Музыка войны

– Леночка!

И тогда Лопатин чуть не подпрыгнул в кресле.

– Как звать-то тебя, боец? – Обратился доктор к нему.

– Семен.

– И как это тебя угораздило, Семен? Ничего, жить будешь, раны только обработаем.

– С кавказцем вышел спор. А они, ребята, сами знаете, горячие. Кровная месть для них дело святое.

– Кровная месть! – Доктор усмехнулся. – Ну хорошо, что до настоящей кровной мести не дошло. Все-таки вы советские, а не царские бойцы.

Раскрыв, насколько это было возможно, веки, Лопатин вдруг поймал на себе тяжелый взгляд медсестры. Она поправляла белый чепчик, курносый носик ее как будто дрожал вместе с длинными ресницами. Семен не знал, что после того, как Лена услышала его имя, любопытство заставило ее заглянуть в его карту, и теперь она знала наверняка, что это был он. А по ее взгляду, свинцовому, невыносимому, знал и он, что это была Леночка; все сомнения улетучились, как растворилась знойная дневная пыль в ночной тиши и прохладе. Но что же было делать? Что сказать? Какие слова произнести было уместно, а какие – смешно? Язык, словно нарочно, одеревенел, и, всегда бойкий и смелый, Лопатин так и не выдавил из себя ни слова. Но глаза, глаза говорили лучше всяких слов, они незримыми нитями проникали в души друг друга, вычерчивая там, на лекалах мыслей много больше, чем мозг желал и разрешал передать. Там, где не было изречено ни звука, таинство взглядов, непостижимое для разума и науки, уже вершило свое дело.

Шатаясь, Семен вышел из кабинета. Муса подскочил, с нетерпением ожидая своего осмотра. Он вошел в кабинет, чуть оттолкнув Лопатина от двери. Вдруг дверь вновь хлопнула, Лопатин обернулся. Лена стояла почти вплотную к нему.

– Семен! – только и успела выдохнуть она, как сразу оказалась в объятиях своего старого возлюбленного.

Столько месяцев Семен упрекал ее в душе за ветреность, легкомыслие, предательство – хотя сам божился однажды, что не будет ждать от нее ни верности, ни самоотречения. И все эти укоры оказались не только пустыми, но и напрасными, злыми, клеветническими, убогими и подлыми. Восхитительная, обаятельная, добрая, верная Лена… была здесь! Стало быть, она добровольно прошла курсы медсестер и по собственной воле отправилась в зону боевых действий. Побудить ее к столь отчаянному шагу могло лишь одно обстоятельство. Письма, одно за другим, бесконечной чередой отсылаемые на фронт и… не получавшие ответа. Если это была не любовь, не самые высшие пики ее на земле, то… никто на свете никогда не ведал истинной любви.

Стоял необыкновенно теплый осенний день припозднившегося бабьего лета в Москве, когда лучезарное легкомысленное солнце так или иначе проникало сквозь окна, шторы, тюли, жалюзи в комнаты, автобусы и автомобили. Когда длинные столпы сверкающего золота, когда крохотные полосы его – так или иначе потоки света стелились по полу, столам, диванам, сиденьям транспорта, играли причудливо на движущихся лицах, слепили глаза.

Медные кленовые листья ворохами устилали мостовые, и пешеходы перемешивали этот мягкий шелестящий ковер кострообразных отживших свое хлопьев. А над ними высились отчасти оголенные клены, еще не до конца скинувшие свой убор. Конские каштаны утопали в теплом багреце, а березы, казалось, обратили крошечные листья в золотые монеты, что так часто переливались и сверкали на бойком ветру.

Вдруг какая-то неземная сила поднимала ворох медных листьев над тротуаром и дорогой, и почти невесомые хлопья их долго кружили над машинами, словно медленно танцуя, утихомиривая взгляды и мысли. Они будто шептали о том, что само время должно порой останавливаться, чтобы суетный столичный житель мог задуматься о бренности бытия, о бесплодности многих своих телодвижений и бессмысленности недостойных чувств, какие часто рождаются в спешке и гонке за карьерой, деньгами, удобствами. Машины медленно двигались в пробке, и ты передвигался черепашьим ходом вместе с ними, и эти странные размышления невольно рождались в уме: самое время, казалось, приостановило свой бег, и хотелось все осмыслять и переосмыслять.

Именно тот день положил начало череде странных и противоречивых намеков, событий, вопросов, подозрений, поэтому изложу здесь подробнее, как это произошло и с чего все началось.

Мы с Яной почти достигли «Атриума» – одного из ее любимых торговых центров, оставалось только преодолеть небольшое скопление автомобилей. Удивительная женщина, думал я, сидя в ее новом внедорожнике. Во-первых, Яна никогда не ездила в метро и такси, только на автомобиле, считая первые два способа перемещения недостойными себя и даже грязными. Во-вторых, она так много и успешно работала, занимаясь не самой высокооплачиваемой работой, что умудрилась заработать на столь дорогой автомобиль. Честно сказать, поначалу меня смущало самое обстоятельство этого приобретения, но я даже не успел признаться в том, как Яна меня опередила:

– Не переживай! Это в кредит. Я не настолько много зарабатываю. Не та специальность!

