Музыканты
Шрифт:
– Если хотите начистоту: музыка «Осенних маневров» вовсе не опереточная. Она слишком перегружена…
– Вы с ума сошли! Этот мужлан не знает азов…
– Простите, он все-таки ученик Кесслера!
– Он недостоин своего учителя. Старик переворачивается в гробу.
– Кесслер живехонек.
– Не думаю. Его убили на «Осенних маневрах»…
Кальман невозмутимо продолжал свой путь. Он привык к змеиному шипению «знатоков» оперетты, к свирепым - порой до неприличия - разносам критиков (они будут преследовать его и за гробом), к завистливым сарказмам менее преуспевших коллег - триумф «Осенних маневров» в Вене был оглушителен, и этого не могли простить
Конечно, приятно, когда тебя напропалую хвалят, когда тобой все восхищаются, но Кальман, понимая, что находится на вражеской территории, довольствовался признанием нескольких друзей и успехом у рядовой публики, подтверждавшей свою любовь самым прямым и надежным способом: сплошными аншлагами.
И он, не убыстряя шага, спокойно шел сквозь строй карателей, не отзываясь ни вздрогом плоти, ни вздрогом души на удары словесных шпицрутенов.
Он пробрался в дальний угол кафе, где сидела компания его венских знакомых, заказал кружку пива и уселся чуть в сторонке, слившись с тенью своим костюмом, темным галстуком и загорелой лысоватой головой. Ухоженные корректные усы дарили завершающий штрих внешности преуспевающего делового человека.
К столику подошли еще трое: двое элегантных мужчин и высокая стройная дама с плавной, чуть лунатической повадкой. Дама, видимо, хорошо тут всех знала и не испытывала к присутствующим повышенного интереса. Привлек ее тихий человек, сидящий чуть на отшибе. Возможно, его изолированность задела отзывчивое сердце.
– Здравствуйте, - сказала она, улыбнувшись какой-то далекой улыбкой.
– Наконец-то новое лицо. Будем знакомы - Паула.
– Кальман, - приподнявшись, назвал себя композитор.
– Эммерих?
– сказала дама и рассмеялась.
Он не понял причины ее внезапной веселости.
– Эммерих… К вашим услугам. Дома я - Имре.
Женщина снова засмеялась. Возможно, перед приходом сюда она выпила бокал-другой, чем и объяснялась эта беспричинная смешливость. Ее бледное с ореховыми глазами и тенями под ними, с мягкими чертами лицо не говорило о природной веселости, скорее - о глубоко запрятанной печали.
– Приятно быть тезкой и однофамильцем знаменитости?
– Не знаю, - серьезно ответил Кальман.
– Мне не доводилось.
– Но вы же Имре Кальман? Или я совсем оглохла?
– Имре Кальман.
– Автор «Осенних маневров», что свели с ума старушку Вену?
– Она опять засмеялась.
Недоумение Кальмана росло. Женщина ему нравилась, но сейчас в нем стало закипать раздражение.
– Да, да, да!.. «Осенних маневров» или «Татарского нашествия» - как вам будет угодно.
– Кальман - высокий блондин с волосами до плеч. У него романтическая внешность, и все женщины от него без ума.
– Точный портрет!.. Спросите
этих господ…– Они вечно всех разыгрывают. Надоело. Вы трепач, но симпатичный. Я люблю таких людей, хотя всю жизнь имела дело с горлопанами и устала от них. Только зачем вы врете?
– И очень музыкально, поставленным голосом она запела: «Дас ист майн фройнд дер Лёбль».
В углу стояло миниатюрное французское пианино. Кальман подсел к нему и заиграл импровизированный вариант шлягера, переведя мелодию в вальс из своей оперетты. Он проделал это с редкой виртуозностью, украсив финал головоломными пассажами.
– Паула, - сказала женщина, протянув ему тонкую породистую руку; она не забыла, что уже называла себя, просто зачеркивала первое, несерьезное знакомство.
– Имре Кальман, - поклонился тот.
– Теперь я и сама знаю. Я влюблена в вашу музыку. Ни у кого нет такой свежести. Венцы надоели, они все повторяют друг друга.
– Тем горше разочарование… - сказал Кальман и покраснел.
– Разочарование - в чем?
– Исчез высокий романтический герой, любимец женщин.
– Ну и черт с ним!
– прервала Паула.
– Это такая скука - я знала бы наперед каждое его слово. Все высокие блондины одинаковы, как венские вальсы.
– Боже мой, вы дарите мне надежду… - Кальман опять смутился и замолчал.
Паула смотрела на него дружески, даже нежно.
– Какой вы милый! Вы еще не разучились смущаться. Договаривайте!
Раз в жизни надо уметь решиться, и Кальман со смертью в душе произнес:
– Уйдем отсюда.
Паула даже не оглянулась на своих спутников…
…Они шли по ночной Вене, выбирая тихие улицы со спящими деревьями.
– Мне нравится слушать, а не говорить, - убеждала Кальмана Паула.
– А вы, наверное, чересчур намолчались в нашей Вене. Я же знаю всех этих людей: они начисто лишены способности слушать. Все сплошь остроумцы, блестящие рассказчики, спорщики, трепачи.
– Я не большой говорун, - признался Кальман.
– Куда охотнее слушаю других.
– Тогда мы оба будем молчать.
– Это не так плохо.
– Но не с вами. Мне многое интересно. Вы блестящий пианист, но в легенде о Кальмане об этом не упоминается.
– Вы затронули мое больное место. Я мечтал стать виртуозом. А потом со мной случилось то же самое, что с моим кумиром Робертом Шуманом - отказал сустав мизинца. Один сустав, но все было кончено. Правда, в случае с Шуманом мир потерял неизмеримо больше, но для меня лично это оказалось тяжким ударом.
– А кто ваш главный кумир?
– Ну, как у всех венгров, - Ференц Лист. Но, если по секрету, - Чайковский.
– Скажите, Имре, как случилось, что вы выскочили, точно чертик из банки? Где вы были раньше?
– Писал серьезную музыку. Кроме того, дебютировал в качестве адвоката и позорно провалился. Потом плюнул на все и занялся своим настоящим делом.
– Вы совсем не похожи на автора легкой музыки.
– Вы хотите сказать, что я скучный человек?
– Нет. Серьезный. Это совсем другое.
– Легкая музыка - дело серьезное. И разве вы не замечали, что комики, юмористы, клоуны, паяцы, все профессиональные весельчаки - грустные люди… Скажите честно, я вам уже надоел?
– Нет.
– Вас ждет друг?
– У меня нет друга… Только прошу вас, не предлагайте мне дружбы.
– Почему?
– огорчился Кальман.
– Потому что она уже принята.
– Вы пойдете ко мне?
– сказал Кальман и умер.
– Конечно, - услышал он и воскрес.
– Вы будете первой… первой… - дыхание его пресеклось.