Музыкальный Дом

Уилл видел, что раньше она приходила в его дом, к Робу, парню, что жил здесь до него. Тот осторожно расспрашивал девчонку и вскоре с ужасом узнал, что она даже не каждый день приходит домой, а если и приходит, то, если мать с клиентом, ей некуда идти, кроме как в приют или спать в мотеле. А потом он увидел синяки на запястьях.

Никто Робу не поверил. Когда он попытался поговорить с Никки, она назвала его извращенцем и послала к черту. Полиция без заявления девчонки отказывалась что-либо делать. Полицейские даже переглянулись со словами «да такая же шлюха растет, как и ее мать, вечно под мостом у третьей улицы с отбросами тусуется». Приводы за вандализм и наркотики. В школе почти не появлялась. И, хуже того, однажды Роб увидел в окно, как она выбежала из трейлера в одних трусах, прижимая к груди свою одежду и рюкзак. Вслед ей крикнул мужской голос: «Эй, я заплатил тебе сотню, сучка! Ты ее еще не отработала, а ну вернись, дрянь!»

Девушка Роба подозревала, что у него не все в порядке с головой, раз он пытается влезть не в свое дело. Сам Роб подкармливал соседку по случаю и позволял спать на матрасе в гараже, чтобы она могла в любой момент, не думая, что что-то ему должна, прийти в теплое и сухое место переночевать. Она даже пыталась предложить себя, ведь другой валюты у нее не было. Другого способа отблагодарить она не знала.

Робу было сорок, не женат, без детей, отслужил в армии и работал на стройке с утра до вечера. Роб не понимал, как в этом чертовом городе тринадцатилетней девочке никто не мог помочь. Ни социальная служба, ни органы опеки, ни полиция. Как только девушка Роба забеременела, он переехал, оставив проблему позади.

Синеволосую девчонку звали Кэролин. Красивое имя для красивой девушки, в которую она так и не превратилась, ее тело выловили из-под моста у слива. Через полгода Никки родила еще одну дочь и назвала ее Клэр. Уилл знал, что ее ждет. Он просидел на месте грязного матраса восемь часов, а затем вышел в солнечный, красный рассвет. Надо сказать, Никки сражалась как кошка, но он вынес ребенка на улицу. Ей просто не нужно было хвататься за нож.

Слово полицейского против трупа. Внутреннее расследование прикрыли из-за приказа сверху от Салливана, который терпел Уилла, пока он пил, и для которого это стало последней каплей. Дело закрыли, Клэр отдали в приют, а Уилл ушел со службы, как это говорят, «добровольно-принудительно».

Он делает сейчас то же самое? Взваливает на себя ответственность за все убийства Ганнибала, будь то в прошлом или которые он еще совершит, потому что только он может его остановить? Или еще хуже, он единственный, кому Лектер позволит себя остановить. Какова будет цена? Лояльность? Жизнь? Эбигейл?

Уилл закрыл глаза, проваливаясь во тьму.

Раньше ему часто снилось, что он тонул: барахтался, пытаясь удержаться на плаву, но рано или поздно вода заполняла рот и заливала легкие, и он сдавался. В этот раз Уилл уже лежал на дне, и вокруг царили тишина и холодное спокойствие. Недвижимые воды, темная, глубокая синь, сквозь которую он видел где-то вдали, над головой, далекий свет солнца.

Он слышал голос: это была его учительница из средней школы, миссис О’Мэй. Все в ирландском канале были религиозны, в школе ученикам выдавали маленькие Библии, а в воскресенье они дружно всем классом должны были ходить на мессу. На партах чертили богохульства, девчонки втайне игрались с доской духов. Насколько ирландцы верили в бога, настолько же они были суеверны, потому, хоть к Уиллу и относились с опаской, его существование вполне укладывалось в их миропорядок. Им даже пугали детей помладше.

О’Мэй всегда начинала урок с цитаты из Библии. У нее был приятный, вкрадчивый голос, очень женственный и мягкий. Уилл не любил Библию, но ему нравилось слушать О’Мэй. Иногда он представлял, что мама тоже могла читать ему что-нибудь на ночь.