Она весело засмеялась, сказав это, но мне было не до смеху. Видя ее выбор одежды, обуви, сумок, часов, дорогих марок, я давно подозревал Яну в том, что она не гнушалась взятками в своей профессии, однако это был столь невыразимо скользкий вопрос, что я боялся затронуть его даже случайно. С одной стороны, я сам никогда не смог брать взятки и искренне желал бы, чтобы моя будущая супруга полностью разделяла мои взгляды, однако с другой стороны, кто, как не я, знал, что заработная плата врачей в России была слишком низкой? Разве это был не мой собственный излюбленный довод в спорах, когда я пытался убедить собеседников в том, что жизнь в России невыносима? Так прав ли я был, отвергая право врача на взятки? Мучимый столь щепетильным вопросом уже достаточно давно, я не только не смог найти ответ, но и пришел к выводу, что, быть может, ни один человек на земле не мог найти его.

Еще более странным мне казалось то, что женщина, не привыкшая себе ни в чем отказывать, могла накопить на автомобиль, пусть даже изредка она получала небольшие взятки. Все это было столь странно, что всякий раз, как я начинал думать об этом, голова трещала от того, как не бились между собой все сведения, полученной мной о моей благоверной.

Уж во всяком случае она не была расчётливой или ленивой – в том я был уверен! Если бы была, давно бы согласилась уехать в Европу и жить за мой счет, а пока она даже не соглашалась выйти за меня замуж. Более того, она отказывалась знакомиться с моей семьей, полагая, что время для столь серьезных и обязывающих меня к чему-то поступков еще не подошло – это говорило о ее скромности. Последние два обстоятельства я всегда мысленно использовал, чтобы оправдать Яну от каких-либо собственных обвинений, и был уверен, что она, быть может, грубиянка, быть может, вспыльчивая, хитрая, а все же она – честный человек со своими убеждениями, порой странными и неясно откуда родившимися в столь противоречивом человеке, но все же убеждениями, от которых Яна не готова была отказаться.

Утешая себя подобными размышлениями, я закрывал глаза и на стоимость автомобиля, и на стоимость покупок в тот день. Меж тем магазин сменялся магазином, Яна все более раздражалась, когда очередная кофточка или платье оказывались не столь привлекательными на ней, как на манекене: со столь сложной фигурой ей шли далеко не все вещи. А уж если она утомилась от этих хождения, то каково было мне! Вконец устав от бесконечного хождения по бутикам, мы заглянули в кофейню.

Приглушенное освещение, коричневые тона деревянных прилавков, темно-зеленые и темно-синие бархатные диваны и кресла с низкими круглыми журнальными столиками вместо высоких столов – все это с первого мгновения создавало ощущение уюта, спокойствия. Здесь прятались за полупрозрачными декоративными ширмами молодые женщины и мужчины, с самым сосредоточенным видом уставившиеся в свои ноутбуки. За чашечкой кофе они умудрялись выполнять работу, забыв об окружающих, не обращая внимание ни на новых посетителей, ни на тихие разговоры за соседними столиками.

Каково же было мое удивление, когда я узнал в одной из женщин свою двоюродную сестру Лидию. Она была несколько старше меня, ей было уже за тридцать пять, но она выглядела необыкновенно молодо, была стройна, следила за своей внешностью. Да и узнал-то я ее, потому что заметил, как зелеными огнями сверкнули ее красивые большие глаза под густой челкой, и подумал: что за красотка! В одно мгновение перед глазами вспыхнули теплые, незабываемые дни детства и отрочества, столь бережно хранимые в памяти в течение всех лет моих мытарств и бесплодной погони за счастьем. Милая, добрая, умная, трудолюбивая, она всегда заботилась о родителях и подсказывала нам, своим младшим братьям и сестрам, как нам поступить в жизни, какой вуз выбрать, какую стезю. С нежностью я вспомнил, что в юношеские годы я даже был немного влюблен в нее.

– Лида! – Воскликнул я.

За этим последовали объятия и радостные возгласы. На минуту я забыл о своей спутнице, а когда вспомнил, увидел, что лицо ее успело перекоситься от недовольства, поэтому я поторопился все исправить:

– Знакомься, Яна, это моя двоюродная сестра Лида. А это моя девушка Яна.

Услышав мои слова, Яна несколько смягчилась. Вскоре мы вели довольно непринужденную беседу, Лида оставила компьютер, мы заказали еще кофе и десерты.

– Муж выбирает себе спортивные вещи, а я пока здесь работаю, жду его. – Рассказала нам Лида.

От матери я знал некоторые подробности их супружеской жизни, подробности столь тонкие, что я никогда бы не решился заговорить о них с сестрой: у Лиды был прекрасный муж, они жили в совершенном согласии, но одно портило их счастье – они много лет не могли осуществить свою мечту зачать ребенка. Были перепробованы все способы, какие были подвластны современному человеку в клиниках, но всякий раз у них ничего не выходило. Мне было страшно представить себе, насколько это угнетало Лиду.

– У тебя такое знакомое лицо, Яна! – Неожиданно проронила моя двоюродная сестра. – Мы раньше где-то встречались?