчас окружает, столько лет выстраивал вот эту самую жизнь, которую наивно принимал за счастье... для чего? Ему ведь даже не удалось сколотить собственное состояние. Тесть, вульгарно выражаясь, крепко держал его за яйца. Стоит развестись с Титой, и он потеряет практически все. Хитро составленный брачный контракт, который он вынужден был подписать перед свадьбой в надежде, что потом его можно будет как-то изменить, оставался неприступен почище любой цитадели.

Семейство Сарда представляло собой типичный родственный клан. По воле дедушки-родоначальника они пользовались полным юридическим обслуживанием в Институте семейного предпринимательства. Из официальных документов ясно и недвусмысленно следовало, что акции и доходы предприятий Сарда наследуют исключительно прямые кровные потомки. За десять лет осторожного давления Андреу сумел добиться небольшой поправки: если они с Титой справят двадцатую годовщину брака, он станет акционером Divinis Fragrances, а также прочих компаний, но тех — в ничтожной доле. На данный момент до юбилея оставалось еще пять долгих лет.

Даже автомобили, занимающие огромный, как ангар, гараж, ему не принадлежали. На его имя не были записаны ни яхта «Аромат ветра», на которой он участвовал в регате, им же самим организованной ради пущего престижа фирмы, ни дома в Барселоне и Льяванерес, ни съемные апартаменты в Гштаде, где он столько раз общался с великими мира сего... Даже родной сын не носил его фамилии.

Всем его имуществом владела Divinis Fragrances.

Отказаться от всего, думал он, будет трудно. Отказаться от сына — ни при каких обстоятельствах. Андреу не хотел терять его и был совершенно уверен, что в случае развода Тита сделает все возможное, чтобы их разлучить.