Паутины их для одежды негодны, и они не покроются своим произведением; дела их — дела неправедные, и насилие в руках их.

Он думал о концепции Бога, и решил, что вера не для него. Если бы Он существовал где-то в мире, то не допустил бы смерти его мамы. Моральная дилемма, где дитя любит мать, мать любит дитя, но выжить должен только один — игра настоящего садиста. Если его пути так уж неисповедимы, чтобы творить настолько ужасные вещи, то Бог и вовсе Уилла не интересовал.

Ноги их бегут ко злу, и они спешат на пролитие невинной крови; мысли их — мысли нечестивые; опустошение и гибель на стезях их. Пути мира они не знают, и нет суда на стезях их; пути их искривлены, и никто, идущий по ним, не знает мира.

В том, что Уилл умел и что видел, не было ничего божественного. Болезнь мозга, гормональный сбой, насмешка природы — что угодно, но не длань Господня. Он разочаровался в работе: полицейские оказались не на стороне добра, а на стороне большинства. Еще одна банда, самая многочисленная, финансируемая и организованная. Он больше не хотел иметь с ними ничего общего.

Потому-то и далек от нас суд, и правосудие не достигает нас; ждем света, и вот тьма, — озарения, и ходим во мраке. Осязаем, как слепые стену, и, как без глаз, ходим ощупью; спотыкаемся в полдень, как в сумерки, между живыми — как мертвые.

Может, ему стоило умереть? В эволюции всегда появляются такие виды, которые не способны к нормальному потомству, ущербные экземпляры, опухоль на здоровой ткани, надо вырезать, а не позволять ей разрастаться. Ничего бы не было: страданий, боли, отнятых его рукой жизней. Его останавливал лишь страх, что там, за гранью, будет еще хуже.

Темное дно, вместо песка оно составлено из голых тел: мужчин, женщин, детей, толстых и худых, темнокожих и белых, как молоко. Размышляя, он шел, и под ступней продавливалась их кожа, мягкие груди и угловатые кости бедер. Их были тысячи, миллионы, даже там, где дно терялось во мраке, он знал, что там лежали еще тела.

Он считал себя эдаким смотрителем ушедших. Тот, кто несет прошлое и доносит их шепот наверх. Принадлежавший больше этому миру, чем тому, на поверхности. Однажды он просто ляжет среди тел и останется на дне навсегда, в долгожданном мире и покое, и кто-то другой будет плавать наверх, чтобы люди не забыли, что их ждет. Он будет лежать и смотреть на дождь из тел: как они сначала быстро, а затем все медленнее опускаются на дно, в безмолвную синь.

Странно. Кто-то еще стоял рядом. Он всегда был здесь один, никому не ведом путь сюда, так кто же? Найдя силуэт взглядом, Уилл выдохнул рой пузырьков. Существо с рогами в паре метров смотрело на него с безучастным лицом. Кто еще мог водиться в темных глубинах, куда не достигает свет божий? Тварь, отринувшая мирское, охотящаяся скрытно, никто даже не подозревал о ее существовании, пока не становилось слишком поздно. Почти неотличимый от царящей здесь темноты, лишь блеск кожи выдавал его да белки глаз.

Оно могло показаться жутким, пугающим, но худые длинные конечности, ветвистые рога вполне подходили этому месту. Обычным людям был уготован сон, а им — блуждание во тьме, без суда, надежды и прощения.

Стоило Уиллу моргнуть, как монстр исчез из видимости, зато кто-то двинулся за спиной. Существо стояло буквально в нескольких дюймах, и, как по команде, в голову стали лезть странные мысли. Внутренний голос был подозрительно знаком. С каких пор он думает голосом Ганнибала?

Эволюция перебирает гены как колоду карт: таланты в музыке, живописи или, как в твоем случае, видение прошлого. Так, может, ты выигрышный билет? Тот, кто сильнее, мудрее, тот, кто должен вознестись над людьми как над неразумной паствой и направить их? Убрать паршивых овец с поля, очистить этот мир и дать ему вздохнуть свободнее? Может, это твой долг? Взять, наконец, все в свои руки.